Глубокоуважаемому господину Йоану де Валу,
господину ван Анкевену

Если расположить трагедии согласно последовательности изложения трактуемого предмета, то следует первой поместить «Люцифера», второю «Адама в изгнании», третьею же должен быть помещен «Ной, или гибель первого мира». Люцифер и его приспешники были низринуты из своего блаженного состояния в вечную немилость и не было им дано никакой надежды на прощение; Адам и его потомки были ввергнуты во проклятие, но с надеждою на восстановление в нравах после явления грядущего Избавителя. Благочестивый Ной остался невредим и, пройдя через очищение от скверны в чистилище, получил надежду на спасения и объялся великим упованием на лицезрение грядущего Спасителя, — тем временем как мир, закосневший во преступлениях, стал задыхаться в оных и погиб без раскаяния. Св. Петр, первоверховный апостол и земной наместник Христа, указует на Господню справедливость, обрекшую восставших ангелов на заточение. Св. Павел говорит об унижении Адама и Адамовых потомков. Св. Петр в обоих своих посланиях упоминает Всемирный потоп, совершившийся во времена Ноя; подобным же образом сам Учитель, Иисус Христос, уподобляет будущее пришествие Сына человеческого тому, как было во дни Ноя, когда во дни перед потопом женились и выходили замуж вплоть до того дня, как вошел Ной в ковчег, и не верили, пока не пришел потоп и не истребил всех. Иисус, сын Сирахов, назвал Ноя прежде иных прославленных именами праотцев, ибо тот оказался совершенным, праведным, во времена гнева был он умилостивлением, посему сделался остатком на земле, когда был потоп; с ним был заключен вечный завет, что никакая плоть не истребится более потопом. Послание к Евреям именует Ноя наследником праведности по вере. Непогрешимое повествование Моисея, распространясь по всей земле, предоставило поэтам, и среди многих других Овидию, сведения о Девкалионе. Иосиф Флавий дерзал предполагать, к которой из гор Армении пристал ковчег, колеблясь, признать ли таковой Апобатерион, где тамошние жители еще показывали ему в свое время остатки ковчега. Он свидетельствует, что Берос, халдейский историк, живший приблизительно за триста лет до Рождества Христова, зафиксировал, подобно иным негреческим писателям, рассказ о всемирном потопе, бывшем прежде времен царя Нина. Филон в своем повествовании о жизни Моисея упоминает всемирный потоп, подобное же повествует и Николай Дамаскин. Плутарх повторяет знакомый сюжет о том, как Девкалион, в коем мы безошибочно признаем Ноя, во время потопа выпускал голубя, возвращавшегося в ковчег, и который, наконец, будучи очередной раз выпущен, в ковчег не возвратился. Неизвестный автор пророчеств Сивиллы рассказал о потопе и об остановке ковчега у горы Арарат, но по ошибке поместил таковую во Фригии. Некий стародавний извратитель, именем Апеллес, ученик безбожного своего наставника Маркиона, весьма самоуверенный, тщившийся лишить изначального блеска неприкосновенные страницы Моисеева писания, дал древним отцам, особливо Оригену, немалый материал, в коем содержалось множество рассуждений о понимании устройства и размеров ковчега, рассуждений дурных и превратных, ибо исходивших из еретических предпосылок, — однако легковесные его аргументы были опровергнуты здравыми и неколебимыми рассуждениями. Святой отец, древний архиепископ Кирилл, дал отпор Юлиану Отступнику, пытавшемуся возродить язычество и изобразить Моисея и Христа как совратителей, да еще употребляя при этом оскорбительные выражения: он привел свидетельства Абидена и Александра Полигистора и разъяснил, коим образом Ксисутрос, то есть опять-таки Ной, пустился в плавание с животными и птицами, и, выпуская птиц, узнал о том, что потоп укротился. Епифаний говорит, что жену Ноя звали Пирра, то же сообщают Диодор и Плиний, не остававшиеся в неведении касательно потопа; особенно же Лукиан, глава хулителей Бога, уделяющий имени Девкалиона весьма обширное место, приводит все обстоятельства изложенных Моисеем событий как услышанные им из уст греков.

Если даже не принимать во внимание единодушие сих нелживых и достойных уважения свидетелей, как друзей, так и врагов, безбожникам все равно не дерзнуть никогда, — дабы потешиться скоропалительностью мнимоуче-ных выводов, и, аки скоты несмысленные, умереть без надежды на вечное спасение, — не дерзнуть им никогда опровергнуть светлую истину исторических книг пророка Моисея, не оскорбить их, именуя плодами досужего ума и баснями.

Высшая Премудрость, коей ведомы испорченность и ненужность человеков, так же, как ведомо ей коварство и низость Сатаны, кружащего возле оных подобно льву рыкающему в надежде поглотить их, берет за обыкновение каждого уклонять от зла и наставлять на путь добра, приводя примеры из Священного Писания, повествуя о карах и возмездиях, коим предшествовали заповеди и запреты, обетования и угрозы. Не должно рассматривать сие никак иначе, нежели в качестве образца глубоко продуманного и справедливого служения Господу, даваемого зрителям как пользительное зерцало, воздействующее на нравы взирающих так, либо иначе. С надеждой на подобное снисходительное отношение приношу я сей труд, каков он ни на есть, для постановки на сцене под покровительством Вашего высокого имени, надеясь, что при Вашей благосклонности это послужит одному лишь добру, и я остаюсь

Глубоко уважающий Вас, покорный
Ваш слуга
Й. ван Вондел

СОДЕРЖАНИЕ

Адам, первый праотец рода человеческого, умножился в потомстве через две ветви: Каина и Сифа. Оные, разошедшись паветьями, заселили мир. Сыновья Сифовы, очарованные красою и прелестию дочерей Каина, вступили с ними в сожительство, породили тем самым исполинов и титанов, впали из-за этого непотребного смесительства в разнообразные неблагочестия и озлобления, отвергли святые примеры поведения Сифа, Еноса, Еноха, забросили жертвенники и алтари и предались нарушениям супружеской верности, вступали в кровосмесительные связи, оскверняя сестер и матерей, а также безо всякого разбора принялись чинить над неповинными соседями кровавые грабежи и насилия. Праотец Ной, сын Ламеха, единственный образец благочестия и посол раскаяния, напрасно противопоставлял сему непотребству свои поучения и угрозы. Наконец, человеческая злоба жестоковыйно разрушила долготерпение Всевышнего, Господу стало горько, и построил тогда Ной по указаниям высочайшей руки ковчег: собрал в нем четвероногих животных и птиц, каждого рода по паре, и, наконец, укрылся в этом сооружении вместе со своими домочадцами — женой, тремя сыновьями и их женами. Господь замкнул оное, после чего пришел всемирный потоп, напором великих пучин и разверзшихся хлябей небесных, как и нескончаемых ливней, нараставших трое суток, поднялся на пятнадцать локтей надо всеми наивысочайшими горами, истребивши единовременно по всей земле и человеков и животных.

Действие трагедии разворачивается перед Градом Исполинов, Исполиненбургом, у подножия Кавказских гор, возле кедровой рощи, в виду Ноевой верфи. Трагедия начинается перед восходом солнца и заканчивается с его заходом.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Аполлион, король бездны
Ной, посол раскаяния, распорядитель постройки ковчега
Хор ангельской стражи
Зодчий ковчега
Ахиман, великий князь Востока
Служители Ахимана: Гофмейстер, Архипастырь
Урания, великая княгиня Востока
Девушки
Ноевы три сына: Хам, Сим, Йафет
Уриил, Ангел-судия

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Аполлион
Я, повелитель тьмы, король Аполлион,
Здесь пребывать могу, пока на небосклон
Светило горнее не выметнуло блики.
Дышу зловонием, отвратным Божьей клике,
Пред ним созвездия дрожат, боясь упасть, —
Столь гарью серною моя дымится пасть,
Что меркнут в небесах светил высоких знаки.
Глаза мои горят, как угля два во мраке,
И чадный их огонь приумножаем тьмой.
Смолой сочится жезл, палящий посох мой,
Где травы я стопой ничтожу на равнине
И живность жалкая мчит в чащи и пустыни.
Явленью моему в сей горный край — виной
Тот исполин-корабль, что здесь построил Ной;
С семьей от гибели спастись он хочет в трюме.
Вот — истинный предмет сомнений и раздумий.
Горюче дерево. Тогда — о чем же речь?
Смолистым посохом его легко зажечь,
Грянь, адский фейерверк! Огонь да будет ровен
Просохших за сто лет кедровых тяжких бревен,
Их не изгложет червь, неспешный древоед:
В пылающей смоле спастись надежды нет,
Все бревна, доски все из дорогого кедра
Да напитают огнь пресыто и прещедро!
Вся преисподня рать в восторге возопит,
Встопочет яростным биением копыт,
А простофиля Ной, известный сын Ламеха,
Столетний труд спасать возьмется без успеха,
Покуда ветр вконец пожара не раздул!
Но это все — мечты. Бдит Божий караул,
Беспочвен замысел пожегного набега.
Во пламени ином — путь к гибели ковчега!
Вас, темны призраки, в помощники беру:
В кедровом бодрствуйте, удобном столь бору,
Из пущи на ковчег бросая зачастую
Взгляд ненавидящий. Кедровник тень густую
Предоставляет нам при наступленье дня —
Легко сокрыться в ней. Сколь радуют меня
Воспоминания, как, прикровенны мраком,
В Адамовом саду стояли мы биваком,
Людского рода ствол так хитро подрубя:
Победа, до сих пор дающа знать себя.
С тех пор прошло веков шестнадцать с половиной
И шесть еще годов: минуты ни единой
Не упустили мы, вред умножая, чтоб
Земное царство все поистребил потоп.
Вот праотец опять грядет седобрадатый,
Вот неизбежною опять грозит расплатой —
В последний раз. А мы, в лесную прячась мглу,
Всеусто изрыгнем ему в ответ хулу,
По долам, по лесам ее пусть множит эхо,
Трясутся горы пусть от дьявольского смеха,
Пусть визг, и вой, и стон в ущельях прогремит,
Хохочет эхо пусть и плачет пусть навзрыд.
Уловкой женскою был первый муж погублен,
И нами слабый пол с тех пор весьма излюблен:
Все дщери Каина несут в очах один
Огонь: пред ним любой сдается исполин,
И сам великий князь привержен той же сласти,
Хоть воин доблестный. Весь род людской во власти
Всесильной похоти, завоевавшей свет:
Нет нужды проверять то, в чем сомнений нет.
Трон мраморный ее, иные все низринув,
Встал над Кавказом, здесь, во Граде Исполинов;
С тех пор, как праотцу закрыт был Божий рай
Мечом пылающим, — сей не менялся край.
Да, он преображен, но не разрушен грубо,
И все, что суще здесь, — людскому взору любо;
Источники, луга, веселые сады,
И с веток прямо в рот здесь падают плоды,
Лаская вкус любой. Щебечут птахи в гнездах,
Забавы, пляски — весь весельем полон воздух,
Мчит свадеб карусель теперь, как испокон:
Нет принуждения, отсутствует закон.
Енох примером здесь не поставляем ныне.
Дни весело спешат. Плодят богов богини,
Для исполинов глас Господень нипочем:
То справедливо здесь, что решено мечом
И верною стрелой; то право, что жестоко.
В сей ежегодно день великий князь Востока,
Склонивший страны все к покорству властелин,
Светлейший Ахиман, Енаков гордый сын,
Княгиню чтит свою великим пированьем,
Роскошеством гостей и брачным ликованьем.
Он праздник учинит, не пощадя затрат.
Вассалы — Инд и Ганг, Тигр, также и Евфрат
Для метрополии пришлют немало дани,
И Феникс для венца на славном Ахимане
Частицу уделит от своего пера.
Многоразвратного величье чтя двора,
Склоняют перед ним все рабственны колена.
Но — солнце в Небеса стремится несомненно,
Покуда не вошло оно в свои права,
Нам должно спрятаться за темны дерева,
В кусты. Сам праотец бредет сюда неспешно,
Сжав посох свой кривой, рыдая безутешно,
Стеная и молясь. Отыдем к тайнику,
Внимать попробуем плаксивцу-старику.

Ной
Рассвет, разубраный в порфиру,
Грядет из Божьего дворца:
Что ждать от этого гонца,
Пощады либо смерти миру?
Пока что люди грезят всласть,
Но скоро их задушит влага, —
Как ожидать от Бога блага,
Не обуздавши плотску страсть?
Для их строптивства бесполезно,
Что сетую, что слезы лью:
Встречает проповедь мою
Их равнодушие железно.
Но обреченных — гнать ли прочь,
Пока грядущий день не прожит:
Они раскаются, быть может,
Расплату, Господи, отсрочь!
Но беспощадно всходят воды —
Смерть в их дыхании сыром, —
Готов над миром грянуть гром,
Глагол разгневанной природы.
Потоки влаги низводя,
Разверзнется небесна сфера, —
Но в грешных невселима вера
В смерть от потопа и дождя.
Гнев умножается верховный —
К земному роду обратясь,
В котором возгордился князь
Обильем роскоши греховной.
Бог зрит сей мир сквозь облака,
И по заслугам, несомненно,
Его терпенье истощенно —
Столь мерзость в людях велика.
И мне, хранившему надежды,
Нет утешения нигде:
Я опускаю во стыде
Мои заплаканные вежды.
Прости, что стройка корабля
Шла все неспешней, все тяжеле:
О, не раскается ужели
Грехом исполнена земля!
Обречены ее народы;
О первых людях вспомяни —
О, как наказаны они
Тобой уже в былые годы!
К моленью, Отче, низойди,
Спаси, прости, не осуди!

Хор ангельской стражи.

I. Песнь:
Мы — златокрылый сонм Господен,
Мы зорко бдим,
Чтоб невредим
Был сей, кто Господу угоден.
Тогда как весь живущий люд
Дик, будто звери.
Сыны и дщери,
От Бога отвратившись, бьют
Поклоны бренным вожделеньям,
Что под луной
В стране земной
Ничтожимы поспешным тленьем.
Племен разнузданных вина,
Что жизни суть искажена.

I. Ответная песнь:
Но в мире этом развращенном,
Где каждый лжив, —
Был некто жив,
Кто образцом служил священным.
Вот, жили грешники во зле
Привычным ладом,
И с Сифом рядом
Плодился Каин на земле.
Встревожилась душа Еноха,
Он зрил с тоской,
Как род людской
Себя ведет срамно и плохо, —
И к Богу, плача от стыда,
Взмолился праведник тогда.

II. Песнь:
Почто такой великой ложью, —
Он горько рек, —
Мог человек
Сквернить в себе природу Божью?
Кричать о сем — напрасный труд,
Довольны люди,
Живя во блуде,
Безумцем все меня зовут;
Их жертвы Богу не в потребу,
Их воля зла:
Одна хула,
Я слышу, возлетает к небу.
Чужак я ныне меж людьми:
Отсель, Отец, меня возьми!

II. Ответная песнь:
И стало так по Божьей воле:
Бог сей же час
Направил нас,
Чтоб взять Еноха из юдоли,
Ввести в небесную семью, —
И был оставлен
Сей муж прославлен
Надолго пребывать в раю;
Дремли безгрешно, человече,
Но часа жди
И в мир сойди
Мессии новому предтечей.
Взнесен Енох, но в мир земной
Пришел пророчествовать Ной.

Заключительная песнь:
О праотец Енох, живущий
До срока во блаженной куще
Среди горних роз на небеси, —
Отдохновение вкуси.
А в мире злоба все безмерней,
Здесь праведность живет меж терний,
Ликуют похоть и поклеп,
Уже неотвратим потоп,
Взойти над миром влага хочет,
Потоков тысячью клокочет
И льнет к стопам избыток вод, —
Но глух и слеп земной народ!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Зодчий ковчега, Ахиман.

Зодчий
О мощный Ахиман, кому равно пристойны
Женонеистовство и громоносны войны,
Вот, мною возведен, как видишь, исполин:
Последний вогнан гвоздь, забит последний клин.
Коль Бог бы восхотел подать урок народам
Посредством паводка, — готовься плыть по водам,
Иль выпить их сумей и к сведенью прими,
Что Небеса Землей прогневаны вельми.

Ахиман
Ты строил много лет уверенно и прочно,
Размеры корабля в локтях поведай точно.

Зодчий
Три сотни здесь в длину и тридцать в ширину,
Полсотни — в высоту. Дверь, зри, всего одну
Пробили сбоку мы, окно — вверху; отлажен
Ковчег и внутренне: он статью трехэтажен,
Три палубы жилых устроено; сюда
Немало вложено мученья и труда.

Ахиман
Он совершенен, мнишь, как сверху, так и снизу?

Зодчий
Я точно следовал мне данному эскизу,
Дурного ничего о нем не прореку.

Ахиман
Пришелся ли ковчег по вкусу старику?

Зодчий
Он щедро заплатил, но, стройка шла покуда,
От ругани его нам приходилось худо.

Ахиман
Легко ль не возроптать, капризнику служа?

Зодчий
Нас вдохновляла мысль о сроке платежа.

Ахиман
В ковчег, опричь людей, войдут ли также твари?

Зодчий
Птиц и животных Ной туда собрал по паре,
Чтоб им размножиться в грядущем по земле.
Сегодня все они — уже на корабле.
То было видеть мне предивно в высшей мере:
В ковчег попарно шли саморазличны звери
Семь дней, со всех сторон, с зари и до зари.
Теперь они уже спокойствуют внутри.
Вперед поступок Ной свершил благоразумный:
Различной пищей был отсек заполнен трюмный,
Покуда звери шли со всех краев — как раз
Он загрузить успел прокормочный припас.

Ахиман
Как смогут голуби, и соколы, и враны
Не получить от львов, от леопардов раны,
Как осознает тигр послушественный долг?
Ягненка сможет ли не тронуть алчный волк?

Зодчий
Великий царь зверей, жестокий в поле диком,
Уменье позабыл стращать живущих рыком,
С драконьих языков не каплет смертен яд,
Клубками малыми свернувшись, змеи спят,
Когда медведь посмел явить бы злобу люту,
Его бы укротил старик в одну минуту;
Не постигаю, как, — но в тесном сем хлеву
Жестокость вижу я понурившей главу;
Кровавым хищником, несмысленной скотиной
Повелевает Ной, содеяв жест единый.

Ахиман
Что ест Ламехов сын, во что, скажи, одет?

Зодчий
Смешно рассказывать, как он встает чуть свет,
Скрыв тело тощее под шкурою верблюжьей,
Готовясь встретиться с дождем и зимней стужей.
Из камыша сыны ему сплели матрас,
На нем проводит Ной отдохновенья час,
Иль, время уделя убогому досугу,
В семь дней всего лишь раз к себе зовет супругу.
Петух о полночи провозвестит едва,
Чтоб солнце поутру могло вступить в права,
Как совесть встать велит проснувшемуся Ною
И Богу докучать молитвою ночною;
За нас он молится во мраке, на заре,
Всегда глаза его возведены горе,
Всегда его душа объята непокоем;
Блеск виден вкруг чела, лежит печать на коем
Тоски о том, что мы глухи к его речам.
Об этом плачет он всечасно по ночам,
Пророча гибель всем, кто нечестивством дышат.

Ахиман
Неужто в Небесах его слова расслышат?

Зодчий
Печали ум его гнетут, как жернова,
Он множит горестно молитвенны слова,
Из глаз его текут всечасно жалки слезки,
В щеках прочерчены глубокие бороздки,
Тоскою взор его напитан тяжело,
Смертельно бледное, морщинисто чело,
И ясно говорит о недостатке крови
В несчастном старике: вконец обвисли брови,
Обтянуты виски: он держится с трудом.

Ахиман
Грозил ли и тебе он Божиим судом?

Зодчий
Уж этого добра досталось нам в избытке.
Неоднократно он предпринимал попытки
Стращать строителей: он грозно прорекал
Слова ужасные, а эхо между скал
Согласно вторило: настанет мрак кромешен!
Ни панцирь не спасет, ни меч — того, кто грешен!
Порою брался он и сам за молоток,
Нас поторапливал, — как будто уж поток
Пришел и гонит нас. Но нам-то что за дело,
Коль нанимателя безумство одолело.

Ахиман
Поверить можно бы, что он сошел с ума.
Так жизнь растрачивать! Похоже то весьма,
Что он и жить устал уже на белом свете.

Зодчий
Меж тем, как он живет уж ровно шесть столетий,
Во всем покоя чужд, и кажется ему,
Что даже ночевать не следует в дому:
Но, укрощая плоть, шепча угрозы Божьи,
Он бродит вдоль полей, в грязи и бездорожьи,
Неомовенные свои язвя стопы.
Порой сзывает он немалые толпы,
Овечьей шкурою прикрыв главу и плечи:
И громкий глас его разносится далече, —
Но, лишь отговорит, проклятьями грозя,
Мол, к смерти нас ведет земной любви стезя, —
Внимавшие спешат скорей бежать оттуда:
Его бы посадить на цепь весьма не худо.

Ахиман
Как держатся его жена и сыновья?

Зодчий
Оберегаема во строгости семья,
Во благонравии. Жена, сыны и снохи
Внимают речь его, ловя познаний крохи,
Тому подобно, как рабочая пчела
Росу бы извлекать медвяную могла
По утренней росе, порхая над тимьяном.

Ахиман
Но слышал я, что Хам не стал уж очень рьяным
Последователем отцовской болтовни?

Зодчий
И все же он блюдет обычаи родни,
Жене единой — муж, хоть сей судьбой измаян;
Когда бы в оны дни жестоконравный Каин
За гибель Авеля отмщенья избежал, —
На братьев, может быть, Хам поднял бы кинжал,
Дубину иль топор, — но знает, что расплата
Назначена тому, восстанет кто на брата.
Йафет и Сим отцу — надежды на успех.

Ахиман
Сколь наша странна рознь! Единственный из всех
Людей — сулит, что Бог за страсть накажет строго.

Зодчий
Посол раскаянья всечасно молит Бога
И проповедью мнит весь мир склонить к добру.

Ахиман
Но добродетелен лишь он один в миру,
И более никто: сие ль, скажи, не дико?

Зодчий
Как раз поэтому не гневайся, владыка,
Он не навяжет свой закон таким, как ты,
На мир воинственно глядящим с высоты.

Ахиман
Один-единственный, кто всех и вся тревожит!

Зодчий
Он только попусту слова и слезы множит.

Ахиман
Он прочит всю страну морским волнам обречь.

Зодчий
И как бы уж взнесен отмщенья ржавый меч.

Ахиман
Под видом глупости — он руку ль не протянет
К браздам правления? Ужель сей миг настанет?

Зодчий
Смутитель яростен, но все же не таков:
Учитель налицо, но нет учеников.
Былое славит он везде, с усердьем вящим,
Тогда как все живут одним лишь настоящим,
Богатства алчут все стяжать ценой любой,
Готовы за него на хитрость и на бой, —
Ученье Ноево с их мыслями не схоже.

Ахиман
Я сам таким речам внимать не стал бы тоже,
Но, раз уж он мутит живущие умы,
Послушать речь его разок могли бы мы.

Зодчий
Его сыны грядут под грохот трубной меди,
На грозный звук бегут встревоженны соседи,
Покинув крепости, предместья, хутора, —
Ной возвестил: пришла прощания пора.
Вослед явлению громов медноголосых
Сам праотец бредет, держа кедровый посох
Двуствольчатый. Вот он приблизился как раз
И жестом говорит, что речь начнет сейчас.
Супруга вслед за ним, склонясь, идти изволит
И три его снохи. Вот он уже глаголет.

Ной, Ахиман, Гофмейстер.

Ной
К моим прислушайтесь, несчастные, словам:
Я сотни лет твердил о дне отмщенья вам.
За вашу глухоту назначена расплата,
Вы зрили днесь восход, но вам не зрить заката,
Но сразу ночь придет — и вам надежды нет
Дождаться ли зари, увидеть ли рассвет.
Судьба моя теперь, узнайте, с вами розна:
Сей исполин немой для вас глаголал грозно —
Спастись от гибели никто не уповай,
Стихия не щадит ни берегов, ни свай.
Терпенье Божие дошло теперь до края,
Отсрочки никакой не чайте, умирая;
Погрязшим в злобе, вам ничья не внятна речь,
Вас никакой закон не в силах остеречь,
Ничей не в силах вы постичь печальный опыт,
Лишь умножаете свой богохульный ропот,
Лишь погружаетесь в несмысленное зло,
Вы приговорены, и время истекло.
Причину сей беды открою вам, несчастным:
Вы дали над собой власть женщинам прекрасным
Из рода Каина; все те, чей предок — Сиф,
Утратили закон, утех греха вкусив, А семя
Каина вовек не чтило Бога.
Смешались племена для жалкого итога —
Сложился новый род, и свойственно ему
Плодить невежество, и грубость, и чуму.
Томимый алчностью, род, коему не внове
Чтить меч как божество, взыскующее крови,
Всегда несытое. Поправ подлунный мир,
Царит насилия и похоти кумир,
Богиня алчная, что самым непреклонным
Диктует свой закон, маня блаженным лоном
И застя им глаза от знамений беды,
От прибывающей, погибельной воды!
О, заблуждение столь прочно к вам прилипло!
Я очи выплакал, от крика грудь охрипла,
А пользы — никакой. Увы, увы, увы,
Красой предательской впустую льститесь вы
Румян, белил, сурьмы! Какая роза вянет
Скорей, чем женщина? Расплаты час настанет,
Ехидна лютая — вам уязвит сердца:
В утехе грешной вы снискали гнев Творца.
Коль вы оглянетесь — предстанет вашим взорам
Несчастный праотец, владычила которым
Прелестная жена, чья мужу красота
Так страшно обошлась. Лобзавшего уста
Возмездие ожгло, и царь эдемска сада
Во неимущего преображен номада.
Добычей смерти стал его несчастный род.
Погибельный на мир грядет водоворот!
Настигнуть вскорости должна предсмертна мука
Адамовых сынов: уж это ль не наука
Мужчине каждому, кто потакал жене!
Покайтесь, от подруг держитесь в стороне,
Скорей оставьте их, с кем вы слиянны ложем,
Не то увидите, как род людской, ничтожим
Небесной яростью, — сойдет с лица Земли.
Потопа грохоту — внимающий, внемли!

Ахиман
Как, тем лишь мы грешны, что дивным женам служим?
Жена сотворена к употребленью мужем!

Ной
Бог лишь одну жену мужчине дал во власть,
Адам и Сиф свою супружескую страсть
Делили с женами, но лишь с одною каждый,
И не был ни один томим измены жаждой.
Единобрачия царил святой обет,
И, льющийся с небес, мог животворный свет
Со мраком совладать во всем миру подлунном:
Но плотская краса соблазн явила юным,
Обычай древний пал: брать стали многих жен, —
Кто нынче, да и чем, быть мог бы возмущен?
Как может допустить владыка правосудный,
Что дочь, сестра иль мать утехой жили блудной,
Отец ли, сын ли, брат дерзнет, не устоя,
Родство презреть и жить по способу зверья, —
Кровосмешенье ли гнев Божий не умножит?
Податель Милости — уже терпеть не может
И ныне, замыслам начальным вперекор,
Он истребить решил умноженный позор,
Потопом суд свершив над родом человечьим.
Безумцы, ведайте: вам защититься нечем
Пред ликом смерти — нищ любой из вас и наг,
А до нее всего один остался шаг.

Ахиман
Мы много слышали — и в то, конечно, верим,
Что Ангелы Небес к земным сходили дщерям,
Оставя семя в них, — и в том причина двух
Начал, что в людях суть, таких, как плоть и дух;
Никто не предрекал за их слиянье — кару.
Когда Небесный Дух земной жене под пару,
Земному князю ли побрезгать таковой?

Ной
Оправдываемо сей лживою молвой
Служенье идолу позорного разврата:
Приятно с Ангельством побыть запанибрата;
Но все-таки скажу, сей довод отразя, —
С бессмертным смертное совокупить нельзя!
Вниманье отвратим от басни похотливой.

Ахиман
Кто наслаждается — тот ловит миг счастливый,
Иль много счастья — быть бессильным стариком?

Ной
Тот счастлив, кто вовек со скверной не знаком,
И юность лет своих лелеет, как розарий.

Ахиман
Едина жизнь людей и безглагольных тварей,
Все тает, словно дым. Мы знаем: никому
Свет не узреть из тех, кто отошел во тьму,
Из гроба не восстать: а о грядущей доле
Никто и ничего не ведает, доколе,
Родившись, не вкусит соблазнов бытия.
Дух ускользает, как воздушная струя,
Уходит, словно тень в последний миг заката.
Тот безнадежно мертв, дыханье чье отъято.
Не встанет, смерти кто переступил черту.

Ной
О праведник Енох, ответь на клевету!
Смотри, из мерзостных колчанов стрелы вынув,
Мнят Бога уязвить отродья исполинов.
Сдержись и разлучись единожды навек
С державой, где средь жен утрачен человек.
Вы, сладострастия сраженные недугом,
Безбожью вашему отмстится по заслугам,
Уж занесенна плеть, уже она близка,
Обрушится вот-вот. Одумайтесь, пока
День искупления еще не на исходе,
И тучи не сошлись еще на небосводе,
Чтоб многогрешный мир заставить дать ответ
Решительный за все, чему прощенья нет.

Ахиман
Быстробегущая сладка нам жизни благость,
А узы разные, напротив, очень в тягость.
Невместно было бы, чтоб как бы цепь легла
На здравые вполне, на юные тела;
Себя до времени считать добычей тлена?
Нет, лучше посадить по деве на колено,
Жечь благовония, пить пряное вино,
Покуда смерть еще не глянула в окно, —
Сыграл бы ты, отец: а нам — потанцевать бы:
Не должно упустить утеху новой свадьбы.

Ной
Двуличен женский нрав, упрям и похотлив,
Праматерь в нем живет, все сущее растлив.
Отродьям похоти не будет утешенья,
Да сгинут и постель, и плод кровосмешенья!

Гофмейстер
Осмелюсь доложить, светлейший мира князь,
Что дева новая, почтительно склонясь,
Знать хочет, будете ль вы нынче к ней любезны.

Ахиман
Довольно слушал я здесь речи бесполезны,
Иль праздничного дня уж отцвели красы?
Вернемся же к князьям. В дебатах длить часы —
Пустая времени, как полагаю, трата.

Ной
О Исполиненбург, великий град разврата,
Заплачешь горько ты о времени своем,
Светило не зайдет еще за окоем!

Хор ангельской стражи.

I. Песнь:
Где чистый отблеск Божий,
Чей свет, неизреком,
Сиял в лице людском?
С прообразом несхожий,
Как смертный лик угас!
А ведь Творец пресветел
Ему удел наметил,
Незнаемый сейчас!
Обязано бы тело,
Обретши благодать,
Лишь меру соблюдать,
Себя смиря всецело.
Не потрясать основ
Первоначальных правил:
Не зря Господь приставил
К телам — опекунов:
Дух с телом слит законом,
Как песня — с лирным звоном.

I. Ответная песнь:
Кто разумом надмирным
Всему дает пути —
Умеет лад блюсти
В прелестном пенье лирном.
Следящий за игрой,
Слагатель звуки множит,
И хаос оных может
Свести в небесный строй,
Слияв кишки бараньи,
Металл, слонову кость,
Ветр и свирельну трость
В хоральном ликованьи.
Звучанье веселит,
И, повинуясь мере,
Во человеке, в звере
Оно печаль целит —
Все это было вемо
Адаму в дни Эдема.

II. Песнь:
Но дух — увы, непрочен,
В телах — греховный жар.
Угрозой вышних кар
Порок не озабочен.
То, что речет Господь, —
Никто внимать не станет.
Людей зовет и манит
Одна прелестна плоть.
Господних кар глашатай
Впустую держит речь:
В спасенье не увлечь
Сей своры бесноватой,
Сей сволочи людской,
Что не боится мести!
Коль мир не знает чести —
Да сгинет мир такой.
Звонят последни склянки.
Нет проку в перебранке.

II. Ответная песнь:
Увы, тщета благая!
Пытался скорбный Ной
Спасти народ земной,
Стеня, остерегая,
Рассеять злостну тьму,
Возмездья Божья прежде —
Но места нет надежде,
Никто не внял ему.
Кто Каину потомок,
Тот, поражен, бежит,
И стонет и дрожит —
Плач горестен и громок.
Пусть он построил град,
Но таковой непрочен,
Зане червем источен,
Чей ненасытен глад.
Народ стоит над бездной:
Бесславный, бесполезный.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Ахиман, Архипастырь, Гофмейстер.

Ахиман
Как, Архипастырь, ты? Почто спешишь сюда?
На свадьбу ты не зван. Иль где стряслась беда?

Архипастырь
О князь, издалека я слал призывы рога.
Подай совет, как быть: увы, несчастий много.

Ахиман
Реки! Мне день терять с тобой невмоготу.

Архипастырь
Смерть пастухам грозит, а также и скоту.

Гофмейстер
Волк, либо волкодлак воспрял, стада тревожа?

Архипастырь
Ни волк, ни тигр, ни лев нас не страшат, вельможа.

Ахиман
Так что произошло? Спокойствуй и реки.

Архипастырь
Я с ужасом моим бежал вперегонки.

Ахиман
Реки! Уйми в себе дрожь мерзкого испуга!

Архипастырь
Две пастухов толпы восстали друг на друга,
Одним отчизна — дол, другие — дети гор.

Ахиман
Почто возникнуть мог меж них такой раздор?
Привыкли жить они, по пустякам не споря.

Архипастырь
Чудовищный поток на нас грядет от моря,
Уже затоплены прибрежия страны.
Нам были Ноевы пророчества смешны,
Но мы о паводке нагрянувшем прознали,
Сошлись на сходбище: решить, что делать дале,
Подумать сообща — скот отогнать куда,
Пока на пастбища не хлынула вода.
Но горцы ничего не отдадут задаром;
Вода все вверх да вверх велит брести отарам,
В долины горные — свирепые бойцы
Решили ни одной не допустить овцы.
Мы просим дать проход, с учтивостью покуда,
Они — трубят войну, и вот уж дело худо:
Вооружась, бойцы летят во весь опор,
Клянутся пастухов насильно скинуть с гор,
Нас вниз они теснят, ущерб чинящи стаду.
Сколь горцам ни сулим великую награду
За неудобства все — им плата не нужна,
Уж неизбежною нам кажется война,
Пращи да палицы толпа готовит злая;
Но женщины меж тем, сраженья не желая,
Вторгаются меж двух враждующих родов,
Узреть себя страшась как безутешных вдов.
Несокрушимую решимость обнаружа,
Жена вцепляется с великим плачем в мужа,
Невеста в жениха, крича: идем домой;
Тут власти княжеской уместно бы самой
Вмешаться, — у иных на то не хватит силы,
В ход между тем пошли и топоры и вилы,
Убитым несть числа. Мир скоро станет пуст,
Вот-вот снесет коса цветущий жизни куст.

Гофмейстер
Ты, пастырь, быть вполне обязан равнодушен
К всему, что суть опричь овчарен и конюшен,
Вот их — оберегать ты должен от вреда.
Как смел ты кинуть пост и прибежать сюда?
Князь может ли тебя не наказать примерно?

Ахиман
Служил нам до сих пор он преданно и верно,
Карать сего слугу не будет властелин.
Предотвратить войну сумеет он один.
Предвидеть кто бы мог сей неприятный случай?
Спеши тотчас назад. Возьми отряд могучий
Отборных воинов. Раздоры устрани
С их помощью: тебя не подведут они.

Ахиман, Гофмейстер.

Ахиман
Я паводка сего никак не понимаю,
Умеренная сушь приличествует маю,
И пастбища мочить не должно бы воде.
Морям спокойствовать уместно бы везде,
Отнюдь не проявлять губительного пыла,
Покуда летнее струит лучи светило.
Прилива не творит ущербная луна,
Два раза в день волна взойти на брег должна
И дважды отступить; и паводок весенний
Не мог бы пробудить подобных опасений,
Чиня такой разор на нашем берегу.
Здесь ничего понять я, право, не могу.

Гофмейстер
Постигнуть кто бы мог все чудеса природы!

Ахиман
Ной, праотец, вещал, что, мол, нахлынут воды,
Так дело повернул сей хитрый человек,
Что впрок из дерева соорудил ковчег,
Куда заранее взял зверя, птицу, гада,
И сам куда войдет, а с ним — жена и чада.

Гофмейстер
С ним князь ли поспешил связать судьбу свою?

Ахиман
Едва ль я воды все на свете изопью;
Ты Ноевы слова уже слыхал последни.

Гофмейстер
Не могут правдой быть разнузданные бредни
Безумца-старика! Воспрять от забытья
Вам надлежало бы! Да сгинет мысль сия!

Ахиман
Когда пришел потоп, то уж какие мысли.

Гофмейстер
Да, тучи над страной, конечно же, нависли,
Но лучше выкинуть печаль из головы.

Ахиман
Печаль не отметешь, коль есть она — увы.
Не уговаривай, тревоги я не скрою
Случается гроза осеннею порою,
Листвой желтеющей шумит холодный лес,
Прибрежные валы взлетают до небес
И бьются о скалы, растрачивая силы;
Соленая вода вступает рекам в жилы
И не вмещается во хрустале амфор.
Болезни водяной неукротим напор,
И опускает мгла над миром покрывало.
Подобная пора для нас теперь настала.
Час наступил, когда бесплоден бранный зык.
У пастухов разлад не попусту возник
Из-за земли: едва ль бывает спор серьезней,
Ничей авторитет не усмирит сей розни.

Гофмейстер
Безумием ужель мудрейший согрешит?

Ахиман
Едва ль безумен тот, кто загодя решит
Найти убежище у родичей Ламеха,
Пока спасению не явлена помеха.

Гофмейстер
От ложа брачного отказ тогда реки.

Ахиман
Сколь трудно отвечать на это по-мужски!
Мне легче, может быть, отъять от тела душу
В себе! Всей жизни смысл я, кажется, разрушу:
От женщин отойти! Нет, лучше умереть!
Отречься, между тем, от них придется впредь:
Чего не сделаешь для блага государства!

Гофмейстер
О, как тебя хулить все станут за коварство
И к женам нелюбовь! О, не руби сплеча,
Не отступай, подруг желанных огорча;
При вести, что всходить не хочешь ты на ложе,
Гнев девушек представь и жен любимых тоже:
Жизнь и душа твоя в их власти, господин!

Ахиман
В кедровнике теперь побыть хочу один.

Гофмейстер
О, что произошло? На что сие похоже?
В тот самый час, когда владыки и вельможи,
Вассалы, данники и круг прелестных дам,
Подобных красотой возвышенным звездам,
Сойдутся честь воздать божественной княгине, —
Великий князь решил, что есть потреба ныне
Счесть бредни старика за умные слова.
Коль это свадебны расстроит торжества,
Кто будет отвечать? Провижу меж придворных
Наветов череду и сплетен самых вздорных.
Княгине знать о сем уж, видно, кто-то дал:
Она идет сюда. Ну, впереди скандал.

Урания, Гофмейстер.

Урания
Куда девался князь? Нашел какое дело?

Гофмейстер
Он был здесь; им теперь тревога овладела.

Урания
Кто князю слух дурной осмелился принесть?

Гофмейстер
Здесь Архипастырь был, и он доставил весть,
Что стал морской прилив необычайно страшен,
Ни пастбищ не щадит, ни плодородных пашен.
Ну, в горы пастухи погнать хотели скот,
На это осерчал суровых горцев род,
Схватился за ножи, призвал друзей и кровных,
И началась война. Поди, найди виновных,
Немало трупов там лежит наверняка.

Урания
У князя пастухов достаточно пока.
Как было рассудить угодно воле княжьей?

Гофмейстер
Дан Архипастырю отряд отборных стражей,
К ослушникам они в минуту мчат сию.

Урания
Великий князь привык дела решать в бою,
Он витязем себя считает необорным
И возбуждается, внемля военным горнам,
Но к возбуждению найдем предмет иной.

Гофмейстер
Князь обстоятельно беседовал со мной,
Успокоительных я слов извел немало,
Но доводов его душа не принимала:
Лишь умножалась в нем томительная боль.

Урания
Кто дракой поселян терзается настоль —
Едва ль в своем уме. Сие противу правил.

Гофмейстер
Он грезам Ноевым свой дух внимать заставил.

Урания
То шутка, вымысел, не сомневаюсь я.
Князь, покоривший все восточные края,
Ничьими грезами взволнован быть не может.

Гофмейстер
Возросший уровень воды его тревожит,
Считать сей паводок велит старик-смутьян
Предвестьем гибели. Кто страхом обуян —
Того разубеждать бесплодны все попытки.

Урания
Лекарство у меня на случай сей в избытке.
Умею врачевать недуг и не такой.

Гофмейстер
Встревожить бы не смел княгини я покой,
Но нечто есть, о чем особо молвить надо.

Урания
Я выслушать тебя со всем вниманьем рада.

Гофмейстер
Обычай главный свой князь пременить грозит.

Урания
Лишенье женских ласк — преступника сразит.
Какое в этот раз смутило князя жало?

Гофмейстер
Безумец Ной, кого унять бы надлежало,
Твердит, что женщины — земных народов цвет! —
Причина паводка и всех грядущих бед,
Он хочет разлучить подобное с подобным.

Урания
Ужели князь подпал таким наветам злобным,
Слова коварные ужель ему важны?
Коль каждый муж в миру жить станет без жены,
Тогда, наслушавшись подобного поклепа,
Смерть люди обретут без всякого потопа,
Продлению родов пределы положа.

Гофмейстер
Вам князя укротить под силу, госпожа:
Вот он идет сюда, — молю, все силы бросьте
На убеждение: придворные и гости
Вас будут ожидать, во трепете склонясь.
Мне кажется, что вам послушен будет князь.

Урания, Ахиман.

Урания
Что бродите, мой друг, свой лик во мрак упрятав?

Ахиман
Боюсь, пора беды пришла для азиатов.

Урания
О чем скорбели вы, уйдя в кедровый бор?

Ахиман
Воюют жители долин с сынами гор.

Урания
Чем потревожена меж сих племен граница?

Ахиман
Обрушилась на них страданий вереница.

Урания
Был раньше нерушим покой пастушьих стад.

Ахиман
Ной предвещал потоп уж много лет назад.

Урания
Тот шут, что на горе построил на смех судно?

Ахиман
Но паводок пришел, над ним смеяться трудно.
Не только пастухам теперь грозит беда,
Спасаться мы должны, покуда есть куда.

Урания
В ковчеге можешь ты сокрыться без опаски.

Ахиман
Снискали гнев Небес прелестных женщин ласки.

Урания
На женщинах вина, выходит, за потоп?

Ахиман
Ввергают женщины весь род людской во гроб.

Урания
Бывали паводки порой и в прежни годы.

Ахиман
Но, кажется, весь мир теперь покроют воды.

Урания
Природе-матери доверься рулевой:
Ей воду повышать над миром не впервой,
И снова понижать — всему в миру на благо.

Ахиман
Бурлит у самых гор морей разбухших влага.

Урания
Да, ветру легкие послушны пузыри,
А также флюгеры. Внимательно смотри
Во глубь вещей, затем, что ты понять обязан,
Насколько мир земной во всем взаимосвязан.
Как сетью алых жил пронизан человек,
Так мир земной живим водой морей и рек.
Жар солнечных лучей из моря влагу тянет,
Взойдет она в простор, сгустится, книзу прянет.
Луна — владычица морей: от лунных чар
Родится устрица и лакомый омар,
Взаимодействием и удержаньем меры
Блюдется в мире все. Пусть верят суеверы
Небесным сполохам, сверканию зарниц,
Перед кометами пусть упадают ниц,
Боятся молнии и даже блеска звездна —
Для несмышленышей таких многополезна
Лишь розга добрая, — но тот, чей ум прозрел,
В природе знает смысл, и меру, и предел,
Ты действовать привык возлюбленным в угоду
И ветреную в них не усмирять природу:
Она-то в женщинах, признай, и хороша.
Печали телу нет — спокойна и душа.
От колыбели путь свершая до могилы,
Все радости вкушай, тебе которы милы,
И не безумство ли, — размыслив, дай ответ, —
Тому внимать, над кем уж сто смеются лет?

Ахиман
Кто красотой пленен — подобен зверю в клетке
И жалкому рабу!

Урания
Весьма на свете редки
Явленья красоты.

Ахиман
Стремясь к ее дарам,
Озлили Бога мы. О скорбь, о горький срам!
Несчетных жен любовь, клеймо неблаговидно!

Урания
Жен множество иметь — ужели князю стыдно?
Возьми ничтожного владыку, петуха:
Он топчет многих кур, но нет на нем греха.
Иль к женщинам в тебе пропало притяженье?
Господства твоего не в них ли умноженье?
Иль рода твоего не здесь воздвигся ствол?

Ахиман
Я порешил унять любовный произвол.
Умильно греется в людской руке ехидна,
Чтоб благодетеля затем предать постыдно.
Едва лишь он заснет — вонзить клыки в него.
Ворожея! Отколь взяла ты колдовство,
Чтоб любострастье мной всецело овладело?
Терпенье Божие иссякло до предела,
И для раскаянья нет времени почти.
О, где заступника пред Господом найти,
О, чья бы к Небесам мольба взнеслась благая?

Урания
Ругайся, мелочных попреков избегая.

Ахиман
Во любострастии всех зол земных исток.
Я, князь и вождь полков, смиривших весь Восток,
Пределы мирных стран воюя беззаконно,
Добычей боевой твое усыпал лоно,
Соседей обобрав безвинных, — без стыда
Отъяв у них плоды тяжелого труда.

Урания
Быть может, воевать тогда совсем не надо?

Ахиман
Кровь — чванству женскому первейшая услада,
К роскошеству двора один лишь повод есть:
Почтенье вам явить, возвысить вашу честь.
Необходимого — для женщин не довольно,
Всех обери вокруг, сколь таковым ни больно,
Все женщина возьмет, что принесет слуга, —
Наряды, золото, куренья, жемчуга,
Все ненасытной впрок ее идет утробе,
Вплоть до сиротских слез. Она — подруга злобе,
Сестра насилию, разбою и вражде.
Коль Бог карает мир, сему причина — где?
Причина — женщины: ведь самым безобразным
Средь них — известен путь смутить мужчин соблазном,
Использовав сурьму, румяна и наряд.
Но если кто не слеп — тот видит маскарад
Фальшивой роскоши, — и плачет, проклиная
Плен, в каковой мужчин берет мечта срамная.

Урания
Мужской неверности зрю справедливый гнев!
Ты был совсем иным, когда нежнейших дев
Вели к тебе чредой, еще не знавших мужа;
В них сладость первую с восторгом обнаружа,
Не ты ли насыщал свой похотливый глад
И был доволен весь, от головы до пят?
Сплетая кисти рук, уста содвинув тесно,
Мы были две души, слиянные телесно.
О, в чем не клялся ты! Скорее зренья, дар
Ты б отдал, чем посмел гасить страстей пожар!
Не в сей ли должно день, тревоги все откинув,
Собрать князей, господ и прочих исполинов
К ристаньям доблестным, к потехам, коим нет
Подобья на земле! Блистательный рассвет
Вовеки не видал в пределах порубежных
Такого общества владык и женщин нежных;
Уж скоро мы, часов не упуская зря,
Вкруг свадебна должны сойтись бы алтаря,
Где страсти мощный жар нас воедино сплавит.
Ужель великий князь княгине срам составит
Пред миром всем — теперь! Позорное пятно!
Ужасно, мерзостно, пожизненно оно!
Прочь, вероломный, прочь; кляни утехи ложа,
Лишь слезы ждут тебя, твою же скорбь умножа!
Вот брачное кольцо, вот ожерелья, князь,
Вот серьги — все, смотри, я повергаю в грязь:
Все это принесли твои победны войны:
Возьми обратно — мы трофеев недостойны!
Ты слишком утомлен любовью жен и дев
И должен поскорей проситься в Ноев хлев.

Ахиман
Она уходит прочь!.. Что делать с сей насмешкой?
Молю, повремени!

Урания
Да нет уж, ты не мешкай,
Беснуется теперь вода морей и рек.
Закат недалеко. Скорей просись в ковчег!

Ахиман
О, сколь виновен я, безумен и несдержан!
Пред алтарем любви постыдно я повержен!
Прощенье ниспошли мне у твоих колен.

Урания
Ты речь переменил!

Ахиман
Я спором был смятен,
Взгляни же на меня: я ль не подобье дуба,
Что волею стихий повержен наземь грубо?
Забыв о Ное, чту твою любовь одну.
Достоин милости, кто осознал вину.

Урания
У женщины герой прощения не просит,
Любовь постыдного смиренья не выносит.
Пускай на гибель мы теперь осуждены,
Как лучше умереть: на лоне у жены,
В воде ли? Не дерзай будить любви ехидну,
Коль уязвит она — ты примешь смерть постыдну.

Ахиман
Неубедительна моя, убога речь,
Но мне любви своей вовеки не пресечь:
О, лучше бы мне жить от века бессловесно!

Урания
Женохулителю бороть ехидну вместно,
И силы все свои на то употребить,
Чтоб женщин истребить, решивших мир сгубить.

Ахиман
О, где найти бальзам — смягчить сердечну рану?

Урания
Ни лести, ни мольбам внимать уже не стану.
Клятвопреступник ты, иной ищи любви,
Иную женщину желанною зови.

Ахиман
На милость уповать уже ни на какую
Не вправе я, — но нет, еще одной взыскую:
Прими же сей кинжал, нет коего острей.
Вот я подставил грудь. Срази меня скорей,
Пронзи мне сердце, нет в продленье жизни проку,
Иль, если брезгаешь, найди жену жестоку,
Что казнь сию свершит недрогнувшей рукой —
За то, что я тебе удар нанес такой.

Урания
Ты тронул сердце мне слезою запоздалой,
Уж так и быть, прошу и обниму, пожалуй.
Свой прибери кинжал. Живи. Однако жду,
Что с Ноем прежнюю ты заведешь вражду.

Ахиман
О, свадьба новая!.. Вот — Ной сюда стремится.
Да будет пристыжен тобою сей тупица,
Чья к женам ненависть бушует нелюдска.
Гримасой он тебя дарит издалека,
Он женственность убить во всем, как видно, хочет,
Бредет, обрывки фраз под нос себе бормочет.

Ной, Урания, Девушки.

Ной
Во дщерях Каина — людского рода ржа.
Что господин свершит, то сгубит госпожа.
Для тучных нив пришла пора дождя и града,
Цветы летят с ветвей, трещат деревья сада
В круговращении бушующей весны,
Которой земли все и небеса полны;
И в этот самый миг, чреватый Божьей местью,
Способна женщина мольбою, лаской, лестью
Вновь совратить того, кто тверд на миг предстал!..
О Небо, пощади! Твой верный раб устал,
Спасенья миру нет, блудящему в дремоте.
Любой любовный зов, каприз греховной плоти —
И вот великий князь, объятия раскрыв,
Немедля угасил души благой порыв,
Чтоб мерзкая толпа к вождю не охладела.
Ни до чего толпе нет никакого дела,
Пусть на нее скорей обрушится потоп.

Урания
Как нам стерпеть сие? Рехнувшийся холоп,
Ты смерть зовешь свою! Ты все бубнил про Бога,
Веретено крутил, — что, пряжи вышло много?
Зачем ты все твердишь о жен людских вине?
Ты женщиной рожден и обручен жене,
Как все, родил детей, со всеми одинаков,
Деторождение — важней небесных знаков,
Не детям ли дано, как высшему добру,
Быть лучшей радостью средь всех, что суть в миру?
А впрочем, немощи в сей злобе виноваты:
По дряхлости пошел ты женам в супостаты.

Ной
Что проку отвечать? Ты мой исконный враг,
Не внемлешь ничему и пятишься, как рак.
Не женщинам несу в пророчествах угрозу,
Но развращению! Оставь прелестну розу
Меж терниями цвесть, свой аромат даря
Всем слабым, кто к шипам руки не тянет зря, —
Восхочет многих кто, тот сам себя поранит!

Урания
Но уничтожь любовь — людей совсем не станет!

Ной
Баюкаешь себя ты присказкой такой.
Когда на многих жен любовный жар мужской
Распространяется — он ярче, но короче:
Мужи, которые до многих жен охочи,
Растрачивают мощь, — а страсть к одной жене
Продляет мужу век, с подругой наравне.
Прими ты истину без раздраженья эту,
В желаньях следуя Господнему завету.

Урания
Бесплодно сим прельщать наш благородный нрав:
Коль страсть изощрена, то требует приправ.
Так сладко, так легко — об этом знает каждый —
Изменою разжечь огонь любовной жажды.
Всяк ведает — любви законы таковы:
Желанней, чем роса для высохшей травы,
Для лона женского — стремленье господина.
Сего не уместить в мозгах простолюдина.
Лишь благородного сие удел ума.

Ной
О, ложа брачного премерзкая чума!
От многоженства в чем найти оплот защиты?
Два сердца любящих, что вместе прочно слиты,
Нарушить ваш союз — великая беда!
Нет, муж, во чистоте держи себя всегда
И женщине своей не нарушай обета.

Урания
Твой собственный отец, уже в преклонны лета,
Двух жен себе завел и наплодил сынов.
Как смеешь называть крушеньем всех основ
Женитьбы многие — тогда как сам ты тоже
Своим отцом зачат на оскверненном ложе?

Ной
Прилично, чтобы сын покрыл отцовский стыд.

Урания
Злодей, что от убийств доныне не отмыт,
Что осквернил себя клеймом двойного блуда,
Нам сына породил — о, это ли не чудо? —
Какой, со злобностью своей не совладев,
Возводит клевету на женщин и на дев,
Лишь своего отца возобновляя мерзость.

Ной
Прощаю брань твою и безрассудну дерзость,
Да будет и Господь с тобою не жесток.
Безумцы жалкие, настал расплаты срок,
Вздымите же глаза на небеса беззвездны,
Что влагою полны, вознесшейся из бездны;
Весь воздух как бы стал стихиею морской,
Пророча паводок и скорый мор людской.
Уж скоро дождь пойдет, безжалостен и жуток,
Лить будет сорок дней, точнее, сорок суток,
Сольются все моря, покровом ляжет тьма,
Где, люди, вам спастись? Лишь прозвучат грома
И молнии сверкнут — стремительно воспрянув,
Начнет всходить вода бескрайних океанов,
И губку облаков над царствами земли
Господня пясть сожмет. О бедный люд, внемли,
Покайся пред лицом предвестий необорных.
Ты уповаешь зря спастись на кряжах горных,
Глядишь с надеждою на высоту древес —
Но нет, не устоит перед потопом лес,
Из почвы вырванный, он оку будет страшен;
Водой подмытые, падут громады башен,
И будут видимы в волнах со всех концов
Скот захлебнувшийся и толпы мертвецов,
Усадьбы и дома достанутся пучинам, —
Ни шлюзам не помочь, ни дамбам, ни плотинам,
Еще родители спасти детей спешат —
Вотще! А над водой доносится раскат
Рыданья позднего. Конец утехе брачной,
Блеск праздника тоской сменился самой мрачной,
Средь волн последний стон почти уже затих,
С невестой мертвою ко дну идет жених.
А то немножество, что остается живо,
На скалы голые взлезает торопливо,
Спасения взалкав, — но океан седой
Готов луну покрыть бурлящею водой,
Подбросив, как пузырь, — уж горы без остатка
Проглочены водой, на полтора десятка
Локтей ушли под хлябь: в тот мир придет покой,
Уймется горький плач, последний стон людской.

Урания
Угрозы пугала страшны для скверной птахи,
Но мудрый пребывать не станет в праздном страхе.
Танцуйте, девушки, — так хочет госпожа, —
Пустым пророчеством глупца пренебрежа.

Девушки
Так просто потопить людей!
А лебедей?
А лебедей?
Сей птице паводок только мил,
Он ей предзначен!
В ней нерастрачен
Любовный пыл.
Ей для уютного гнезда
Нужна вода,
Нужна вода!
Она довольствуется судьбой,
Сколь то возможно,
И бестревожна
К вражде любой!
Путь у птенцов сей птицы прям:
Плыви к морям!
Плыви к морям!
Всегда и все для нее — добро,
Она — любима;
Неувлажнимо
Ее перо.
Поет она — всего лишь раз
В предсмертный час,
В предсмертный час,
Она возносит свой страстный клик, —
Но, лишь допела,
Встречает смело
Последний миг.
И только обратит главу
Вдаль, в синеву,
Вдаль, в синеву —
Увидеть снова, в преддверье сна
Земное чудо:
И прочь отсюда
Плывет она.

Ной
Сколь ночь придет горька к сим душам закоснелым!
Не помогли слова — ну что ж, ответим делом.

Хор ангельской стражи.

I. Песнь:
До той поры, пока
Не создал Бог природы,
С землей лежали воды
Подобием клубка.
Носитель высшей власти
В первичной тьме витал,
Однако миг настал,
И мановеньем пясти
Бог воду от земли
Отъял, их связь наруша,
Открылась сверху суша,
Потоки вниз ушли.
С тех пор стихии водной
Закрыт к высотам путь:
С землей она отнюдь
Бороться не свободна.
Всему дала места
Господня щедрота.

I. Ответная песнь:
И землю, и моря
Угодно было Небу
Дать людям на потребу,
В миру покой творя.
Но скотством человечьим
Разгневан Божий суд:
Земной преступен люд,
Оправдываться нечем.
Ной — Господом избран,
Но, вред ему затеяв,
Толпою лицедеев
Командует тиран,
Утеха чьей утробы —
Презревши Божью речь,
Стремительно разжечь
Пожар греха и злобы.
Но скоро, видит Бог,
Наступит эпилог.

II. Песнь:
Уже не сну черед,
А смерти — лечь на вежды,
Злодеям нет надежды
Спастись от Божьих вод.
На берег море правит
Преступных доконать:
И пастухов, и знать
Уж скоро плыть заставит.
Всевышний длань свою
Над сим священным местом
Простер охранным жестом
На Ноя и семью.
В блюстители ковчега
Поставлен Уриил,
Чтоб сей оборонил
Постройку от набега;
Он должен покарать
Всю исполинью рать.

II. Ответная песнь:
Коль праотец Адам
С женой бы встал из гроба,
И подивились оба
Своих детей родам,
Взглянули б на живые
Земные племена,
Которым жизнь дана
Чрез муки родовые;
Восплакали б они:
О Господи, затем ли
Мы заселили земли?
Нисколь не времени,
Развратников карая,
Сурово накажи
Земной рассадник лжи!
Как древле — двери рая,
Теперь замкни ковчег.
Растленный, скорбный век!

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Хам, Ной.

Хам
Дозволено ли мне, отец, просить совета?

Ной
В чем дело?

Хам
О, ни в чем.

Ной
Недобрая примета,
Мне в голосе твоем тон слышится дурной.

Хам
Я с Ахимановой беседовал женой.

Ной
Сего ль не воспретил я совершенно ясно?

Хам
Я неприступен был.

Ной
К чему терять напрасно
Часы почти уже исчерпанного дня?

Хам
На сердце гнет лежит великий у меня.

Ной
Жена, отец, и мать, и братья, и невестки
Тебя в ковчеге ждут: сему причины вески.

Хам
Я все же многого, родитель, не пойму.

Ной
Я свет познанья дам рассудку твоему.

Хам
Потребно ль в лодку лезть, по край зверьми набиту?

Ной
Коль выпьешь море — в том вполне найдем защиту.

Хам
Мир в меру покарав, отступит вал морской.

Ной
На это, как ни жаль, надежды никакой.

Хам
В ковчег сокрытыми — доколе нам томиться?

Ной
Круг совершить должна светила колесница.

Хам
О, горе — в темноте скрываться целый год!

Ной
Ты не соскучишься, утешься наперед.

Хам
Кто празднствует — тебя ль, отец, не раздражает?

Ной
Уж праздность-то тебе никак не угрожает.

Хам
А поохотиться — уж так ведь я охоч!
Ни солнца, ни луны в ковчеге — только ночь,
Не воздух, а сплошной тяжелый дух звериный,
Напитанный чумой, зловонною уриной, —
С утра до ночи так, и с ночи до утра:
Тюрьма, свинарня, хлев, собачья конура!

Ной
Средь нас, любезный сын, не будет безработных;
Сим и Йафет с тобой должны питать животных,
Носить овес, и жмых, и прочие корма,
И чистить стойла все, что хлопотно весьма.

Хам
Тюрьма! Ужели Хам вот так растратит силы?
Сгниванье то иль жизнь во глубине могилы?
Притом не в мраморном — в бревенчатом гробу:
О, сколь печальную мы выбрали судьбу!

Ной
Зато не сгубят нас греха позорны пятна.

Хам
Что легче — просто смерть, иль смерть тысячекратна?
Мне легче броситься в разверстый зев пучин!

Ной
Я поддержу тебя: будь мужествен, мой сын.

Хам
Все то, позволь, скажу, что прочие не смели.

Ной
Мы много говорим, а время на пределе.
Но выскажись, свои печали мне вруча.

Хам
Не в роли ты отца, но в роли палача,
Кто сам же и судья: ты казнь пророчишь миру,
Грозишь ему, воздев тяжелую секиру.
Медведем Господа изображаешь ты,
Свирепым кабаном, стравляющим кусты
В припадке бешенства: мол, все затопчет царства
Господь, карающий развратность и дикарство.
Столь воды буйственны, столь плотны облака
На сушу бросились теперь издалека,
Уж над отрогами тяжелый вал колышим,
Последний мира вздох мы вскорости услышим,
Иль Бог, как женщина, озлоблен и ревнив?
Иль мало гибели Ему садов и нив?
Не Провиденье здесь — но лишь вражда и вызов,
Немилосердный гнев, сквернейший из капризов.

Ной
О святотатственный, о гнусный отпрыск мой,
Увы, речистый столь — уж лучше бы немой, —
Позоришь Господа глаголом ты неправым,
Беспутством обуян и своевольным нравом.
Я Небеса теперь в свидетели зову:
Не пасть проклятью бы — да на твою главу!
Мы, слава Господу, с той истиной знакомы,
Что Божьи сущности для нас неизрекомы,
Бессильна их в слова понятные облечь
Несовершенная, увы, людская речь.
Упреки ложные в гневливости растленной
Невместно воссылать Создателю Вселенной.
И вот — печальная картина такова:
На ветер кинуты неправые слова.
Суд над злословием, будь нелицеприятен!
Возможно ль Господу столь безобразных пятен
Тиранства мерзкого — не смыть с лица земли?
От корня одного — две ветви возросли:
Род Каина плоды, чреватые раздором,
По свету разбросал, — и Сифов род, которым
Даны плоды, чей вкус целителен и здрав.
Но первый победил, мощь большую набрав.
Испорчен лучший стал, благим путям неверен.
Возмездье да грядет. Посев добра — потерян.

Хам
Почтенный мой отец, ты гневен столь не будь,
Тебе перечить я не помышлял ничуть,
По слову твоему немедля я водвину
Себя в построенну тобою домовину.

Ной
Жена властителя простерла мощь свою
Теперь и на мою, как вижу я, семью.
Ты нынче раб ее, и нам грозит расплата:
Рассорит снох она, возропщет брат на брата,
Невзлюбит мать отца. Зло — снова меж людьми,
Пусть оным заражен один лишь из восьми,
Кто жить останется, когда отступят воды,
Грядущи от кого произойдут народы.
Так отойди же, сын: пришел тот самый час,
Прочь увести когда с земли я должен вас.
Хам Вот — все идут они, готовые к поездке.
Мать, поспеши к отцу; вы, Сим, Йафет, невестки,
Утешьте же его — скорей, скорей сюда.
Не должно мешкать нам, когда пришла нужда.

Сим, Йафет, Ной, Хор.

Сим
Земля мокра, отец: пора отдать швартовы.
Все родичи твои вполне уже готовы
Пуститься в долгое скитанье по волнам.
Вот мы пришли сюда: повелевай же нам.

Йафет
Мы подготовлены — легко отсель отыдем.

Ной
Что позади мы зрим, что пред собою видим
В печальный этот час? Мне доле ждать невмочь,
Я оставляю мир, я удаляюсь прочь
От человечества, храня на сердце горе.
Легко ль, изгнанники, со мной вам будет в море?
Легко ль подобную судьбу перенести?
Всевышний силы вам да ниспошлет в пути;
Уместно верою вооружиться многой.
Пребудьте в стойкости, служите мне подмогой.
От пламени Господь спасет, и от воды,
Не должно никакой ждать гибельной беды.
Чреваты небеса дождем над горным краем
И ждут, что мы ковчег, войдя в него, задраим;
Архангел знак подаст во мрачной вышине —
И гром греметь начнет: я не хочу зане
Ни гибель мира зрить, ни слышать слезны просьбы.
Мне море слез когда наплакать удалось бы, —
Гнев отвратя, Господь услышал бы меня!..
Но будут гром и блеск небесного огня
Стон заглушать людской, звучащий все надрывней
В смешенье паводка и беспощадных ливней.
Обречены внимать мы сорок дней подряд,
Как хлещет в кровлю дождь и как грохочет град,
Как мчат ветра со всех сторон земного круга,
С востока, с запада, и с севера, и с юга,
В один смеситься вихрь, невиданный вовек.
Тогда под облака подымется ковчег,
Потянется чреда дней наших безотрадных
Без солнечных лучей, при свете плошек чадных.

Сим
Нам скорбь сию дано да будет обороть.

Йафет
Ярение стихий легко смирит Господь.

Ной
Нас волны к небесам подымут в дикой злобе,
Живых, но спрятанных в плавучем нашем гробе,
Колеблемые средь необозримой мглы
Пребудем триста дней и семьдесят. Валы
Огромные и рев грозы остервенелой
Посеют страх в душе, пусть даже самой смелой.
Там уши долгая заложит глухота,
Смерть ветром и водой начнет стучать в борта,
Во древесину свой вонзить пытаясь коготь
И разломить ковчег (уж на смолу и деготь
Не поскупились мы, чтоб судно оберечь),
При этом ведайте: то брешь, то щель, то течь
Нам будут досаждать, ломая домовину,
Впуская воду внутрь. Почти наполовину
Погибнет груз живой, сие предрешено,
Ввергать, однако, нас в унынье не должно.
Всевышний столь могуч, что не позволит смерти
Сгубить земную жизнь в пучинах водоверти.
Он нас убережет, плывущих без руля,
Он хищников смирит в утробе корабля:
Глад волка не томит, замолкли львины рыки,
И грозный тигр молчит, и прочи твари дики.
Гвоздь пригнан ко гвоздю; кто может, тот содей
Корабль прочней, чем наш! Но боле, чем гвоздей,
Чудес на судне сем: придя в Кедровы чащи,
Молчат безбожники, постройку нашу зрящи.

Сим
Лишь чудо вразумит безумного врага.

Ной
Не внидет океан в привычны берега,
Безвиден будет он и тягостен для зренья,
Как если бы Господь не начинал творенья
И влагу надвое в миру не разделил.
Он всемогущ вполне: Ему достало сил
Одной рукой держать все мирозданье чудно.
Он мог бы нас спасти, не воздвигая судно,
А мигом, замыслу не ведая преград,
Легко доставить нас в присноблаженный град.

Йафет
К чему же целый век трудились мы неспешно,
А подлая толпа, все боле многогрешна,
Жила? Ее убить — полезней бы всего.

Ной
Долготерпением пыталось Божество
Сих блудников спасти от страшного удара —
Но только нас одних сия минует кара!
От бедствия спасти сейчас Господь готов
В ковчеге только нас из всех живых родов.
Любите же Его: удел наш незаслужен,
Ковчег с прислугою — Всемощному не нужен,
Но так измыслилось верховному уму.
Безумством было бы противиться Ему.

Сим
Почто, творя людей, Господь такого шага
Не сделал, чтоб внушить их мыслям только благо,
Чтоб никакой не мог явиться лиходей?

Ной
Свободной волею Бог наделил людей,
Дал право выбора — служить добру иль худу,
И вот — черед держать ответ земному люду,
Суду бесстрастному сегодня предстоя,
И — наказание назначил судия.
Не виноват Господь: он лишь назначил сроки
Нести ответственность за мерзкие пороки.

Йафет
К спасенью — гибнущим закрыты ли пути?

Ной
В последний может миг раскаянье придти,
Однако же греха великая отрава
На снисхожденье их уже лишила права.
Сим Бог не простит ли всех в последний самый миг?

Ной
Сей грозный приговор не зря людей настиг;
Столь долго медлил Бог и взвешивал недаром,
Чему предать людей — прощенью или карам,
Вполне заслуженным. Перед лицом Небес
Еще могло Добро явить противовес
Ликующему Злу, — но в нем иссякла сила,
Возобладало Зло, живущих победило,
И человечество, греховное давно,
Бесповоротно днесь на смерть осуждено.

Сим
Как сможешь ты узнать, что осушились страны?

Ной
На то послужат нам и голуби, и враны.

Йафет
Полна различных чуд морская широта.
Как выдержит ковчег удар хвоста кита,
Коль с оным встретиться придется, предположим?

Ной
Бояться ли тому, кто под призором Божьим?
Пусть целый адский флот замыслил бы набег
Из царства демонов: неуязвим ковчег,
Божественный корабль не сгинет, не потонет,
И сам Левиафан нас в плаванье не тронет.

Хор
Спеши, о праотец! Решимости полны
Богопротивные Енаковы сыны
Поджечь кедровый бор, стоит ковчег в котором,
Чтоб вслед за тем золу развеять по просторам,
Работу сотни лет под корень извести.
Что медлишь ты? Закат уже пришел почти.
Ступай же! От сего мы провожаем брега
С молитвами тебя в надежный трюм ковчега.

Хор ангельской стражи.

I. Песнь:
Господь, надежно сохрани
Сих праведных — в грядущи дни,
Блюди Адамовы побеги
Средь волн сокрытыми в ковчеге.
Отныне пусть радеет Ной
О дикой твари и ручной,
В том будут родичи полезны.
Тебе послушен пламень бездны.
И сократить способен Ты
Срок этой долгой маеты
Средь гибельной стихии водной.
Пусть не созреет плод негодный
На рода нового стволе,
Когда пристанет Ной к земле,
Узрев, что мир водой не залит,
И Господа сей муж восхвалит.

I. Ответная песнь:
Ковчег окажется открыт,
И Ной молитву сотворит
Уже на суше, — благодарный,
Воздвигнет жертвенник алтарный,
Будь, жертва праотца, чиста
От птицы чистой и скота
Во всесожженье приносима.
Вняв запах жертвенного дым,
Достигшего небесных врат,
Ты, споров окончанью рад,
Земным пообещаешь людям
Столь беспощадным правосудьем
В грядущей череде годов
Не пресекать живых родов,
Сколь племена б ни одичали.
Ной, укроти свои печали.

II. Песнь:
Бог станет Ноеву семью
В новоподаренном краю,
Как пастырь, содержать в заботе;
Он воспретит вкушенье плоти:
Никто не смеет крови есть,
Тем самым призывая месть,
Убийства жажду порождая
И Господу не угождая.
Да будет людям речено:
Проливший кровь — творит пятно,
Что только кровью будет смыто.
Сие да станет всем открыто,
Кто носит мысль о мятеже.
И пусть вовек никто уже
Себя не осквернит столь дико
Из тех, в ком отблеск Божья лика.

II. Ответная песнь:
И, подтвердя сии слова
Священной волей Божества,
Встань, радуга, под небосводом
Великим знаком всем народам;
Будь, как огромный лук, туга,
Великолепная дуга!
В ней красок будь подбор немалый —
От синей до пурпурно-алой,
Цвет синий — это знак воды,
Цвет алый — знак иной беды,
Ее ничто не отодвинет,
Се — огнь, которого не минет
Все человечество, когда
День встанет Страшного Суда,
Словам блаженного Еноха
Да внемлет новая эпоха.
Семейство Ноево в плавучий входит дом,
Столетним созданный отеческим трудом,
За праотцем вослед, мир позабыв развратный,
И твердо ведая: дороги нет обратной.
Архангел-судия спустился, Уриил,
С пылающим мечом. Он плотно затворил
Ковчег на семь замков. Взнесенное высоко,
Воззрилось на ковчег недремлющее око.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Урания, Ахиман, Архипастырь, Гофмейстер.

Урания
Когорта шла на штурм, но нет вестей о ней.
Ужель проигран бой? Ни ржания коней
Не слышно вдалеке, ни барабанной дроби:
Пусть бы изжарились в ковчеговой утробе
Кто затворился в ней, трусливо схоронясь.
Не вышло! Горестный, сюда подходит князь.

Ахиман
Дичь заловить сию — задача непростая.
Ни с чем бредет назад понурых ловчих стая, —
Как быстро в них, увы, дух боевой угас!
Кто мог предположить! О, кто-то предал нас,
Дал старикашке знать, и он, проклятый, словно
Назло — убрался внутрь. Не возгорелись бревна
Ковчега, сколь огнем их не пытали мы.

Урания
Коль факел не спалил дощатой сей тюрьмы,
Коль срам — хвосту лисы и даже львиным лапам,
К чему не взяли вы сей крепости нахрапом?

Ахиман
Был полон призраков, увы, кедровый бор.
Сынам Енаковым везде давал отпор
Какой-то мощный Дух, грозя из дикой пущи
Мечом пылающим. Сей ужас вездесущий
Для исполинов был страшней беды любой.
Смятенные бойцы идти не в силах в бой.
Так мы бежали прочь: не колдовство, так скоро б
Пылали бы и лес, и окаянный короб.

Урания
Терпенье, господин: мы скоро отомстим,
Сколь ни велик ущерб — однако возместим,
На женщин клевету взводить нельзя задаром,
Есть мудрость, чтоб не вмиг обречь безумца карам.

Ахиман
Кто это, бледный столь, мне видится вон там?
Мню, будто смерть за ним топочет по пятам.
То, кажется, гонец: он горячит верблюда,
Спеша сюда. Опять случилось где-то худо.
Он затрубил в трубу, летит во весь опор.
Что, Архипастырь?

Архипастырь
Нам уж не хватает гор,
Все переполнены они простонародьем,
Что жило до сих пор по низменным угодьям.

Урания
Все, стало быть, спаслись?

Архипастырь
Кто гор успел достичь,
А прочие в воде потопли, как кирпич.

Урания
Их гибель местные как допустили власти?

Архипастырь
Не ожидал никто внезапной столь напасти.
Еще не осознал, что ждет его, народ, —
Как водяной пузырь, небесный лопнул свод,
И начался потоп, уже без проволочек.
Напрасно жители пытаются из бочек
Вязать плоты — куда безумцы поплывут?
Вода пришла свершить свой беспощадный суд.
Плывущие пласты торфяников подмытых
Покрыты толпами раздетых и несытых;
Над бедолагами уж занесен, грозя,
Голодной смерти меч, — и биться с ним нельзя;
Недолго плавать им по пенистым просторам,
Им должно помышлять о смертном часе скором,
Они оглушены потоками дождя
И озираются, нигде не находя
Ни островка земли; уже дубы могучи,
Что сучьями луну царапали сквозь тучи,
С корнями вырваны, плывут со всех сторон
В бушующих волнах, — и ветви гордых крон
Гирляндами людей увешаны: бедняги
На них пытаются спастись от страшной влаги.

Ахиман
Ты знамений пред тем не видел, иль примет?

Архипастырь
Над миром воспылал необычайный свет,
Кометы, факелы, мечи, драконьи пасти
Пылали, небеса грозя разъять на части,
Тираня ужасом несчастные толпы.
Оцепенение сходило на стопы,
Свист уши заполнял, крепчая постепенно.
О, вот уже сюда ползет морская пена!
Готовьтесь умереть: пришел последний час.

Ахиман
Русалочье мурло, ты совратила нас!
Ты Ноя прогнала! Дрянь, полная коварства!
О, для чего теперь мне все земное царство,
Власть наша рухнула, и гибель впереди.
Прочь, подлая жена!

Урания
Владыка, пощади,
О да, на мне вина, — но ведь еще намедни,
Ты знаешь, в Ноевы никто не верил бредни!
Куда бежать, куда? Последний миг настал.

Ахиман
Зри, пламя серное верхи взрывает скал.
Во исполнение Господнего приказа
Готов обрушиться, треща, хребет Кавказа;
Вопль женщин и князей, обвала грозный зык —
Предвестники того, что грянет через миг.

Гофмейстер
О князь, ты чуешь ли трясенье страховито?
На пики горные карабкается свита,
Мнят — скальная спасти их может вышина
От скорой гибели, но всюду — смерть одна.

Ахиман
Напрасно: к молнийным они стремятся жалам.

Гофмейстер
Иль к горцам попадут, известным каннибалам,
Постящимся давно: того не миновать,
Что смогут дикари еще попировать,
Плоть женскую иным предпочитая блюдам.

Урания
Что делать? Плыть куда? Спастись — которым чудом?
Что делать? Плыть куда? Все сгублено дождем.

Ахиман
О, кто сей грозный Дух? Немедля ниц падем.

Уриил, Урания, Ахиман, Хор.

Уриил
Пред вами — Уриил, несущий меч Господен,
Архангел-судия, с которым спор бесплоден;
За преступленье кто в далекие лета
Адаму затворил эдемские врата.

Урания
О, нас впусти в ковчег, о, накажи построже!

Уриил
Для вас ковчег закрыт, и милость Божья тоже.

Урания
Спаси и пощади!

Уриил
Слезами не помочь.
Вам должно умереть. Теперь ступайте прочь.
Но, кто пред гибелью раскается неложно,
По смерти Божий гнев тот умягчит, возможно.

Хор
Кто благость Божию сравнит, и Божью власть —
Тот повод обретет к стопам Его припасть,
Спаситель чаемый сойдет к земному роду
И душам горестным провозвестит свободу.
Провозвестит, что мрак узилищ — не навек,
Тогда воздвигнется для оных душ ковчег,
Прообраз нового, незыблемого храма,
Средь бурных вод морских всегда плывущий прямо;
Тогда омоет всех единая купель
От мерзости грехов, накопленных досель.
И всякий Господа прославит и увидит,
И чудо благости Господней к миру снидет.

ПИСЬМО К ИОАХИМУ АУДАНУ

Благосклонный ученый и проницательный друг,

я прочитал Ваши замечания к труду опочившего и почитаю за благо оставить их в стороне ввиду кончины автора. Словесным пререканиям не место перед лицом смерти. Что же касается моей трагедии о Ное: Ваша Честь изволила оценить ее весьма высоко. Haud equidem tali me dignor honore. Я полагаю великою честию для себя, что Вы проявили благосклонность и с толиким тщанием рассмотрели трагедию и явили о ней суждение. Ваше мнение о Ламехе не представляется мне лишенным основания, это и меня также смущало и останавливало, однако различные ученые богословы все же рассматривают Ламеха в четвертой главе Моисеева Бытия и Ламеха в пятой главе той же книги как одно и то же лицо: того, кто обнимал двух женщин одновременно, и того, кто «убил мужа» Каина, как свидетельствует Предание, хотя и не Писание; отчего же я взял на себя смелость произносить греческие имена в еврейской истории, изъясняю: таковое своеволие заимствовано мною у Бьюкенена, который именует матерью дочери Иевфая Сторге, по-гречески στοργη, или же Чадолюбие, — чем совесть свою упомянутый Бьюкенен не чувствовал нимало отягченною. Мою Уранию произвел я от слова «ур», что означает «огонь», и ничего общего с греческим не имеет.

Вам было угодно указать мне на серьезное и значительное различие в наших теологических позициях. Но ежели Иисус Христос есть тот центр, вокруг коего обращаются Небо и Земля и все иные вещи, то не надлежит и нам иметь разногласия. Statuit supra petram pedes meos. Эта каменная скала — Христос, а что касается до церкви, то она — Столп и Утверждение Истины. О Христе же речет голос из облаков: «Внемлите Ему». О Церкви же говорит сам Христос: «А если и церкви не послушает, то да будет он тебе как язычник и мытарь». Так вручены Христу и церкви единая власть и справедливость в вере, и верующие связаны сими речениями, пред коими я добровольно и послушно склоняюсь.

Мишель де Монтень, рыцарь Св. Михаила, ученый человек и остро мыслящий скептик, оракул при почтенном стольнике Хофте, мудро и справедливо указал на причину такового разброда в умонастроениях и суждениях. Он именует надменность человеческого ума Нимродом, который тщится вознести свою постройку к звездам, дабы завоевать Небеса, но за работою своею претерпевает рассеяние из-за различия в наречиях и человеческих натурах. Perdam sapientiam sapientium, et pradentiam prudentium reprobabo. От сего высокомерия человеческого разума, проявляемого каждый раз особым образом, проистекает наказание разделением, и каждый начинает глаголать своим особым языком. Об этом повествуют целые штабели книг, из этого происходят столь воинственные расхождения и взаимные атаки. Каждый тащит свою собственную находку на алтарь, поклоняется и молится ей, словно идолу. Такая путаница происходит от различества умонастроений, лишения упорядоченности, и это урок нам в том, что нет ничего вечного, кроме того, что сам Господь раз и навсегда прочно установил: «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут».

Мой возраст достиг ныне восьмидесятого года, и, ежедневно созерцая смерть и гробовое преддверие, пытаюсь я вооружиться супротив мрачности могилы и тления посредством созерцания души и тела во времена, последующие за земною жизнию. Упомянутый Монтень утверждает, что нет ничего подлинного, кроме света Господней благодати и Истины, нам открытых. Он потрудился, дабы показать нам, как все писатели, даже Пифагор и Платон, понапрасну тщились доказать бессмертную сущность души и в конце концов ничего не доказали; таковое доказательство не выведено никем из догматиков, сколь бы ни были многоречивы их рассуждения: в противовес всему этому восставляю я ныне мое спокойствие и веру нелживому Провозвестнику Истины, говорящему: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне». Что же до тела, то мне верится, что смертное сие причастится бессмертия, и смерть будет побеждена. В этом чаянии пребываю я и желаю нам каждому неколебимо стоять на своем. У моего издателя случилось мне видеть Ваш высокоученый труд, коему цена была определена в разменной монете, также и великолепные иллюстрации к мыслям Аудана. Мне отнюдь не было бы неприятно сейчас заняться изысканиями и пожинать плоды мудрости, однако преклонные годы заставляют проходить мимо множества вещей, и познание всего и вся остается в нашей жизни трудом, не знающим завершения. Мы стремимся к совершенству, которым Всевышний да удостоит и Вас и меня и да помилует нас, покуда же я остаюсь

Всегда готовый к услугам
Ваш друг
Й. ван Вондел
в Амстердаме
3 августа 1667 года

Перевод с нидерландского Е. Витковского

«НОЙ» - Йост Ван Ден Вондел