Читать толкование: , Глава , стих . Толкователь — Филарет Московский (Дроздов) святитель

 Так же неистленною и неизменною любовию возлюбите «словесное и нелестное млеко» учения Христова, «да о нем возрастете во спасение» (1 Пет. 2:2); напротив того не будьте, яко «младенцы», легкомыслием и непостоянством «влающеся и скитающеся всяким ветром учения, во лжи человечестей, в коварстве козней льщения» (Еф. 4:14). Как младенец естественно желает единого млека и постоянно держится единых сосцев матери: так вы постоянно держитесь учения Христова, которым питаетесь от сосцев истинной матери, православной Церкви. Не прельщайтесь словом человеческим, не увлекайтесь льстивым советом, будьте постоянны в последовании Слову Божию, поколику оно вам известно; «терпите о Господе».

«И сами, яко камение живо, зиждитеся», заповедует Апостол.
«Камень живый, от человек убо уничиженный, от Бога же избранный, честный» (1 Пет. 2:4), И. Христос и Его спасительная благодать, есть вечно незыблемое основание истинныя Церкви. На сем основании созидали и продолжают созидать ее Апостолы, пастыри, учители, словом учения, силою молитвы, таинствами веры, подвигами жизни. Сим образом создана Церковь; но это еще не все для того, чтобы и ты, и я устроены были в составе Церкви.  

И сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови Иисус Христом. (1 Пет. 2:5). 
Сей храм, по всей вероятности, есть первый, который украшается новопрославленным именем Твоим, Святителю и Чудотворче Митрофане. Приими сей начаток, сию добровольную жертву веры; представи оную Великому Архиерею, прошедшему небеса, Господу нашему Иисусу Христу; сотвори ее благоприятну Богови; дополни и дополняй твоими богоприятными молитвами недостаточество наших молитв, ныне принесенных о храме сем, и отныне во храме сем приносимых; не попусти праздну быти благодатному имени твоему, нареченному на храме сем, но посещай оный, яко тебе верою нашею усвоенный; благослови и упаси душу, сей дар усердия тебе принесшую, и всем храму сему служащим и в него притекающим споспешествуй, да «и сами, – по Апостольскому слову, – яко камение живо, зиждутся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови, Иисус Христом».
Веруйте и не сомневайтесь, чада веры, что прошения наши, теперь изреченныя, и слышит, и приемлет, и не отречется исполнить, избранный нами Предстатель пред Богом. Ибо для чего иначе и прославил его Бог на земли, довольнаго славою небесною, и не имеющаго нужды в славе земной, – для чего иначе, если не для того, чтобы чрез сию славу открыть и указать его нашей вере, и чтобы, по сей вере, принимать его за нас предстательство, и исполнять наши во благих желания?
Но при сем не забудем, что благодать непременно требует веры; что предстательство Святых, всегда для нас готовое, ожидает от нас желаний благих, чистых, искренних; что, дабы сподобиться их споспешествования, надлежит представить им то, чему бы они споспешествовали, то есть надлежит самим нам посильно действовать и подвизаться для нашего спасения: ибо как можно, чтобы святые, при всей их благодатной силе (которой впрочем, по самой доброте ея, не свойственно принуждать и неволить), привели нас в царствие небесное, когда мы для того не хотим сделать ни одного шага, или напротив идем путем ада и погибели?
«И сами, яко камение живо, зиждитеся», заповедует Апостол.
«Камень живый, от человек убо уничиженный, от Бога же избранный, честный» (1 Пет. 2:4), И. Христос и Его спасительная благодать, есть вечно незыблемое основание истинныя Церкви. На сем основании созидали и продолжают созидать ее Апостолы, пастыри, учители, словом учения, силою молитвы, таинствами веры, подвигами жизни. Сим образом создана Церковь; но это еще не все для того, чтобы и ты, и я устроены были в составе Церкви. Вы не мертвые камни, из которых строят художники, но которые не могут созидать сами себя; «вы камение живо», имеете свою жизнь, волю, деятельность; и так надобно, чтобы вы имели деятельное участие в вашем духовном созидании: «и сами зиждитеся», так, чтобы в вас был и храм, и священство, и возношение жертв духовных.
Как чудно Христианство! Иудейство представляло законный храм один только во всем мире, законное священство только в одном роде Аарона, жертвы только вещественныя, безжизненныя или умерщвляемыя, в крови, огне и дыме; многие в оном редко могли достигнуть до храма, никогда до священства, и никогда же большею частию не достигали до разумения тайны прообразовательных жертв, запечатленной до Христианства. В Христианстве, напротив, не только повсюду храмы, не только из всех народов, по избранию благодати, священники, не только повсюду приносится безкровная Жертва, заключающая в себе, не прообразование Христа отдаленнаго и ожидаемаго, но таинство Христа пришедшаго, присутствующаго, предающагося нам в пищу и питие жизни вечной; но и что еще? – Дабы и последний из Христиан не мог подумать и пожаловаться, что Бог менее, нежели о других, благоволит о нем, и менее, нежели других, приближает его к Себе, всем вам дана возможность, право, обязанность, заповедь, чтобы вы, пользуясь и храмом, и священством, и Божественною Жертвою, в самих себе устрояли то самое, чем пользуетесь от священнаго служения других. «И сами зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови Иисус Христом».
Пoелику Апостол говорит о «жертвах духовных», как о многих: то слова его ведут нас к указанию на некоторые особенные роды таковых жертв; сие, надеюсь, послужит самым простым способом изъяснения Апостольскаго учения о духовном храме и священстве.
Есть жертва духовнаго сокрушения, которую, еще во времена Иудейства, более вещественнаго всесожжения угодною Богу признавал Давид: «всесожжения не благоволиши; жертва Богу дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. 50:18-19). Когда человек, входя в самого себя, усматривает свое пред Богом недостоинство, нечистоту, греховность: тогда дух его, который до того, может быть, высился и величался каким нибудь своим добрым качеством, или преимуществом внешним, от обличения совести, как от молнии древо, сокрушается и низлагается. Как из разбитаго сосуда истекает то, что в нем было: так из сокрушеннаго сердца источаются слезы печали по Боге и покаяния. Не думай, возлюбленная душа, что ты страдаешь безплодно: Бог приемлет сокрушение и покаянное смирение твое, как жертву, и притом не маловажную. «Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит». Сия жертва есть одна из первоначальных духовных жертв. Кто не принес ея: от того прочия духовныя жертвы не будут совершенны, если только возможны.
Есть жертва славословия и молитвы, которой также от древних еще времен научал Псалмопевец: «пожри Богови жертву хвалы, и воздаждь Вышнему молитвы твоя» (Пс. 49:14). Каждый раз, когда ты чувствуешь благодарность к Богу, твоему Творцу, Промыслителю и Спасителю, или благоговение к Его Божественному величию и совершенствам; когда внимательное размышление о Боге засвечивает некоторый свет познания в твоем уме, возжигает огнь любви в сердце и от сего восходит в душе чистая радость и святое желание к Богу: ты возносишь сим образом к Богу духовную жертву, которая в видимом Богослужении тайнознаменательно изобразуется кадилом и фимиамом. «Кто сия», – говорит древний созерцатель в таинственной песни, – «кто сия, восходящая от пустыни, яко стебло дыма, кадящая смирну и ливан» (Песн. 3:6)? Разрешая сию притчу, мы можем сказать, что это есть душа, растопленная любовию в молитву, которая испаряется выспрь, идет к небу легко, как дым, и бывает Богоприятна, подобно как приятно благоухание кадила.
Есть жертва милости, которой учит Сам Иисус Христос. «Шедше, научитеся, что есть, милости хощу, а не жертвы» (Мф. 9:13). Как дела милосердия, по любви к Богу, творимыя нами для ближних наших, Господь Иисус приемлет, как-бы сделанныя Ему Самому; «понеже, – глаголет, – сотвористе единому сих братий моих меньших, Мне сотвористе» (Мф. 25:40): то понятно, каким образом дела сии составляют приношение или жертву Богу. Апостол побуждает нас к таковым жертвам, обнадеживая, что оне будут приятны Богу. «Благотворения и общения не забывайте; таковыми бо жертвами благоугождается Бог» (Евр. 13:16).
Есть жертва правды и истины, на которую указывает Соломон в притче: «творити праведная, и истинствовати, угодна Богу паче нежели жертв кровь» (Притч 21:3). Всякое дело справедливости и добродетели, всякий подвиг за истину, обращается в жертву Богу, когда совершается именно с тем намерением, чтоб исполнить волю и закон Божий, и особенно с пожертвованием собственной выгоды и собственнаго удовольствия. Не смущайтесь тем, что люди попирают иногда сию жертву: Бог взыщет свою жертву и воздаст за нее. Посему говорит Давид: «пожрите жертву правды, и уповайте на Господа» (Пс. 4:6).
Высшая из жертв за истину, истинное всесожжение Христианское, есть мученичество за веру Христианскую. О сей жертве написал Апостол Павел к Тимофею: «аз уже жрен бываю» (2 Тим. 4:6), подавая нам и пример предания себя на жертву сию, и вместе наставление, чтобы не дерзать на сие самопроизвольно, а только послушно предаваться, когда судьба Божия приведет кого, во еже жрену быти.
Но дабы кто не подумал, что мы, хранимые Провидением Божиим в мире Церкви, так сказать, обойдены участием в благодати и славе мученичества, поспешим сказать наконец, что есть род мученической жертвы, доступной всякому, внутренней, когда Христианин мечем слова Божия, силою повеления Христова, в глубоком самоотвержении, отсекает от ума своего всякий собственный помысл, от воли всякое собственное желание, от сердца всякое, хотя бы то было и праведное, негодование на ближняго, и всякое вожделение собственнаго удовольствия, всякое услаждение самим собою; и все сие приносит в жертву воле Божией, по образу подвигоположника Иисуса, когда Он, предваряя крест внешний внутренним, в Гефсиманском подвиге сказал Отцу Своему небесному: «не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Мф. 26:39). Есть свободное приношение По Турк. сборн.: жертвоприношение...  собственнаго тела, к которому так настоятельно приглашает нас Апостол, когда говорит: «молю вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше» (Рим. 12:1). Образ сей жертвы, по изъяснению того же Апостола, состоит в том, чтобы мы «помышляли себе мертвых убо быти греху, живых же Богови, и чтобы представляли себе Богови, яко от мертвых живых, и уды наша оружия правды Богови» (Рим. 6:12-13), то есть, чтобы все наши силы, способности, члены благоразумно употребляли на делание добра, для Бога. Сюда принадлежит и сия особенная жертва, когда девство Богу посвящается, и дар целомудрия, в чистом сосуде воздержания, Богу приносится.
Вот приятныя Богу жертвы, которыя не от одних, поставленных священноначалием, священников, но и от всякаго истиннаго Христианина могут, и должны быть приносимы, частию должны по обязанности По Турк. сборн.: по обязанности необходимой,..  частию могут по усердию добровольному, и по особенному призванию свыше. Приносите оныя, Христиане! и не оставляйте Бога вашего без жертв, Его достойных, дабы и Он не оставил вас без благословений низводимых усердными жертвами.
Скажете ли, что для вас еще не довольно ясно, каким образом вы созиждитеся в храм духовный? Не затрудняйтесь. Вы только верно и усердно приносите жертвы, вам указанныя, и вам понятныя, жертву сердечнаго сокрушения пред Богом, жертву хвалы и молитвы, жертву милости и правды, жертву посвящения вашей души и вашего тела на дела Богоугодныя. Как в древния времена жертвы были прежде храма, и потом жертвы создали для себя храм, и освятили оный: так и ваши духовныя жертвы, постоянно продолжаемыя, низведут невидимую руку благодати Божией, которая созиждет и освятит в вас храм свой, да вселится в вас Бог, и будет вашим Богом, и вы будете Его людьми, о Христе Иисусе, Господе нашем. Аминь.

Вы же род избран, царское священие, язык свят, люди обновления, яко да добродетели возвестите из тмы вас Призвавшаго в чудный Свой свет (1 Пет. 2:9). 
Кого это изображает Апостол Петр такими светлыми, возвышенными чертами? Не святых ли прославленных, каковых близкий нашему созерцанию образ представляет Преподобный и Богоносный Отец наш Сергий? По-истине он, и все они суть «род избран», не только в человечестве, но и в самом христианстве. Они суть «священие», потому что своими предстательствующими за нас молитвами освящают и приближают к Богу наши немощныя и несовершенныя молитвы; и притом «царское священие», потому что силою молитвы и данной им благодати владычествуют над силами природы. Они явственно и вразумительно «возвещают добродетели Призвавшаго» их «в чудный Свой свет», именно, Его премудрость и всеведение-употреблением дарования прозорливости, Его всемогущество-действием дарования чудес, Его благость – изцелениями и другими благотворными действиями, на нас милостиво простираемыми.
Но, читая приведенныя нами слова Апостола Петра, в его Соборном послании, в соображении с составом его речи, мы должны расширить их значение. Он простирает речь к людям, которых уподобляет «новорожденным младенцам» (1 Пет. 2:2), которые были некогда «не людьми», а ныне сделались «людьми Божиими» (1 Пет. 2:10), которых увещевает «огребатися от плотских похотей» (1 Пет. 2:11): следственно говорит ко всем христианам, не исключая и начинающих подвиг христианский, и младенчествующих в вере.
Итак знаете ли, братия христиане, что вы такое, по слову и разумению Апостольскому? «Вы род избран, царское священие, язык свят, люди обновления». Если не все вы таковы по плодам жизни: тем не менее все таковы по семени духовной жизни, в вас посеянному. Не все таковы по добродетелям: но все таковы по вере, вам преданной, и по благодати Таинств христианских, впечатленной в душах ваших.
И что же? Если такое достоинство нам уже приписывается: не должны ли мы, или поддержать оное, поколику действительно имеем, или подвизаться приобрести, поколику не чувствуем в себе онаго в силе и действии? Для сего точно и указует нам Апостол на высоту нашего христианскаго достоинства, чтобы с сей высоты указать обязанность, к которой он нас призывает, и подвигнуть к исполнению сей обязанности. «Вы род избран, царское священие, язык свят, люди обновления». Но для чего даны вам такия преимущества? – «Яко да добродетели возвестите из тмы, вас Призвавшаго в чудный Свой свет».
«Вся содела Господь Себе ради», сказует избранный ведец дел Божиих, Соломон (Притч 16:4). Не потому «Себе ради», чтобы нужду имел в творении Творец, и без него вседовольный Сам в Себе: но потому «Себе ради», что для творения нельзя назначить иной решительной цели, если надобно сделать оное совершенным и блаженным. Пoелику в Боге источник жизни и блаженства для твари: то и должна она к Богу взирать и стремиться, для Бога жить и действовать, чтобы таким образом непрерывно почерпать от Него жизнь и блаженство.
Но что значит жить и действовать для Бога? Можно сделать что нибудь для человека, и это будет нечто значить для него. «Сыну человеческому правда твоя», говорит глубокомысленный друг Иова (Иов. 35:8). Но для Бога безконечнаго, что значит действие твари, всегда ничтожной пред Ним? «Что даси Ему? или что из руки твоея возмет» (Иов. 35:7)? Что можешь для Него сделать? – Можешь простираться к Богу, не как дающий, но как приемлющий даруемое. Можешь верою отверзать Ему свое сердце, как поток отверзает свое недро изливающемуся в него источнику. Можешь соответствовать Дарующему верным хранением даруемаго и употреблением по воле Его. Можешь возносить к Богу мысли исповедания Его совершенств и даров, и чувствования удивления, любви, благодарения, подобно как цветок возносит к небу благоухание, возбужденное влиянием неба. Наконец, пoелику Неприступный в Своей неограниченности и высочайшей святости не всегда непосредственно подает Свои дары существам ограниченным, а часто, и обыкновенно, подает посредством одних другим: то можешь и должен ты уподобляться потоку, который приемлемою свыше от источника влагою орошает окружающее и низшее; можешь и должен явленное тебе и в тебе от Бога и о Боге, при благовременности, являть словом, а всегда впечатлевать в твои дела и жизнь, чрез что и познание совершенств Божиих и самое причастие даров Божиих, при общении твоем с другими, будет распространяться, и на низшия создания Божии тобою будет нисходить действенное благословение. И сие-то есть вообще «прославлять Бога», и в особенном отношении к вам, христиане, «возвещать добродетели вас Призвавшаго в чудный Свой свет».
И что может быть свойственнее сего назначения? – Как естественно потоку во всем течении своем представлять то, что принял он от источника: так же свойственно человеку, во всем течении своей жизни, являть то, что приял он от всеблагаго и премудраго Бога, частию в сотворении, наипаче же в благодатном обновлении чрез Христа, и таким образом возвещать Божии совершенства и добродетели. Как свойственно привитому дереву приносить благородный плод, по силе, сообщенной ему привитием: так же свойственно христианину, которому верою и таинством привита Божественная сила Христова, приносить плод духовный, и тем прославлять Бога, по слову Самого Христа: «о сем прославися Отец Мой, да плод мног сотворите» (Ин. 15:8).
Что может быть и справедливее сего назначения? – Если все, что вы имеете, имеете от Бога; если особенно чрез Христа «призвал» Он «вас в чудный Свой cвет», от тьмы неведения во свет истины, от тьмы греха в свет благодати и правды, от тьмы оскверненной и смущенной совести в свет совести очищенной и мирной, от тьмы смертной во свет жизни: то в чем вы можете отказать Ему в воздаяние за толикие дары? Как же еще умеренно требование, чтобы вы, не отъемля их у себя, употреблением посвятили оные Даровавшему, и таким образом «возвещали добродетели вас Призвавшаго в чудный Свой свет!»
Что может быть и счастливее сего назначения? – Имеющие чувство добраго и прекраснаго не потребуют доказательства на то, что теперь скажу. Высшая степень счастия есть – благотворить, а вторая по сей степени – быть благодарным. Итак, если человек, облагодетельствованный человеком, живее чувствует свое счастие, когда возвещает добродетели своего благодетеля: то возвещать «добродетели Призвавшаго вас в чудный Свой свет», и тем распространять сей свет, – не есть ли больше, нежели счастие? Не есть ли это самое блаженство?
Если же кто, не смотря на все сие, уклоняется от назначения прославлять Бога и возвещать Его добродетели: таковому должны мы указать, что он выходит из порядка всех созданий Божиих, потому что это есть их всеобщее назначение, хотя разнообразно исполняемое, по разнообразию и степеням тварей.
Что делают там, в невидимом небе, ближайшие предстоятели престола Вседержителя? – По сказанию тайновидца, «покоя не имут день и нощь, глаголюще: свят, свят, свят, Господь Бог Вседержитель» (Откр. 4:8). Что значит: «покоя не имут»? Не то, чтобы они изнурялись непрестанными славословиями, как трудом без отдыха, но то, что, находя в словословиях радость и блаженство, не желают прекратить словословия, как не желают прекратить радость и блаженство. Если бы на сие кто сказал, что это выше нас: то сему, не кстати боящемуся высоты, я бы ответствовал, что и в невысокой нашей жизни на земли, мы должны готовиться к высокой жизни небесной: потому что земля есть разсадник и училище для неба; и потому надобно нам обучать себя хотя некоторым начаткам того, что делают на небе, чтобы оно после жизни земной, не отвергло нас, как неспособных.
Но если угодно, понизим взор. Что делают сии видимыя небеса? – Ты, может быть, не слышишь; но чуткий и верный слух Пророка слышит, что «небеса поведают славу Божию» (Пс. 18:2).
Сойдем еще ниже, к тварям земным, и даже к низшим между земными. Не слышим ли в псалме, к чему призывает их Пророк? «Хвалите Господа от земли, – бездны, огнь, град, снег, горы, холмы, древа, зверие, скоти, птицы» (Пс. 148:7-10). Если призывает: то, конечно, видит в них способность, и знает их назначение «хвалить Господа».
Итак, когда видимыя «небеса», которым Бог не даровал слова, тем не менее «поведают славу Божию»: какая превратная несообразность, если не поведает ея свойственным себе образом словесное творение Божие. Если все земныя, даже низшия твари хвалят Господа: то не ниже ли всех их сам себя поставляет человек, когда не возвещает добродетелей своего великодаровитаго Творца, Промыслителя?
«Род избранный!» Береги себя от нравственнаго унижения. Тщательно испытывай себя, христианин, возвещаешь ли ты своею жизнию добродетели Призвавшаго тебя в чудный Свой свет. Если и дoбpoдетeли, но только твои собственныя, возвещаешь ты голосом явнаго или шепотом тайнаго тщеславия: ты уже не на высоте «языка святаго». Что ж, если жизнь твоя обнаруживает мало добродетели, много суеты, не мало порока? Достойно ли это тебя? Не говорю: достойно ли твоего Бога?
Прежде, нежели скажешь слово, испытай, какое будет его действие, и еще строже, прежде нежели сделаешь дело, испытай, что будет оно говорить: ибо дела говорят сильнее слов.
Поставь мысль о Боге и о Христе душею твоей жизни, движущею силою твоих нравственных действий, и твоя жизнь и дела будут сами собою возвещать добродетели Призвавшаго тебя, лучше богословских речей и разсуждений.
Тщися жить духовно, а не плотски: и твоя жизнь будет возвещать добродетели «Отца духов».
Милосердуй, благотвори, даже и врагам: и ты будешь сим возвещать «совершенство Сияющаго солнцем Своим на злыя и благия» (Мф. 5:45).
Будь безропотно предан Богу в несчастии, в скорби: и ты будешь проповедником Божия Провидения.
Храни безгневие, кротость, смирение: и в самом безмолвии ты будешь провозвестником добродетелей кроткаго и смиреннаго сердцем Иисуса. Ради Его спостражди страждущему, постражди за охранение блага общаго, за избавление ближняго от неправды и беды: и будешь исповедником Положившаго душу Свою за спасение мира.
Так живя, и по таким побуждениям действуя, ты пребудешь достойным Призвавшаго тебя в чудный Свой свет, сохранишь и умножишь свет тебе дарованный; и когда возрадуешься, ничто не возмутит твоей радости; когда помолишься, ничто не преградит молитве твоей пути на небо. Славя Бога на земли, упрочишь себе наследие славы на небесах. Ибо не прейдет слово Его: «прославляющия Мя прославлю» (1 Цар. 2:30). Аминь.

Возлюбленнии, молю яко пришельцев и странников, огребатися от плотских похотей, яже воюют на душу. (1 Пет. 2:11). 
Из предстоящих здесь не многие ли находятся на месте сем, как пришельцы из других, более или менее отдаленных, мест, пришедшие к единому здешнему вековому обитателю, который сделался благодетелем для множества пришельцев и странников, потому что сам умел быть пришельцем и странником? Но и те, которые находятся здесь, как нынешние обитатели сего места, откажутся ли от наименования пришельцев, если вспомнят, что Давид в своем доме, в своем царственном граде, на своем престоле, признавал себя пришельцем у Бога, равно как и всех отцев своих? «Пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои» (Пс. 38:13).
Итак, братия пришельцы и странники! приймем от страннолюбиваго Апостола Петра то, что подает он пришельцам и странникам. Как напутствие, как руководство и охранение от заблуждений, как оружие против опасностей странствования, подает он нам свое богодухновенное наставление. «Возлюбленнии, – пишет он, – молю, яко пришельцев и странников, огребатися от плотских похотей, яже воюют на душу».
Что значат в наставлении Апостольском «плотския похоти», можно понять из самых сих слов, только не вполне. Похоть есть желание: но не всякое желание есть похоть. Похоть есть как бы хотение после хотения, желание простертое далее пределов естественнаго желания, страстное, не управленное законом, порядком, и умеренностию. Похоть плотская собственно есть безпорядочное желание плотских, чувственных удовольствий, в противоположность воздержанию, трезвости, целомудрию.
Как святый Петр остерегает нас от похотей, «яже воюют на душу»: то, чтобы нам лучше узнать сих опасных врагов, призовем на помощь и других священных писателей. Апостол Павел пишет, что «спасительная благодать Божия» научает «нас, да, отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживем» (Тит. 2:12). Здесь встречаем наименование «мирских похотей», в которых, впрочем, заключаются и плотския, потому что им противополагается «целомудренное» житие. Апостол Иаков пишет: «похоть заченши раждает грех» (Иак. 1:15). Из сего надлежит заключить, что похоти так же многообразны, как многообразны грехи. Апостол Иоанн пишет: «все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть» (1 Ин. 11:16). Святый Иоанн, для удобнейшаго обозрения воюющих на нас похотей, указует три главныя их отряда. Это суть, во-первых, «похоть плотская», о которой мы уже дали понятие; во-вторых, «похоть очес», неудерживаемое желание несытых глаз, которое предметами видимаго мира хочет не пользоваться благоразумно, а жадно наслаждаться, или завладеть, – любостяжание, любовь к суетным украшениям, страсть к зрелищам; в-третьих, «гордость житейская», желание превозносить себя над другими, а других видеть ниже себя, склонность величаться и тщеславиться некоторыми преимуществами видимаго и временнаго мира, частию достойными некотораго уважения, как то: родом, званием, знанием, делами необыкновенными; частию суетными и ничтожными, как то: богатством, пышностью и роскошью. Все сии виды похотей могут быть названы «плотскими», как названы у Апостола Петра; потому что их источник и цель есть плоть, а не дух, – и «мирскими», как у Апостола Павла: потому что берут себе пищу из видимаго и временнаго мира.
Из сказаннаго доселе можно усмотреть, как многозначительно краткое увещание Апостола: «огребатися от плотских похотей». Он учит удаляться от невоздержания, от нетрезвости, от плотоугодия, от любостяжания, от любви к суетным украшениям, от страсти к зрелищам, от гордости, от тщеславия, от желания унижать перед собою других, которое легко перейдти может и в желание зла ближним. И притом учит удаляться не только от дел, в которых проявляются сии страсти и пороки, но и от безпорядочных и страстных желаний, не произведенных в дело, от похотей, еще не родивших греха действительнаго. Дело порочное оскверняет всего человека, от души до тела, которое более или менее служит порочному делу: но чистый от внешняго порочнаго дела еще не весь чист, если в душе его гнездится похоть плотская или мирская. Если вы, христиане, по слову Апостольскому, «храм Божий есте» (1 Кор. 3:16), и «храм Божий свят есть, иже есте вы» (1 Кор. 3:17); если, посему, тело ваше надлежит признавать частию храма Божия более внешнею, а душу, сердце, ум, внутренним святилищем, в котором надлежит обитать Христу и дышать Духу Святому: то довольно ли вы охраняете святость сего храма Божия, если очищаете только более внешнюю часть онаго, а в святилище внутреннем безпечно допускаете внутреннюю нечистоту? Страстный помысл, утвердившийся в уме, есть идол, поставленный во святилище Божием; похотное желание, господствующее в сердце, есть мерзость запустения на месте святе. Люди обыкновенные не видят сей внутренней нечистоты: но ее видит сердцеведец Бог, и Ангелы Его, и души Святых, которых внутренния очеса открыты. Если стыдимся, когда, подобные нам, люди видят обнаруженную нечистоту наших дел: да стыдимся тысящекратно более, когда всечистый Бог и Его Святые видят в нас сокровенную нечистоту страстных помыслов и похотных желаний. То, что во внешнем деле греховном представляется отвратительным даже для людей, которые и сами не без порока, уже заключается во внутренней похоти, как трава в семени, как порождение в зародыше: потому что «похоть заченши раждает грех: грех же содеян раждает смерть» (Иак. 1:15). Итак поспешайте извергать из души не разродившуюся еще нечистоту, чтобы она, раскрывшись, не посмрадила всего вашего существа. Поспешайте полоть едва возникающие из земли сердца плевелы, чтобы они, возросши, не подавили пшеницы. Поспешайте сокрушать яица змииныя, пока не родился ядовитый и смертоносный змий. Поспешайте изринуть из внутренняго святилища идол страстнаго помысла и похотнаго желания, пока он не потребовал убийственных жертв. «Молю огребатися от плотских похотей».
Братия! Не будем холодны к увещаниям любви и кротости! Святый Петр мог бы учить со властию, как Апостол, или говорить равнодушно, как безпристрастный; но он лучше восхотел облечь свое слово любовию и смирением: «возлюбленнии, молю вы». Почему так? – И потому, что любовь и смирение суть неразлучныя и высшия свойства совершенных христиан, следственно и Апостолов Христовых; и потому еще, что знал он потребность своего увещания для нашего спасения, желал, чтобы увещание было принято, и также знал естественное действие слова любви и кротости, которое, как елей, во все проникает, от котораго, как от луча солнца, сам собою тает лед и холодных сердец, иначе не легко разбиваемый силою. Он предваряет об опасности; потому что любит. Он жертвует собственным достоинством, униженно умоляя, когда имел право повелевать: дабы сердцем открыть путь к нашему сердцу, и внушить нам спасительныя расположения. Можно ли не внимать такому наставнику и такому наставлению? «Возлюбленнии, молю огребатися от плотских похотей».
Дабы наставление сие удобнее могло быть исполняемо, прозорливый наставник мимоходом указывает и на некоторыя пособия к исполнению онаго.
Первое пособие есть помышление о том, что мы пришельцы и странники. «Молю, – говорит, – яко пришельцев и странников».
Наименование пришельцев Апостол употребил в простом, обыкновенном значении, когда писал в начале своего послания: «избранным пришельцем разсеяния Понта, Галатии, Каппадокии, Асии и Вифинии» (1 Пет. 1:1). Но сие значение не может иметь места, когда говорится об удалении от похотей, которое, без сомнения, равно поставляется в обязанность живущим в отечественной земле, как и странствующим в земле иноплеменной. Итак наименование «пришельцев и странников», в увещании Апостола, должно иметь высшее, духовное значение. Отечество, из котораго все мы странствуем, есть рай. Отечество, котораго все ищем, или должны искать, есть опять рай и небо. В отношении к сему отечеству, на земли, во временной жизни, все мы «пришельцы и странники». В основательных о сем размышлениях можно находить немалую силу для отражения похотей, приражающихся к нашему сердцу. Если, например, приближается похоть плотская, и призывает к чувственному наслаждению; ты можешь отвечать ей: удались от меня; я пришлец и странник; на пути не пиршествуют и не роскошествуют; благовидная или неблаговидная гостинница, суровая или не суровая пища, мягкий или жесткий одр, не много разнствуют для странника; благодушно перенесши лишения моего странничества, безмерно буду вознагражден утешениями в моем отечестве. Если похоть очес представит воображению тленныя богатства, и скажет: для чего ты мало имеешь? для чего не стараешься иметь более? отвечай и ей: я пришлец и странник; для странника часто удобнее нести с собою мало, нежели много; сохранив себя в странничестве, в отечестве найдут себе сокровища, которых «ни червь, ни тля тлит, и татие не подкопывают, ни крадут» (Мф. 6:20). Если гордость житейская станет докучать тебе: зачем ты не довольно возвышен, не довольно почтен; и ей скажи: не смущай меня напрасно; я здесь пришлец и странник, а имею такое высокое отечество, пред которым и возвышенное и униженное на земли едва приметно, и равно ничтожно; горами ли, дебрями ли ведет меня невидимая рука Провидения, все равно, только бы привела меня в оное горнее отечество.
Другое пособие к отражению похотей есть проницательное и осторожное усмотрение того, что оне «воюют на душу». Похоть обыкновенно приближается к душе не в виде воюющаго врага, но в виде друга, или угодливаго прислужника. Она представляет какое либо удовольствие, или мнимое благо. И ныне, как в первоначальном искушении первых человеков, похоть плоти и похоть очес о непозволенном и запрещенном внушают искушаемому, «яко добро древо в снедь, и яко угодно очима видети» (Быт. 3:6); и ныне гордость обнадеживает: «будите, яко бози» (Быт. 3:5). Но это все только приманка, которою злый ловец старается прельстить и уловить бедную душу. Это воинская хитрость врага, который, притворясь мирным, располагает человека оставаться безпечным и безоружным, чтобы без сопротивления, или только по слабом сопротивлении, взять его в плен, повергнуть в рабство порочной склонности, заключить в оковы греховнаго навыка, и наконец, чрез смерть временную препроводить в область вечной смерти. Сие приводи себе на ум, искушаемый похотию, и когда страстный и похотный помысл предлагает тебе удовольствие, разумей, что это приманка, под которою скрыта уда, уловляющая и увлекающая в неволю и в смерть; когда он, по видимому, ласкает, помышляй, что в самом деле он «воюет на душу»; и немедленно вооружись мужеством, и всею силою доброй воли отвергни похоть злую; а поколику чувствуешь недостаточество собственной силы, спешно прибегни верою и молитвою к «Искушенному по всяческим по подобию, разве греха», и «Могущему искушаемым помощи» (Евр. 4:15-1118) силою Божественною; повергнись пред крестом Победителя воюющих на души наши грехов; приметайся к Его всецелебным язвам. Как воззрение на меднаго змия, вознесеннаго Моисеем в пустыне, имевшаго силу прообразованнаго им креста Христова, вскоре исцеляло уязвленных ядовитыми змиями: так воззрение покаяния, веры и молитвы на распятаго Иисуса вскоре исцеляет душу, уязвленную ядовитыми впечатлениями похотнаго и греховнаго помысла.
Крестом победивший всякое зло и самаго начальника зла, Господь и Спаситель наш Иисус Христос, благодатию Своею да дарует каждому из нас побеждать все воюющее на душу, при вспомоществующих молитвах совершившагося подвижника, преподобнаго Отца нашего Сергия, «вельми подвизавшагося на страсти в жизни временней», и своим примером к подобным подвигам нас призывающаго, и данною ему благодатию готоваго споспешествовать неленостно подвизающимся. Аминь.

Десять крат обратившийся годовый круг возвращает ныне нам, радующиеся Россияне, тот пресветлый день, в который, в сем самом Храме, узрели мы Благочестивейшаго Императора нашего Николая Павловича, восприявшаго наследственный Императорский венец, и запечатленнаго священным помазанием. Сей венец сияет. Венчанная глава благоденствует. Итак, в настоящей радости нашей, не только мы можем петь с Царственным Псалмопевцем: «положил еси», Господи, «на главе его венец от камене честна», но, с утвержденною опытом надеждою, можем присовокупить и следующий за сим Псаломский стих: «живота просил есть у тебе, и дал еси Ему долготу дний во век века» (Пс. 20:4-5).
При мысли о венце, мне приходит на память еще один стих древняго благоговейнаго созерцателя природы: «благословиши венец лета благости Твоея», Господи, «и поля Твоя исполнятся тука» (Пс. 64:12). Если год земли составляет для нея род венца, более или менее украшеннаго ея произведениями: то не паче ли год Царя, – не паче ли еще, десятилетие Благочестивейшаго Императора нашего мы можем разсматривать, как новый над венчанною Главою венец, составленный не из ветвей, или цветов, или драгоценных камней, но из мудрых предначинаний, благотворных деяний и благословенных успехов? Это венец, собственно Царскою работою выработанный и украшенный, но притом и благословением Божиим освященный: ибо и мудрыя предначинания приводит в действие, и увенчивает успехами, не одна человеческая воля и сила, но превыше ея Божие благословение. Указать ли, хотя бегущим взором, хотя на некоторыя драгоценности сего венца, впрочем и без меня видимыя вами, – указать ли потому только, что и видимое всеми мы любим указывать друг другу, когда радуемся видеть. – Смотрите. Враги внешние побеждены и укрощены. Враги домашние уничтожены. Союзы, особенно благоприятные миру царей и народов, укреплены особенно. Редким Царским искусством враги переработаны в друзей. Силе бедствий, которыя предупредить и отвратить не во власти человеческой было, не раз могущественно и благодетельно противопоставлено личное присутствие духа Благочестивейшаго Императора. Военныя силы бдительным попечением непрерывно содержаны и содержатся в развитии, соответственном достоинству и безопасности Государства; в особенности же морския, не только увеличены, но, не знаю, не сказать ли, воскрешены пристальным животворным Царским взором. Просвещение, искусства, промышленность разнообразно поощрены. Законодательство и правосудие получило свой особенный венец в систематическом составе законов. Человеколюбивыя заведения для воспитания, врачевания, призрения, возращены в числе, и цветут под незаходящим солнцем непосредственнаго Царскаго призрения. Всякая нужда, бедность, несчастие, общественное, частное, непрерывно находили и находят отверстою благодеющую руку Царскую. Соответственно потребностям Святыя Церкви, ея Пастыри, ея Храмы, ея Обители, частию умножены, частию облаготворены. В областях, где в прежния несчастныя времена, Восточное благочестие стеснено было насилиями Запада, собственное око Благочестивейшаго Государя усмотрело неблагообразие Православных храмов, и особенная Его воля облекла их приличным благолепием. Его любовию к Православной Церкви одушевлена ревность ея служителей, и многия тысячи ея чад, частию отторженных от нея в своих предках во дни неустройств и гонений, частию заблудившихся в лета неведения, возвращены в ея матерния объятия.
Вот некоторыя части высокой работы в венце Царскаго десятилетия! Величественно и сладостно сияет он оку сердца Русскаго; и не только в настоящее время, но и на будущее отражает свет благих надежд. Рука, держащая Всероссийский скипетр, твердая в начале, естественно приобрела большую благодвижность, посредством десятилетних опытов; а между тем на дальнейшую будущность державы простерто попечение и обезпечение воспитанием Наследника Престола. Природная любовь Россиян к Царю своему естественно умножена приобретенною любовию к Царю, Который непрерывно о нас печется, для нас живет и действует и с священной высоты Своей так приближается к Своему народу, что наши сердца, можно сказать, соприкасаются с Его сердцем.
Что убо речем, радующиеся Россияне? – «Заповеждь, Боже, силою Твоею, укрепи Боже сие, еже соделал ecи в нас» (Пс. 67:29). «Дни на дни Царевы приложиши; лета Его до дне рода и рода» (Пс. 60:7).
Но время мне вспомнить, что сие место, и сии минуты, назначены не просто для изображения впечатлений и излияния чувствований, но преимущественно для учения.
Учение, котораго теперь само сердце наше требует, не о том ли должно быть, что могли бы мы воздать Царю, непрестанно для блага нашего подвизающемуся, что могли бы воздать Богу, подвиги Его благословляющему?
Не только благодеяния Царя Небеснаго, но и благодетельные для нас подвиги Царя земнаго выше нашего воздаяния. Для них возможно с нашей стороны не воздаяние, а только соответствие. Какое соответствие? – Непрестанное воодушевление себя к исполнению своих обязанностей пред Царем Небесным и земным, как учит Апостольское слово: «повинитеся yбо всякому человечу созданию», то есть, всякому от Бога устроенному над человеками начальству, «Господа ради, аще Царю, яко преобладающу, аще ли же князем, яко от Него посланным» (1 Пет. 2:13-14).
Какое удовлетворительное учение! «Повинуясь Царю» и «начальству», вы благоугождаете Царю; и в то же время, «повинуясь Господа ради», вы благоугождаете Господу.
Что повиноваться должно, надобно ли сие доказывать? – Где есть общество человеческое, там необходимо есть власть, соединяющая людей в состав общества; ибо без власти можно вообразить только неустроенное множество людей, а не общество. Но власть действует в обществе, и сохраняет оное, посредством повиновения. Следственно повиновение необходимо соединено с существованием общества. Кто стал бы колебать или ослаблять повиновение; тот колебал бы, или ослаблял бы основание общества.
Но Апостол не довольствуется тем, чтобы учить повиноваться как нибудь: он учит повиноваться с определенным побуждением – «Господа ради». Здесь видно предположение, что он имел в виду и другие роды повиновения, по другим побуждениям, как-то, ради себя, ради общества, ради начальства: но преимущественно пред прочими выбрал для своих учеников один род – повиновение «Господа ради».
Кто повинуется из страха наказания: тот повинуется ради себя, чтобы охранить себя от неприятности наказания. Есть люди, для которых надобно и сие побуждение к повиновению: но никто не захочет похвалиться, что он выбрал для себя именно сей род повиновения.
Кто повинуется для достижения выгоды, награды, почести: тот также повинуется ради себя. Власть поступает прозорливо и благодетельно, когда употребляет показанныя теперь поощрения к повиновению: но оне, по существу своему, могут иметь место в некоторых только случаях; а не могут основать и обезпечить повиновения всеобщаго. Дела повиновения, наиболее общия и притом необходимыя для общества, как например, вношение податей, наименее способны к тому, чтобы соединить с ними какое нибудь воздаяние или почесть.
Ум любомудрствующий похвалит повиновение ради общества и вместе ради себя. Благо человека не может быть устроено и сохранено иначе, как посредством общества. Общество доставляет человеку безопасность личную, образование способностей, случаи к употреблению оных, способы к приобретениям, и опять безопасность приобретеннаго. Но как для сохранения общества необходимо повиновение: то каждый человек и должен повиноваться – ради общества, из благодарности к нему за себя, и вместе – ради себя, чтобы, сохраняя повиновением общество, сохранять для себя то, чем от общества пользуется. Умозрение сие справедливо: но много ли в обществе людей, способных учреждать свое повиновение по идеям и умозрениям? Когда смотрю на опыты, как на подобных умозрениях хотят в наше время основать повиновение некоторые народы и Государства, и как там ничто не стоит твердо, зыблются и престолы и олтари, становятся, по выражению Пророка, «людие аки жрец, и раб, аки господин» (Ис. 24:2), бразды правления рвутся, мятежи роятся, пороки безстыдствуют, преступления ругаются над правосудием, нет ни единодушия, ни доверенности, ни безопасности, каждый наступающий день угрожает: – видя все сие не могу не заключать: видно, не на человеческих умозрениях основывать должно Государственное благоустройство!
Есть повиновение ради общества и Начальства, не столько по умозрению, сколько по чувству сердца, по любви к Государю и отечеству. Счастлив народ, одушевляемый сею любовию! Это жизненная теплота в теле Государства, самодвижное направление к общественному единству, крылатая колесница власти, свободная покорность, покорная свобода. Нам, Россияне, от матерняго млека напитанным любовию к Государю и отечеству, известно по давним и недавним опытам, сколь крепительна была сия пища для подвигов труднейших, во времена труднейшия. Продолжайте, – не забывайте, – сию, некоторым образом чудесную, и на земле, выше, нежели земнаго свойства пищу, сию манну народной жизни, чем раньше, тем лучше, по отечественной земле собирать, и ежедневно питать ею себя и детей ваших. Ибо – предостерегаем вас – есть народы, у которых сладкая манна любви к отечеству, не быв употреблена правильно и благовременно, повредилась, или стала казаться менее приятною для поврежденнаго вкуса; есть земли, где под знойным солнцем ложнаго просвещения, она растаяла, испарилась, улетела. Но в чем же должна состоять предосторожность? – В том, чтобы знать и соблюдать от вышняго неба нисходящий и Богоданный закон, как собирать, хранить и употреблять манну. Скажем без иносказания: чтобы естественная любовь к государю и отечеству была неизменна, чиста, спасительна, для сего нужно, чтобы ее охранял, и в действиях руководствовал высший, совершенно небесный и Божественный закон любви Христианской.
Таким образом, по возможности, пересмотрели мы разныя побуждения к повиновению, которыя Святый Апостол Петр или отверг, или миновал в своем убеждении к повиновению: и, если не обманываюсь, вы могли усмотреть из сказаннаго доселе, что все оныя оставляют чувствовать потребность более сильнаго, более общаго, более чистаго и возвышеннаго побуждения, которое одно, как совершенное, избрал Апостол: «повинитеся Господа ради».
«Власти от Бога учинены суть», – говорит другой Апостол. «Темже противляяйся власти, Божию повелению противляется» (Рим. 13:1-2). «Повинитеся убо всякому начальству человечу», всякой законной, и особенно Верховной власти, «Господа ради»; повинуйтесь полным, безпрекословным повиновением, ради Господа Всемогущаго и Правосуднаго, Который не может попустить ненаказаннаго противления Своему повелению; повинуйтесь искренно, ради Господа Сердцеведца, Который не только всякое дело неповиновения, но и всякий жестоковыйный или ропщущий помысл видит и осуждает; повинуйтесь с надеждою, ради Господа Премудраго и Всеблагаго Промыслителя, Который непрестанно бдит над приведением Своего устроения к спасительным для нас целям, и Который особенно «сердце Царево» имеет «в руце Своей» (Притч. 21:1); повинуйтесь с любовию, ради Господа, Котораго и славное царство на небесах, и благодатное царство в душах человеческих есть царство любви, и Который заповедал нам, всею силою души стремиться к тому, «да будет воля Его, яко на небеси, и на земли», следственно и в земном царстве.
Вот повиновение, всегда удовлетворительное для власти, и всегда блаженное для повинующагося! Поставьте оное в самое сильное испытание: пусть, например, надобно будет пожертвовать собою повиновению, пострадать или умереть за Государя и Отечество; пусть воздвигнет против сего естественную борьбу естественная любовь к собственной жизни, к благам жизни, ко многому любезному в жизни: вся брань помыслов, без сомнения, низложена будет, как скоро придет сильное благодатное слово: «Господа ради». Пожертвуй всем повиновению «Господа ради»: если сладостно жертвовать для Царя и отечества, еще паче сладостно жертвовать для Господа; и в сем случае не горько уже оставить и земную жизнь, вместо которой приемлющий жертву сию Господь даст много лучшую жизнь небесную; не горько оставить и любезное на земле, пoелику оно будет оставлено на руках любви Отца Небеснаго.
Благочестивые Россияне! Изъясняя Христианское учение о повиновении, думаю, что сим самым изъяснил я и ваши собственныя чувствования. Кроткий Дух Господа Иисуса, «послушливаго даже до смерти» (Флп. 2:8), да не престанет благодатно одушевлять сердца и жизнь нашу чувством кроткаго, совершеннаго Христианскаго повиновения; и да будет оно непрерывным нашим благодарением Благочестивейшему Государю, непрестанно для блага нашего подвизающемуся, и вместе благодарственною жертвою Господу, Его нам даровавшему, и благотворные подвиги Его благословляющему. Аминь.

 Повинитеся убо всякому человечу начальству Господа ради: аще царю, яко преобладающу: аще ли же князем, яко от него посланным, в отмщение убо злодеем, в похвалу же благотворцем. (1 Пет. 2:13-14).
Так Святой Апостол Петр христиан своего времени учит исполнению гражданских обязанностей.
Тогда была особенная нужда внушать христианам повиновение начальству: во-первых, потому, что, с распространением учения о спасении чрез веру во Христа, и о ничтожности закона обрядов, недоразумениями потрясено уважение к закону Моисееву вообще, а от того еще менее важными казаться стали обыкновенные законы человеческие; во-вторых, потому, что все человеческие начальства того времени были не христианские, и большею частию враждебные христианству.
Ныне, когда и Царь и подданный одного и того же Царя царствующих признают над собою; когда христианская вера возвышает и освящает сан Царя нашего, а Он взаимно возвышает и воцаряет с Собою веру, защищает от неверных, покровительствует, покоит, ревнует о распространении ее чистых истин, ее совершенных добродетелей, законом, властию, примером, с тою, впрочем, великодушною терпимостию к неведущим и заблуждающим, которую сама кроткая вера внушает; – здесь, где вижу избранный собор сынов царствия, пришедших вознести благодарение Богу за Царя своего, и за надежду иметь его для потомства, как за бесценный дар небесный, и молить о сохранении сего дара; – ныне, и здесь провозглашать столь же знакомую для сердца, как и для ума, заповедь о повиновении Царю и всякому начальству, нужно ли, не излишне ли, не оскорбительно ли даже? Нет, учит меня в сем оправдаться другой Апостол, – «мне убо не леностно, вам же твердо» (Флп. 3:1).
Что повиновение во всяком обществе необходимо, что без него не может быть ни порядка, ни безопасности, ниже существовать общество само собою не может, – сие очевидно. Люди, которых непокоривость довела до такого безумия, что они не примечают сей очевидности, бегут из общества, и в дебрях и лесах составляют сборище татей и разбойников. Что ж? Дойдя до крайности беззакония, ушли ли они от закона повиновения? Совсем нет. Чтобы действовать с успехом, они принуждены повиноваться, только не начальнику, а злодею, не закону, а неистовой воле. Так самые враги повиновения свидетельствуют о необходимости повиновения.
Но если даже в сборище татей и разбойников есть повиновение: то нельзя в сем случае не приметить, что есть род повиновения, который не составляет большой добродетели. Посему в учении о повиновении особенно важно то, чтобы определить род повиновения, который составляет истинную и совершенную добродетель. Для сего Апостол, уча повиновению, обратил внимание на вопрос, чего ради повиноваться должно.
Между прочим замечает он, что начальники посылаются от Царя, в «отмщение убо злодеем, в похвалу же благотворцем». Итак, может человек повиноваться, или ради собственной пользы, потому что начальники, посланные в отмщение злодеям, охраняют его безопасность от всякаго злодея; – или ради страха, потому что мстящие злодеям начальники, обратили бы мщение и на неповинующегося, как на делающего зло целому обществу, повиновением утверждаемому, неповиновением разрушаемому; – или ради похвалы и славы, потому что князи, посланные в похвалу благотворцем, в числе прочих добродетелей, и точность повиновения отличают и награждают.
Открыли мы три рода повиновения: корыстное для собственной пользы, рабское из страха, честолюбивое для достижения преимуществ. Что же должно сказать о их достоинстве? – Бесспорно, все они лучше неповиновения; все могут в разных случаях с успехом быть употреблены против искушений неповиновения: но есть ли тут добродетель чистая и твердая?
В ком только страх господствует и гонит мысль и волю от дела злого к доброму: тот добр только впереди страха, и уже зол позади страха. Кто уклоняется от зла и делает добро только для собственной пользы, происходящей от такого поведения: тот, по обдуманному ли расчету, или, сам того не примечая, поставил уже свою корысть выше добродетели. Честолюбие, как ни стараются ему дать благородный и возвышенный вид, есть также своекорыстие, только утонченное, которое не кладет тяжелой корысти в темную кладовую, но ловит легкую и блестящую корысть, которою можно было бы украсить свое имя, или воскрылие одежды, и которая бы носилась по воздуху в молве народной. Посему, можно судить, есть ли чистая добродетель повиновение корыстное, рабское и честолюбивое.
Добродетель не довольно чистая не может быть довольно постоянною, подобно как нечистое золото изменяет свой вид и обнаруживает примесь. Как естественно то, чтобы всякое действие равно было своей причине и дальше ее не простиралось: так надлежит ожидать, что повиновение, основанное только на страхе, на корысти, на удовлетворении честолюбия, поколеблется, когда честолюбию нет удовлетворения, или по невнимательности награждающего, или по алчности самого честолюбия, когда повиновение, требуемое общею пользою, противно частным выгодам; когда устрашающая законным отмщением или наказанием, власть или не довольно сильна, или не довольно проницательна и деятельна.
Прежде нежели скажем, по наставлению Апостола, о лучшем и совершеннейшем роде повиновения, да будет позволено мне мимоходом упомянуть, как учат общественному повиновению мудрецы века сего, не захотевшие учиться у рыбарей. Должно, говорят, повиноваться общественным властям, на основании общественного договора, которым люди соединились в общество, и для общего блага общим согласием учредили начальство и подчиненность. Вот прекрасное основание для того, чтобы на нем построить государство, в высокоумной книге или в мечтательной голове, а отнюдь не в природе вещей. Если думают, что нельзя иначе основать общество, как на общественном договоре: то не на нем ли основаны и общество пчел и муравьев? И не надобно ли подлинно выламывающим соты и разрывающим муравейники поручить отыскивать в них постановленную хартию пчел и муравьев? И доколе сего не сделано, ничто не препятствует нам думать, что пчелы и муравьи составляют общества не по договору, а по природе, по впечатленной в существе их идее общения, которую Творец мира и в сем низком круге созданий Своих овеществовать благоизволил. Если же нашелся в природе пример составления общества по самой природе, или по назначению от Творца природы: то нужно ли вымышлять иной способ составления общества человеческого? И к чему годится вымысл общественного договора? Никто не может спорить против того, что начальный вид общества есть общество семейственное. Итак, младенец повинуется матери, а мать имеет власть над младенцем, потому ли, что они договорились между собою, чтобы она кормила его грудью, а он как можно менее кричал, когда его пеленают? Что, если бы мать предложила младенцу слишком тяжкия условия? Не прикажут ли ему изобретатели общественного договора идти к чужой матери и договариваться с нею о его воспитании? Сколь удобно в сем случае приложение общественного договора: почти столько же оно удобно и во всех других случаях, для всякого человека, от младенца до старца, от первого до последнего. Всякий договор человеческий может иметь силу только тогда, когда вступают в него с сознанием и по доброй воле. Много ли же в обществе людей, которые слышали о договоре общественном; а из немногих, которые наслышались о нем, многие ли о нем имеют ясное понятие? Спросите, не говорю простого гражданина, спросите мудреца договоров: когда и как вступил он в общественный договор? Во время совершеннолетия? Но кто определил сие время? И был ли вне общества до совершеннолетия?..
Посредством рождения? Это превосходно. При сей мысли охотно поздравляю всякого россиянина с тем, что он умел, не знаю, с родителями ли своими, или с самою Россиею, договориться, чтобы ему родиться в могущественной России, под правительством колико сильным и полномочным, толико же кротким и благоприятным законной свободе. Опасаться только надобно, что ни рожденный, ни родители не думали о сем договоре в свое время, и потому ссылаться теперь на него не значит ли подделывать оный? И следственно, не вернее ли, так как и простее, и в повиновении и в прочих отношениях к обществу, разбираться по праву и обязанности рождения действительного, вместо вымышленного договора, – сего сновидения общественной жизни, которое, будучи рассказано не в добрый час, – произвело и производит вещественные бедствия человеческих обществ. «Поведаша мне законопреступницы глумления, но не яко закон Твой Господи» (Пс. 118:85). Возвращаюсь к учению рабов Твоих, которые одни умеют учить, и для младенца просто, и для мудреца глубоко, и для будущей жизни спасительно, и для настоящей благотворно во всех отношениях.
Истинный и совершенный, собственно христианский образ повиновения начальству открывает Апостол, когда говорит: «повинитеся, ...Господа ради». Вы знаете, что Господь сотворил вас; что непрестанно провидением Своим Он хранит вас и печется о вас; что, наконец, Он устрояет вам вечное спасение. Вы познали Его; уверовали в Него; вы чувствуете или самую любовь к Нему, или, по крайней мере, совершенную обязанность любить Его, «яко Той первее возлюбил есть нас» (1 Ин. 4:19), и неограниченно повиноваться воле Его. Но как Он владычествует всем, и как Он вам творит добро чрез общество человеческое; то взаимно и чрез вас хощет творить добро человеческому обществу, между прочим чрез самое простое средство, – чрез повиновение. Итак, по вере в Него, по любви к Нему, из повиновения Ему, – словом «Господа ради повинитеся... всякому человечу начальству».
Подвергайте сей род повиновения каким угодно испытаниям – в чистоте, в твердости, в совершенстве; он способен все выдержать. Пусть не будет страха, пусть никогда человеческое прощение не угрожает за нарушение повиновения; христианин будет повиноваться, потому что Господь оком любви взирает на его повиновение, и оком гнева воззрел бы на неповиновение. Пусть не будет ни выгоды, ни похвалы верному в повиновении; христианин останется таковым, потому что похвала от Бога, в совести, награждает его совершенно достаточно; потому что и внешние выгоды его находятся в попечении у Господа, и верно сохранены будут столько, сколько сие сообразно с его благом внутренним. Если бы даже противустали верному в повиновении неверность, прельщение, прещение за самую верность: нет нужды, говорит наставник совершенного повиновения, предвидевший и сию крайность искушения: «повинитеся» законному «начальству Господа ради», даже и тогда, когда бы порок и бедствие сугубыми силами восстали против добродетели повиновения. «Яко тако есть воля Божия, благотворящим обуздовати безумных человек невежество» (1 Пет. 2:15).
Россияне! Мысль о Возлюбленном Государе делает вам легким и сладким долг повиновения. Христиане! Мысль о Боге и Христе да соделовает вам вожделенным и нетрудным совершенство повиновения. «Повинитеся, ...Господа ради». Аминь.

Мудрость христианская благопокорлива. Она проповедует и дарует свободу: но с тем вместе учит «повиноваться ...всякому... начальству Господа ради///» (1 Пет. 2:13). Нынешнее мудрование много разглагольствует о свободе; но нередко забывает о повиновении Господа ради, и производит непокорливость. Ревнители истиного просвещения должны поднимать дух народа из рабской низости и духовного оцепенения к свободному раскрытию его способностей и сил: но в то же время утверждать его в повиновении законам и властям, от Бога поставленным, и охранять от своеволия, которое есть сумасшествие свободы.
Вот мысли, которые встретились мне при Вашем, Братия, вступлении на новое поприще деятельности, близь которого и меня поставили Вы Вашим избранием.
Что скажу в ответ на сие избрание? – Уже не время мне обещать Вам удовлетворительную, в отношении к Вашему Общесту деятельность; и потому, может быть, справедливо было бы отказаться от Вашего избрания. Однако, не отказываюсь потому, что не могу по сердцу оставаться в отношении к Вам чуждым. По мере сил и возможности будем пещись об общем деле и друг о друге.

Чада Церкви! Вспомните, что истинныя чада ея суть, по Апостолу, «чада послушания» (1 Пет. 1:14). Послушайтесь же искренно ея материнскаго приглашения к покаянию. Последуйте ея направлению в приготовлении к покаянию. Если не вдруг укрепитесь исполнить все, чего она от вас требует: по крайней мере не покаряйтесь с таким раболепством суете, излишествам и безпорядкам. Да охраняют вас, да подкрепляют, да руководствуют на пути очищения Силы небесныя, и молитвы Святителя Алексия, вас ныне собравшаго, и при сем смиренном слове председательствующаго. Аминь.

 Яко свободни, а не яко прикровение имуще злобы свободу, но яко раби Божии: всех почитайте, братство возлюбите, Бога бойтеся, царя чтите (1 Пет. 2:16-17).
Что важнейшия из сих заповедей, преподанных Апостолом, знакомы нам, и не остаются у нас без действия, – о том свидетельствовать может нынешний день.
Заповедь – «Царя чтите» – является в действии, когда благословенный день рождения благословенно царствующего Царя вы воспоминаете радостно и торжественно.
Заповедь – «Бога бойтеся» – является в действии, когда вы вашу радость о Царе, ваши о нем желания и надежды приносите пред Бога, чтобы Он благословил вашу радость, призрел на ваши желания, совершил ваши надежды.
И да будет неразрывен союз сих двух заповедей, прекрасный и благотворный! Народ – благоугождающий Богу – достоин иметь благословенного Богом Царя. Народ – чтущий Царя – благоугождает чрез сие Богу: потому что Царь есть устроение Божие.
Как небо, бесспорно, лучше земли, и небесное лучше земного: то так же бесспорно лучшим на земли должно быть то, что устроено по образу небесному, чему и учил Бог Боговидца Моисея: «виждь, да сотвориши по образу показанному тебе на горе» (Исх. 25:40), то есть, на высоте Боговидения.
Согласно с сим, Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земли Царя; по образу Своего вседержительства – Царя Самодержавного; по образу Своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века – Царя наследственного.
О, если бы все Цари земные довольно внимали своему небесному достоинству, и к положенным на них чертам образа небесного верно присоединяли, требуемые от них, богоподобную правду и благость, небесную недремленность, чистоту мысли, святость намерения и деятельности! О, если бы все народы довольно разумели небесное достоинство Царя и устроение царства земного по образу небесному, и постоянно себя ознаменовывали чертами того же образа, – благоговением и любовию к Царю, смиренным послушанием Его законам и повелениям, взаимным согласием и единодушием, и удаляли от себя все, чему нет образа на небесах, – превозношение, раздор, своеволие, своекорыстие и всякое зло мысли, намерения и действия! Все, по образу небесному благоустроенное, по образу небесному было бы блаженно. Все царства земные были бы достойным преддверием царства небесного.
Россия! Ты имеешь участие в сем благе паче многих царств и народов. «Держи, еже имаши, да никтоже приимет венца твоего» (Откр. 3:11). Сохраняй, и продолжай украшать Твой светлый венец, непрерывно подвизаясь совершеннее исполнять венцедательныя заповеди: «Бога бойтеся, Царя чтите».
Простираясь от известнаго к тому, что, может быть, менее усмотрено и понято в слове апостольском, обращаю ваше внимание на то, что Апостол, уча страху Божию, почтению к Царю, повиновению начальствам, с тем вместе учит свободе. «Повинитеся, – говорит, – всякому человечу начальству Господа ради; аще царю, яко преобладающу, аще ли же князем, яко от него посланным» (1 Пет. 2:13-14), – «яко свободни» (1 Пет. 2:16). Повинуйтеся, как свободные. Повинуйтесь, и пребывайте свободны.
Кто усомнился бы, довольно ли совместимы сии части учения, того спросил бы я: если есть обязанные долгом повиновения тебе, например – подчиненные по званию и должности, слуги, работники: не примечаешь ли, что из них одни повинуются только по необходимости, неохотно, принужденно, другие – добровольно, охотно, усердно, следственно – свободно? И не разумеешь ли, что повинующийся только по необходимости будет уступать сей необходимости не более, как поколику не может преодолеть ее, будет работать для тебя, как можно, менее, с малою заботою о успехе дела и о твоей пользе, и даже готов совсем пренебречь дело, как скоро не будет понуждать надзор, или угрожать наказание и лишение воздаяния; напротив того, повинующийся по свободному расположению будет трудиться для тебя полною силою, верно и без надзора, тщательно и вне страха наказания? Итак не очевидно ли, что повиновение может быть соединено с свободою, и что такое повиновение лучше повиновения не свободнаго?
Но есть трудность в том, каким способом согласить и соединить повиновение и свободу, когда их направления представляются противоположными; – свобода хочет разширять человеческую деятельность, а повиновение ограничивает ее. В сем случае дело зависит наиболее от того, как понимают свободу. Ибо едва ли есть в языках человеческих слово, которое столько было бы подвержено неправому пониманию и злоупотреблениям, как слово: свобода.
Некоторые под именем свободы хотят понимать способность и невозбранность делать все, что хочешь. Это мечта; и мечта не просто не сбыточная и нелепая, но беззаконная и пагубная.
Знаете ли, кто первый на земли прельщен был сею мечтою? – Первый человек, Адам. Получив при сотворении высокие способности и могущественные силы, быв поставлен владыкою рая и земли, он пользовался обширнейшею свободою, какую может иметь сотворенное существо. Но и сей свободе поставлен был предел, – древо познания добра и зла. Адаму не предоставлено было свободы вкусить от плода его. Злоупотребитель свободы, старейший человека, чрез злоупотребление свободы сделавшийся духом тьмы и злобы, темными внушениями научил тому же злоупотреблению человека. Человек захотел иметь свободу совершенно неограниченную, как Бог, и дерзнул переступить за предел, положенный заповедию Божиею. И что же последовало? – Он не только не приобрел большей свободы, но утратил большую часть и той, которую имел; и если бы и не осудил его Бог, то естественная необходимость поврежденной грехопадением его природы так же осудила бы его на рабский труд: «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт. 3:19).
Удивительно покушение праотца незаконно расширить область свободы, и без того почти всемирную; впрочем оно может быть объяснено недостатком знания опытного, хитростию искусителя, и самою обширностию действительного владычества, при которой легко было не остановиться перед пределом, по видимому, ничтожным. Что касается до его потомков, обнаруживающих подобное стремление, – не знаю, более ли надобно дивиться тому, что они не уважают, и как бы не видят пределов, указуемых человеческой свободе и законом Божиим, и самым составом общества человеческаго, и необходимостию природы, – или более оплакивать сию прирожденную заразу, которую они наследовали от зараженного злоупотреблением свободы праотца, и которую, по омрачению ума, подобным образом наследственному, не довольно умеют усмотреть, и еще менее уврачевать, хотя это и просто при свете истинном.
«Разумейте же», – скажу с Пророком, – «разумейте... безумнии в людех, и буии некогда умудритеся» (Пс. 93:8). Поймите, мечтатели безграничной свободы, гибельное безумие ваших мечтаний, – поймите, наконец, хотя после жестоких опытов, когда сокрушавшая свои пределы свобода не раз обагряла лице земли неповинною кровию, и, проливая потоки крови человеческой, утопляла в них и сама себя!
Но как же правильнее понять и определить свободу? – Любомудрие учит, что свобода есть способность и невозбранность разумно избирать и делать лучшее, и что она по естеству есть достояние каждого человека. Чего бы, кажется, и желать более? Но сие учение имеет свой свет на высоте умозрения природы человеческой, как она должна быть: а нисходя к опыту и деятельности, какова она есть, оно встречает темноту и преткновения.
В неисчислимости рода человеческого многие ли имеют так открытый и образованный разум, чтобы верно усматривать и отличать лучшее? И те, которые видят лучшее, всегда ли имеют довольно силы – решительно избрать оное и привести в действие? От лучших из человеков не слышим ли жалобы: «еже... хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю» (Римл. 7:18)? Что сказать о свободе людей, которые хотя не в рабстве ни у кого, но покорены чувственности, обладаемы страстию, одержимы злою привычкою? Свободен ли корыстолюбец? Не закован ли в золотые оковы? Свободен ли плотоугодник? Не связан ли, если не жестокими узами, то мягкими сетями? Свободен ли гордый и честолюбивый? Не прикован ли, не за руки и за ноги, но головою и сердцем, не прикован ли к своему собственному истукану?
Таким образом, опыт и сознание, по крайней мере, некоторых людей, в некоторых случаях, не говорят ли того, что вообще говорит Божественная Истина: «всяк творяй грех, раб есть греха» (Ин. 8:34)?
Наблюдение над людьми и над обществами человеческими показывает, что люди, более попустившие себя в сие внутреннее, нравственное рабство – в рабство грехам, страстям, порокам, – чаще других являются ревнителями внешней свободы, – сколь возможно расширенной свободы в обществе человеческом пред законом и властию. Но расширение внешней свободы будет ли способствовать им к освобождению от рабства внутреннего? – Нет причины так думать. С большею вероятностию опасаться должно противного. В ком чувственность, страсть, порок уже получили преобладание, тот, по отдалении преград, противопоставляемых порочным действиям законом и властию, конечно, неудержимее прежнего предастся удовлетворению страстей и похотей, и внешнею свободою воспользуется только для того, чтобы глубже погружаться во внутреннее рабство. Несчастная свобода, – которую, как изъяснился Апостол, «имеют, яко прикровение злобы!» (1 Пет. 2:16) Благословим закон и власть, которые, поставляя, указуя и защищая по необходимости поставленные пределы свободным действиям, сколько могут, препятствуют злоупотреблению свободы естественной и распространению нравственного рабства, то есть рабства греху, страстям и порокам.
Я сказал: сколько могут: потому что совершенного прекращения злоупотреблений свободы, и погруженных в рабство греха возведения в истинную и совершенную свободу не только нельзя ожидать от закона и власти земных, но для сего не довлеет и закон Небесного Законодателя. Закон предостерегает от греха, согрешившего обличает и осуждает; но не сообщает рабу греха силы расторгнуть узы сего рабства, и не преподает средства загладить содеянные беззакония, которые, как огненная печать греховного рабства, лежат на совести. И в сем то состоит «немощное... закона» (Римл. 8:3), о котором необинуясь свидетельствует Апостол.
Здесь вновь представляется вопрос: что же есть истинная свобода, и кто может ее дать, и особенно – возвратить утратившему ее грехом? – Истинная свобода есть деятельная способность человека, не порабощенного греху, не тяготимаго осуждающею совестию, избирать лучшее при свете истины Божией, и приводить оное в действие при помощи благодатной силы Божией.
Возвратить сию свободу рабу греха может только Тот, Кто даровал ее при сотворении безгрешному человеку. Сие объявил сам Творец свободы: «Аще... Сын вы свободит, воистину свободни будете» (Ин. 8:36). «Аще вы пребудете во словеси Моем, воистину ученицы Мои будете, и уразумеете истину, и истина свободит вы» (Ин. 8:31-32). Иисус Христос Сын Божий, в воспринятом естестве нашем пострадав и умерши за нас, Своею «кровию... очистил совесть нашу от мертвых дел» (Евр. 9:14), и расторгши узы смерти Своим воскресением, расторг и связующие нас узы греха и смерти, и, по вознесении Своем на небо, ниспослав Духа истины, даровал нам чрез веру свет Своея истины – усматривать лучшее, и Свою благодатную силу – творить оное.
Вот свобода, которой не стесняет ни небо, ни земля, ни ад, которая имеет пределом волю Божию, и это не в ущерб себе, потому что и стремится к исполнению воли Божией, которая не имеет нужды колебать законные постановления человеческие, потому что умеет в них усматривать ту истину, что «Господне есть царствие, и Той обладает языки» (Пс. 21:29), которая не принужденно чтит законную человеческую власть и ее повеления, непротивные Богу, пoелику светло видит ту истину, что «несть... власть, аще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть» (Римл. 13:1). Итак, вот свобода, которая совершенно согласна с повиновением закону и законной власти, потому что она сама того хочет, чего требует повиновение.
Много имел бы я сказать о христианской внутренней, а не внешней, – нравственной и духовной, а не плотской, всегда благоделающей, и никогда не мятежной свободе, которая может жить в хижине так же удобно, как в доме вельможеском или царском, которою подвластный, не преставая быть подвластным, может пользоваться столько же, как властелин, которая и в узах и в темнице ненарушима, как то можно видеть в христианских мучениках. Но уже время положить конец слову.
Возлюбим свободу христианскую, – свободу от греха, от страсти, от порока, свободу охотно повиноваться закону и власти, и делать добро «Господа ради», по вере и любви к Нему. И никто да не будет прельщен людьми, от каких остерегает нас Апостольское слово, – которые «свободу... обещавают, сами раби суще тления» (2 Пет. 2:19). Аминь.

Простираясь от известнаго к тому, что, может быть, менее усмотрено и понято в слове апостольском, обращаю ваше внимание на то, что Апостол, уча страху Божию, почтению к Царю, повиновению начальствам, с тем вместе учит свободе. «Повинитеся, – говорит, – всякому человечу начальству Господа ради; аще царю, яко преобладающу, аще ли же князем, яко от него посланным» (1 Пет. 2:13-14), – «яко свободни» (1 Пет. 2:16). Повинуйтеся, как свободные. Повинуйтесь, и пребывайте свободны.
Кто усомнился бы, довольно ли совместимы сии части учения, того спросил бы я: если есть обязанные долгом повиновения тебе, например – подчиненные по званию и должности, слуги, работники: не примечаешь ли, что из них одни повинуются только по необходимости, неохотно, принужденно, другие – добровольно, охотно, усердно, следственно – свободно? И не разумеешь ли, что повинующийся только по необходимости будет уступать сей необходимости не более, как поколику не может преодолеть ее, будет работать для тебя, как можно, менее, с малою заботою о успехе дела и о твоей пользе, и даже готов совсем пренебречь дело, как скоро не будет понуждать надзор, или угрожать наказание и лишение воздаяния; напротив того, повинующийся по свободному расположению будет трудиться для тебя полною силою, верно и без надзора, тщательно и вне страха наказания? Итак не очевидно ли, что повиновение может быть соединено с свободою, и что такое повиновение лучше повиновения не свободнаго?
Но есть трудность в том, каким способом согласить и соединить повиновение и свободу, когда их направления представляются противоположными; – свобода хочет разширять человеческую деятельность, а повиновение ограничивает ее. В сем случае дело зависит наиболее от того, как понимают свободу. Ибо едва ли есть в языках человеческих слово, которое столько было бы подвержено неправому пониманию и злоупотреблениям, как слово: свобода.
Некоторые под именем свободы хотят понимать способность и невозбранность делать все, что хочешь. Это мечта; и мечта не просто не сбыточная и нелепая, но беззаконная и пагубная.
Знаете ли, кто первый на земли прельщен был сею мечтою? – Первый человек, Адам. Получив при сотворении высокие способности и могущественные силы, быв поставлен владыкою рая и земли, он пользовался обширнейшею свободою, какую может иметь сотворенное существо. Но и сей свободе поставлен был предел, – древо познания добра и зла. Адаму не предоставлено было свободы вкусить от плода его. Злоупотребитель свободы, старейший человека, чрез злоупотребление свободы сделавшийся духом тьмы и злобы, темными внушениями научил тому же злоупотреблению человека. Человек захотел иметь свободу совершенно неограниченную, как Бог, и дерзнул переступить за предел, положенный заповедию Божиею. И что же последовало? – Он не только не приобрел большей свободы, но утратил большую часть и той, которую имел; и если бы и не осудил его Бог, то естественная необходимость поврежденной грехопадением его природы так же осудила бы его на рабский труд: «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт. 3:19).
Удивительно покушение праотца незаконно расширить область свободы, и без того почти всемирную; впрочем оно может быть объяснено недостатком знания опытного, хитростию искусителя, и самою обширностию действительного владычества, при которой легко было не остановиться перед пределом, по видимому, ничтожным. Что касается до его потомков, обнаруживающих подобное стремление, – не знаю, более ли надобно дивиться тому, что они не уважают, и как бы не видят пределов, указуемых человеческой свободе и законом Божиим, и самым составом общества человеческаго, и необходимостию природы, – или более оплакивать сию прирожденную заразу, которую они наследовали от зараженного злоупотреблением свободы праотца, и которую, по омрачению ума, подобным образом наследственному, не довольно умеют усмотреть, и еще менее уврачевать, хотя это и просто при свете истинном.
«Разумейте же», – скажу с Пророком, – «разумейте... безумнии в людех, и буии некогда умудритеся» (Пс. 93:8). Поймите, мечтатели безграничной свободы, гибельное безумие ваших мечтаний, – поймите, наконец, хотя после жестоких опытов, когда сокрушавшая свои пределы свобода не раз обагряла лице земли неповинною кровию, и, проливая потоки крови человеческой, утопляла в них и сама себя!
Но как же правильнее понять и определить свободу? – Любомудрие учит, что свобода есть способность и невозбранность разумно избирать и делать лучшее, и что она по естеству есть достояние каждого человека. Чего бы, кажется, и желать более? Но сие учение имеет свой свет на высоте умозрения природы человеческой, как она должна быть: а нисходя к опыту и деятельности, какова она есть, оно встречает темноту и преткновения.
В неисчислимости рода человеческого многие ли имеют так открытый и образованный разум, чтобы верно усматривать и отличать лучшее? И те, которые видят лучшее, всегда ли имеют довольно силы – решительно избрать оное и привести в действие? От лучших из человеков не слышим ли жалобы: «еже... хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю» (Рим. 7:18)? Что сказать о свободе людей, которые хотя не в рабстве ни у кого, но покорены чувственности, обладаемы страстию, одержимы злою привычкою? Свободен ли корыстолюбец? Не закован ли в золотые оковы? Свободен ли плотоугодник? Не связан ли, если не жестокими узами, то мягкими сетями? Свободен ли гордый и честолюбивый? Не прикован ли, не за руки и за ноги, но головою и сердцем, не прикован ли к своему собственному истукану?
Таким образом, опыт и сознание, по крайней мере, некоторых людей, в некоторых случаях, не говорят ли того, что вообще говорит Божественная Истина: «всяк творяй грех, раб есть греха» (Ин. 8:34)?
Наблюдение над людьми и над обществами человеческими показывает, что люди, более попустившие себя в сие внутреннее, нравственное рабство – в рабство грехам, страстям, порокам, – чаще других являются ревнителями внешней свободы, – сколь возможно расширенной свободы в обществе человеческом пред законом и властию. Но расширение внешней свободы будет ли способствовать им к освобождению от рабства внутреннего? – Нет причины так думать. С большею вероятностию опасаться должно противного. В ком чувственность, страсть, порок уже получили преобладание, тот, по отдалении преград, противопоставляемых порочным действиям законом и властию, конечно, неудержимее прежнего предастся удовлетворению страстей и похотей, и внешнею свободою воспользуется только для того, чтобы глубже погружаться во внутреннее рабство. Несчастная свобода, – которую, как изъяснился Апостол, «имеют, яко прикровение злобы!» (1 Пет. 2:16) Благословим закон и власть, которые, поставляя, указуя и защищая по необходимости поставленные пределы свободным действиям, сколько могут, препятствуют злоупотреблению свободы естественной и распространению нравственного рабства, то есть рабства греху, страстям и порокам.
Я сказал: сколько могут: потому что совершенного прекращения злоупотреблений свободы, и погруженных в рабство греха возведения в истинную и совершенную свободу не только нельзя ожидать от закона и власти земных, но для сего не довлеет и закон Небесного Законодателя. Закон предостерегает от греха, согрешившего обличает и осуждает; но не сообщает рабу греха силы расторгнуть узы сего рабства, и не преподает средства загладить содеянные беззакония, которые, как огненная печать греховного рабства, лежат на совести. И в сем то состоит «немощное... закона» (Рим. 8:3), о котором необинуясь свидетельствует Апостол.
Здесь вновь представляется вопрос: что же есть истинная свобода, и кто может ее дать, и особенно – возвратить утратившему ее грехом? – Истинная свобода есть деятельная способность человека, не порабощенного греху, не тяготимаго осуждающею совестию, избирать лучшее при свете истины Божией, и приводить оное в действие при помощи благодатной силы Божией.
Возвратить сию свободу рабу греха может только Тот, Кто даровал ее при сотворении безгрешному человеку. Сие объявил сам Творец свободы: «Аще... Сын вы свободит, воистину свободни будете» (Ин. 8:36). «Аще вы пребудете во словеси Моем, воистину ученицы Мои будете, и уразумеете истину, и истина свободит вы» (Ин. 8:31-32). Иисус Христос Сын Божий, в воспринятом естестве нашем пострадав и умерши за нас, Своею «кровию... очистил совесть нашу от мертвых дел» (Евр. 9:14), и расторгши узы смерти Своим воскресением, расторг и связующие нас узы греха и смерти, и, по вознесении Своем на небо, ниспослав Духа истины, даровал нам чрез веру свет Своея истины – усматривать лучшее, и Свою благодатную силу – творить оное.
Вот свобода, которой не стесняет ни небо, ни земля, ни ад, которая имеет пределом волю Божию, и это не в ущерб себе, потому что и стремится к исполнению воли Божией, которая не имеет нужды колебать законные постановления человеческие, потому что умеет в них усматривать ту истину, что «Господне есть царствие, и Той обладает языки» (Пс. 21:29), которая не принужденно чтит законную человеческую власть и ее повеления, непротивные Богу, пoелику светло видит ту истину, что «несть... власть, аще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим. 13:1). Итак, вот свобода, которая совершенно согласна с повиновением закону и законной власти, потому что она сама того хочет, чего требует повиновение.
Много имел бы я сказать о христианской внутренней, а не внешней, – нравственной и духовной, а не плотской, всегда благоделающей, и никогда не мятежной свободе, которая может жить в хижине так же удобно, как в доме вельможеском или царском, которою подвластный, не преставая быть подвластным, может пользоваться столько же, как властелин, которая и в узах и в темнице ненарушима, как то можно видеть в христианских мучениках. Но уже время положить конец слову.
Возлюбим свободу христианскую, – свободу от греха, от страсти, от порока, свободу охотно повиноваться закону и власти, и делать добро «Господа ради», по вере и любви к Нему. И никто да не будет прельщен людьми, от каких остерегает нас Апостольское слово, – которые «свободу... обещавают, сами раби суще тления» (2 Пет. 2:19). Аминь.

 Бога бойтеся, царя чтите. (1 Пет. 2:17). 
В собрании боящихся Бога и чтущих Царя, не трудно возвещать сие учение. Прежде нежели предложено, уже оно принято; прежде нежели проповедано, исполняется По Турк. сборн.: исполнено. . Ибо что привело вас в сей Дом Божий, как не благочестие, или страх Божий? Что собрало вас именно ныне, и собирает в подобные нынешнему дни славы, радости и надежды Царевы, если не благоговейное почтение к Величеству Помазанника Божия, соединенное с любовию к Нему и к исполненному надежд – Наследнику Его величия и добродетелей, и с желанием сохранить надолго сии дары Божии?
Итак нужно ли повторять: «Бога бойтеся, царя чтите»? Радуюсь, если не нужно; надеюсь, что не будет сие излишно. Может быть, не каждый из нас размышлял, что значит, что две заповеди: «Бога бойтеся, царя чтите», в учении Святаго Апостола Петра поставлены рядом, в непосредственном одна с другою сближении. А в сем размышлении, может быть, найдется нечто достойное внимания.
Подобное сближение мысли о Боге с мыслию о царе встречаем и у самого Иисуса Христа, когда Он говорит: «воздадите Кесарева Кесареви, и Божия Богови» (Мф. 22:21). Но здесь сочетание мыслей произведено не просто изволением говорящаго, а сложностию вопроса, на который Он ответствует: «достойно ли есть дати кинсон Кесареви, или ни?» (Мф. 22:17) – вопрошали Господа ученики Фарисеев и приверженцы Ирода, ожидая, что если ответ будет: должно; то Фарисеи могут обвинить Иисуса пред народом в недостатке ревности по законе Божием, в котором написано: «пол дидрахмы дань Господу» (Исх. 30:13), а не земному царю; если же ответ будет: не должно; в таком случае Иродиане обвинят Иисуса пред Римским правительством, в речах возмутительных против Кесаря. Чтобы разсечь сию обоюдную сеть, потребен был обоюду острый ответ: отдайте Кесарево Кесарю, – заплатите дань Кесарю монетою, которая носит на себе его изображение и надпись, – знак его власти, и его ручательства за безопасность собственности; отдайте Божие Богу, – отдайте в дань храму Божию пол-дидрахмы, по предписанию закона Божия. Есть обязанности не только к Богу, но и к Царю; одне другим не противоречат; и те и другия вместе исполнять можно и должно.
Изречения Святаго Апостола Петра в его Послании не управляются какою либо приметною, внешнею, случайною причиною. Его мысли свободно следуют созерцанию истины, и его слова его же мыслям. Вслед за мыслию о Боге само собою родится у него мысль о царе, и обязанность к царю становится рядом с обязанностью к Богу. Что же особенно примечательное можем мы открыть в сем сочетании мыслей Апостола?
Прежде ответа на сей вопрос, надобно вспомнить, что написанное в первом веке Христианства теперь предлагается людям девятнадцатаго века, что впрочем дух Евангелия, как Дух Божий, объемлет все времена; и что посему он изрекает в первом веке то, и таким образом, что и каким образом нужно и удовлетворительно и для девятнадцатаго, равно как для всех прочих веков.
Несчастное свойство мудрования, более в нынешния времена, нежели прежде, господствующее в умах, есть недоверчивость к истине, во всяком роде познаний. О всем, что прежде было признаваемо твердым основанием прочих познаний, теперь спрашивают, точно ли это есть основание, и, под предлогом испытания и удостоверения, разными образами подкапываются под оное, не догадываясь, что сия работа есть только разрушительная, а не созидательная. На чем основано правило: «Бога бойтеся»? На чем основано правило: «Царя чтите»? Не потому ли Священник проповедует почтение к Царю, что надеется от него покровительства своему служению? Не потому ли Царь покровительствует Олтарю, что надеется иметь его подпорою Престола? Не взаимная ли только польза соединяет Олтарь с Престолом?
Прости меня, Святая По Турк. сборн.: светлая,.. , Божественная Истина, что я пред Твоим Святилищем принужден открыть часть глубин омраченного, низверженнаго мудрования!
А ты, достойное последних времен мудрование, высокое только в гордом о себе мнении, глубокое только потому, что роешься в земле и прахе чувственных опытов и мелочных изысканий, плодовитое только сомнениями и подозрениями, твердое только в упрямстве неверия! Слыши, если хочешь слушать безпристрастно, истина не колеблется стать против твоего дерзновеннаго испытания, и просто явиться пред твоими ухищренными изысканиями. Да, есть в том польза, когда Олтарь и Престол союзны; но не взаимная польза есть первое основание союза их, а самостоятельная истина, поддерживающая и тот и другой. Благо и благословение Царю, покровителю Олтаря; но не боится Олтарь падения и без сего покровительства. Прав Священник, проповедующий почтение к Царю: но не по праву только взаимности, а по чистой обязанности, если бы то случилось и без надежды взаимности.
Вот человек, который недавно был рыболовом, и который, перестав быть таким, не сделался чем нибудь важным для Иерусалима и Рима, и несколько других, подобных ему, вопиют Иерусалимлянам и Римлянам, Иудеям и язычникам: «Бога бойтеся!» Веруйте в Господа Иисуса! Сей голос проходит вселенную, проходит веки. Тысячи и мириады Иудеев веруют в Иисуса, ими распятаго. Миллионы бывших многобожников убоялись Бога Единаго. Повсюду Христианские Олтари на развалинах Синагог Иудейских и капищ языческих. Какой могущественный царь помог сему огромному перевороту? Константин Великий? – Никак! Он пришел к Олтарю Христову, когда сей уже стоял на пространстве Азии, Европы и Африки; – пришел не для того, чтобы поддержать оный своею мощию, но для того, чтобы с своим величеством повергнуться пред его святынею. «Живый на небесех» рано «посмеялся» (Пс. 2:4) тем, которые поздно вздумали унизить Его Божественную Религию до зависимости от человеческих пособий. Чтобы сделать смешным их мудрование, Он три века медлил призывать сильнаго Царя к Олтарю Христову; а между тем со дня на день возставали на разрушение Олтаря сего цари, народы, жрецы, мудрецы, сила, искусство, корысть, неправда, хитрость, ярость. Что же наконец? – Все сие исчезло: а Церковь Христова стоит; не потому, что поддерживается человеческою силою, но потому, что и «врата адова не одолеют ей» (Мф. 16:18); потому, что Христос царствует и Своим Царством утверждает вселенную, а не вселенною Свое Царство. «Господь воцарися, в лепоту облечеся; – ибо утверди вселенную, яже не подвижится» (Пс. 92:1).
Вот и другое воззвание бывшаго рыбаря: «царя чтите». Пусть поищут мудрецы сомнений и подозрений, какая бы взаимность, выгода, надежда могла заставить сего проповедника пристрастно благоприятствовать царю. Кто был царь, который прежде и ближе других встретился с проповедию Святаго Петра? – Ирод. Какия же услуги оказал Ирод Христианству? – «Возложи», говорит Книга Деяний Апостольских, «возложи Ирод царь руце озлобити некия от Церкве. Уби же Иакова брата Иоаннова мечем. И видев, яко годе есть Иудеем, приложи яти и Петра, – егоже и емь всади в темницу» (Деян. 12:1-4). Ангел чудесно избавил Петра от темницы и от Царя: и после того Петр проповедует: «царя чтите». Чем также наградила Петра за подвиги Апостольские держава Римская? Не крестом почести, а крестом распятия. Петр ожидал сего, с вероятностию, по примерам, даже с достоверностию, по предсказанию Господа: и почтение к царю проповедывал подданным царя, от котораго пострадать готовился. На чем же основывалась сия проповедь? – Конечно не на взаимности, выгоде, надежде. На чем же? – Без сомнения, на истине Божественной, а не человеческой. «Бога бойтеся: царя чтите». Первая из сих заповедей тверда самостоятельно: в мысли о Боге необходимо заключается мысль о благоговении к Богу. На первой утверждается вторая: ибо если вы боитесь Бога, то не можете не уважать того, что постановил Бог; но как, по слову другаго Апостола, «несть власть, аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим. 13:1), и власть верховная, ближайший на земли к Богу, «Божий слуга есть» (Рим. 13:4): то, благоговея истинно пред Богом, вы не можете не чтить усердно и Царя.
Теперь открылось, что думал Апостол, когда с мыслию о страхе Божием непосредственно соединил мысль о почтении к царю. Он хотел кратко, но притом, чисто и основательно преподать учение о должности Христианина и гражданина. Сказав: «Бога бойтеся», он изложил учение Христианина, и вместе положил основание учению гражданина. Сказав непосредственно за сим: «царя чтите», он не только изложил учение гражданина, но и утвердил оное на незыблемом основании Божественной Религии. Он вдруг показал – как независимое, Божественное достоинство Религии, так, зависящее от устроения Божия, достоинство Царскаго Престола; как важность союза между Олтарем и Престолом, так ничтожность низких, недостойных помыслов о том и другом.
Христиане! Если Апостольская заповедь: «Бога бойтеся», некогда своею внутреннею силою покорила себе неведавшие Бога умы, враждебныя против Бога сердца язычников; если ее верно исполняли среди бедствий Христианства, под пытками гонителей онаго: то мы, которые родились под священным и благотворным владычеством сей заповеди, ныне, когда за ея исполнение не только не преследуют, но и одобряют, какое извинение можем найти для себя, если мы хладны к благочестию, недеятельны в исполнении воли Божией?
Если непосредственно подле великой заповеди: «Бога бойтеся», могла стоять заповедь: «царя чтите», тогда, как царь не чтил истиннаго Бога и преследовал Его чтителей: то как и священна, и легка, и сладостна должна быть для нас сия последняя заповедь, когда Царь, над нами царствующий, не только знает и исповедует единаго с нами истиннаго Бога, но и освящен помазанием Божиим, покровительствует истинное благочестие Своею властию, уполномочивает Своим примером, ограждает Своими законами и правосудием, чтит Святых Божиих, как и недавно почтил Он с Церковию новопрославленнаго Святителя Митрофана По Турк. сборн.: Святаго Божия? ?
«Бога бойтеся: царя чтите». Сии две заповеди так соединены для нас, как бы два ока на одном лице истины и правды. Не разрозните их; не обезобразьте лица истины; не повредите одного из очей ея.
Боимся Бога, – говорят некоторые суеверы; и отрекаются молиться за царя, или давать ему дань, или вступать в его службу. Не очевидно ли, что это не последователи благочестия, но враги онаго, также как и отечества? Христос учил: «воздадите Кесарева Кесареви». Апостолы учили: «царя чтите». Кто учит не тому, чему поучал Христос и Его Апостолы: тот не последователь, а враг Христов. Негде есть и инаго рода политические раскольники; они хотят, к соблазну народов, иметь царя, не освященнаго Царем царствующих, закон человеческий без закона Божия, власть земную без власти небесной, присягу без имени Божия. Знаете ли, что делают сии неугомонные мудрователи? Они хотят выколоть у правды правое око. Можно ли основать закон и власть только на зыбком песке мнений людских? Как может стоять земля без неба? Что значит слово: Клятва, без Всевидящаго и Всемогущаго, Который Один дает сему слову дух и силу, неколебимо поддерживающую вернаго и неизбежно карающую изменника?
Братия! Да стоим твердо во всецелой истине и правде. Боящиеся Бога! «Царя чтите». Чтущие Царя! «Бога бойтеся». Аминь.

Bcех почитайте: братство возлюбите, Бога бойтеся, царя чтите. (1 Пет. 2:17) 
Премудрость говорит в Притчах, что в глаголах уст ея «ничтоже стропотно, вся проста разумевающим, и права обретающим разум» (Притч. 8:8-9). Не таковы ли точно глаголы премудрости из уст Апостола Петра, теперь прочитанные? Как проста в них премудрость, и как премудра простота!
«Всех почитайте»: вот общее учение об обязанности каждаго ко всем. «Братство возлюбите»: вот особенное учение об обязанности христианина к христианину. «Бога бойтеся»: вот нравственное Богословие, довольно понятное и для не Богослова, и для Богослова довольно глубоко умудряющее только бы он был не простой любопытствующий слушатель, а прилежный исполнитель учения. «Царя чтите»: вот вся наука для членов государства, или, как называют одним словом, политика Апостольская и Христианская.
Заповедь: «царя чтите», сделала нынешний день торжественным. Заповедь: «Бога бойтеся», собрала нас торжествующих во храм. Знаем, что «несть власть, аще не от Бога» (Рим. 13:1): что Им «царие царствуют» (Притч. 8:15). И потому пред Бога приносим благодарение за Царя, Богом дарованнаго и Богом хранимаго; пред Бога приносим желания, да и в грядущее время, – «Господи, силою Твоею возвеселится Царь, и о спасении Твоем возрадуется зело» (Пс. 20:2).
От заповедей святаго Апостола, видимых в исполнении, следственно уже понятых и принятых, обратимся к той части его учения, о которой можно усомниться, всеми ли она понята и принята к исполнению.
«Всех почитайте». Все ли мы почитаем всех? Например, почитаем ли работника? Почитаем ли узника, своею виною доведеннаго до темницы? Точно ли должно, и как можно почитать и сих? – Сии вопросы показывают, что требуется некоторый труд размышления, чтобы «обрести разум» Апостольскаго изречения, и чтобы оно явилось простым к разумению, и «правым» в исполнении.
Почитать человека, или воздавать ему честь, значит признавать в нем некоторое достоинство, и с сим достоинством сообразоваться в мыслях, словах и действиях, к нему относящихся. Поколику достоинство принадлежит не всем, а токмо некоторым людям, и бывает не одного рода, и разных степеней: потолику и честь должна принадлежать только некоторым, и в разных степенях. Сюда относится изречение Апостола Павла: «воздадите всем должная», – «ему же честь, честь» (Рим. 13:7). Здесь видно, что есть род чести, которую воздавать должно не всякому, а только тому, кому она по справедливости приличествует. Честь, принадлежащая царю, не может, без святотатства, быть отнесена подданному. Степень чести, присвоенный начальнику, не принадлежит подчиненному. Почтения, котораго, по естественному праву и по закону Божию, требует отец от сына, не может требовать сын от отца.
Есть род чести, независящий от других родов и степеней, более общий и свободно достигаемый, однако не всеобщий. Это честь, принадлежащая нравственному достоинству человека, по слову Апостола Павла: «слава и честь и мир всякому делающему благое» (Рим. 2:10). По сему правилу почтены могут быть и те, которые стоят на низших степенях общества и обыкновеннаго мнения общественнаго. И Самарянин человеколюбивый достоин почтения, и притом преимущественно пред священником жестокосердым. И раб верный и усердный в делах господина своего достоин почтения, и притом более, нежели свободный, не на добро употребляющий свою свободу.
Не колебля ни одного из особенных родов и степеней чести, но и не ограничиваясь ими, Апостольское слово нам возвещает еще всеобщий закон почтения, которым все и каждый обязаны всем и каждому: «всех почитайте». Как бы ни малою казалась мера достоинства в некоторых людях: имейте и для них в готовности соответственную меру почтения, ко всем должнаго: «всех почитайте». Неужели посему, должно почитать и таких людей, которые сами поколебали свое право на почтение делами неблагородными, низкими, порочными? – Гордость моя не хотела бы, но Апостольская заповедь велит и сих почитать, если не положительно, по крайней мере отрицательно, то есть, не презирать; потому что заповедь дана без исключения: «всех почитайте». Но можно ли не презирать таких людей? – Если должно; то, конечно, и можно: потому что мудрость Евангельская не заповедует невозможнаго. Отделите от человека дела неблагородныя, низкия, порочныя: отвращайтесь от них, презирайте их. Отделите человека от его дел, – и окажется возможным не презирать его.
Видя груду золотоносной земли, не знающий презрит ее, а знающий не презрит, ради крупиц золота, в ней заключенных. Подобно сему, смотря на человека, представляющаго неприятный вид необразованности, грубости, безпорядка, порока, невнимательный презрит его, а внимательный пожалеет, но В рукописи автора сих слов нет.  не презрит: потому что и в сей неблагообразной глыбе есть золото. Какое золото? – Существо человека, и особенно его душа.
Если с уважением смотрят и на малое дело великаго делателя, например, на какое нибудь дерево, посажденное знаменитым человеком, или на вещь, его руками сделанную: то можно ли презирать человека, – очень не малое дело великаго и премудраго Творца, которое Он и удостоил произвесть, и удостоивает хранить? Человек перестал бы существовать, если бы Бог презрел и пренебрег его. Следственно, самое бытие человека служит признаком, что Бог не презирает его. Кто же дерзнет презирать то, чего не презирает Бог?
Если чтим и охраняем от пренебрежения изображение царя, хотя бы оно было и несовершенно, или каким нибудь случаем повреждено: как можем презирать образ Божий, Самим Богом начертанный в человеке, хотя и не сохраненный в первобытном совершенстве, а в некоторых и много поврежденный, впрочем не совсем изглаженный, и предназначаемый к возстановлению?
Если тленную драгоценность не бросают с пренебрежением, а берегут со вниманием и уважением: то может ли быть предметом презрения нетленная драгоценность, – душа человеческая, не дешевле целаго мира оцененная непогрешительным Ценителем, Который сказал: «кая польза человеку, аще npиобрящет мир весь, и отщетит душу свою» (Мк. 8:36)? – Что я говорю: не дешевле мира? – Она куплена ценою, безмерно высшею; она искуплена ценою крови и жизни воплощеннаго Сына Божия.
Скажет кто либо: я по справедливости презираю недостойнаго, грешника, порочнаго. Остерегись, достойный! Если ты презираешь грешника: то сим самым не осуждаешь ли, больше или меньше, на презрение и себя? ибо и ты не безгрешен. Притом помысли, что ты видишь только внешность, а не внутренность; знаешь только не много прошедшаго, и минуту настоящаго, а совсем не знаешь будущаго. Доколе человек на земле; дотоле и добрый, обыкновенно, не без недостатков, ибо совершенная чистота есть достояние рая и неба; и злой не совсем без добра, ибо иначе земля отказалась бы носить его. И потому очень возможно, что между тем, как ты презираешь в человеке, что видишь, – в нем скрывается добро, котораго не видишь, или по крайней мере семя добра, которое может раскрыться, возрасти, принести плод, и представить его решительно достойным почтения. Тогда ты принужден будешь раскаяваться в неосмотрительном презрении. Лучше же совсем не делать того, что может вести к скорби раскаяния. Нет сомнения, что многие современники глумились над неблаговидною наружностию и странными поступками Симеона, Андрея, и наших Василия и Максима юродивых: но время открыло их сокровенную жизнь, и показало их достойными не только почтения, но и благоговения. Если бы мы стояли на стогне Иерусалима тогда, как Спаситель наш нес крест Свой, и за Ним, также на распятие, следовал разбойник: вероятно, мы не удержались бы от справедливаго, по видимому, и даже благочестиваго негодования, за чем этот презренный так близко идет за Всесвятым. Но как это было бы напрасно! Прошел час или два; и мы видим, что разбойник сделался исповедником Христа, что Христос в тот же день препровождает его в рай. Разбойник сделался для нас образцем, и мы благоговейно повторяем его молитву. После сего, не опасно ли презирать и юрода и разбойника?
Сии размышления, надеюсь, достаточны для того, чтобы определить значение, и почувствовать силу Апостольской заповеди: «всех почитайте». За сим естественно следует подумать об употреблении сего учения.
Нужно ли внушать почтение к тому, что само собою внушает почтение, – к священной власти Государя, к родителям, к начальствующим, к благодетелям?
Но, может быть, не излишне напомнить, чтобы не презирали того, что легко подвергается презрению.
Начальствующий да не пренебрегает и последняго подчиненнаго, но вниманием и снисхождением пусть сделает для него и последнее место не низким, и ему данное дело приятным: потому что чем охотнее делается дело, тем лучше и для дела, и для делающаго, и для начальствующаго над делом.
Богатый да не превозносится над бедными, но да нисходит подкреплять своею помощию сии смиренныя подпоры его собственнаго благополучия. Есть время, когда признательность бедных лучше для богатаго, нежели богатство.
Наследственно или условно владеющий трудом, или произведением труда подвластных, да не будет невнимателен к сим смиренным земли. Человек не вещь, которую можно употреблять, и не быть ей ничем обязану. И государственный, и нравственный, и особенно христианский закон с правом власти соединяет обязанность к подвластным. Если они отдают вам половину своего работнаго времени: отдайте им часть вашего свободнаго времени. Если они доставляют вам избыток; вы доставляйте им необходимое: безбедную жизнь, защиту, средства потребнаго для них образования, руководство и охранение нравов и веры. Умейте приобретать от них не одну выгоду, но и благодарность, и любовь. Любовь может, не снимая, облегчить их бремена, и сделать то, что они будут благословлять свою зависимость паче расширенной свободы.
Призванный судить и исправлять погрешающих да не презирает судимаго, даже и виновнаго, дабы презрение не сделало суда небрежным и неразборчивым. Уважение к человечеству да охраняет исправителя и судию от гнева, правосудие – от жестокости, исправляемых – от ожесточения.
Так, и подобным сему образом поступая с меньшими братиями нашими, братия христиане, мы будем исполнителями Евангельскаго учения и право шествующими последователями Христа, Который, будучи Господь господствующих, пришел на землю «не да послужат Ему, но послужити» (Мф. 20:28), умрети за грешников и вознести смиряющих себе. Слава Ему с Отцем и Святым Духом во веки! Аминь.

Христос «греха не сотвори» (1 Пет. 2:22). Сколько ни разглашал князь тмы, устами своих единомышленников, «яко человек сей грешен есть» (Ин. 9:24), дабы затмить сию вожделенную для нас невинность, сию святость Божественную – ее осияло полдневным светом самое осуждение Иисуса. Посмеяваясь шатаниям восстающих на него, Провидение повелело единому от среды их проповедать о нем то, в чем не верили его последователям, его учению, его житию, его знамениям. Пилат, в то самое время, когда уступает воплям кровожаждущей толпы: «распни, распни его» (Ин. 19:15), сам не престает вопиять: «аз ни единыя вины обретаю в Нем» (Ин. 18:38). Соглашается пролить кровь его, но не иначе, как умовенными в Его неповинности руками. Итак, пусть страждет Иисус, но да не радуются враги Его и да не унывают Его любящие: тот, иже есть Истина и Святость, не вотще вменяется с беззаконными. Пусть умирает Иисус, но да трепещет смерть приемлющая Его в свое владычество: ее права не простираются на безгрешного. «Не...мощно держиму быти Ему от нея» (Деян. 2:24).

Ибо Самого Иисуса Христа Апостол Петр называет, по Славенскому переводу Послания, «посетителем», по Греческому подлиннику, – «Епископом душ» (1 Пет. 2:25). Он, разделяя свое собственное Епископство душ, применительно к потребностям Церкви, коей Он есть «глава» (Кол. 1:18), «дал есть овы убо Апостолы, овы же Пророки, овы же Благовестники, овы же Пастыри и Учители» (Еф. 4:11).