ЖДАНОВ Александр Алексеевич (6.09.1860, с. Руднево Пронского у. Рязанской губ.- 16.03.1909, г. Корчева Тверской губ.), библеист, экзегет; отец советского политического деятеля А. А. Жданова. Род. в семье священника, окончил Скопинское ДУ (1874), Рязанскую ДС (1880), 2 года работал учителем в с. М. Сапожок Сапожковского у. Рязанской губ. В 1883 г. поступил в МДА, окончил ее в 1887 г. (1-й магистрант 42-го курса), был оставлен в академии профессорским стипендиатом. С 1888 г. исполнял должность доцента кафедры Свящ. Писания ВЗ МДА. 1 мая того же года Ж. женился на Екатерине, дочери экстраординарного проф. МДА кафедры евр. языка и библейской археологии П. И. Горского-Платонова. В 1891 г. защитил магист. дис. «Откровение Господа о семи азийских церквах: Опыт изъяснения первых трех глав Апокалипсиса» (М., 1891); утвержден в степени Указом Святейшего Синода от 23 сент. Работа получила положительный отзыв Синода и экзарха Грузии преосв. Палладия (Раева). 12 нояб. того же года был утвержден в должности доцента кафедры Свящ. Писания ВЗ. В 1892 г. Ж. дал отрицательный отзыв на докторскую диссертацию ординарного проф. МДА М. Д. Муретова «Ветхозаветный храм. Ч. 1: Внешний вид храма» (М., 1890; Отзыв о докт. дис. доц. МДА М. Д. Муретова. 1893). Ж. считал, что перевод текста с евр. языка, сделанный Муретовым, во многом уступает синодальному переводу, что неверны интерпретации древних авторов, в частности Филона Александрийского и Иосифа Флавия. Ошибочным был признан основной метод работы, опиравшийся на описание устройства 3 ветхозаветных храмов, Соломона, Зоровавеля и Ирода, при этом недостаточность информации в одном описании восполнялась примерами из другого (Там же. С. 57-58). Критиковал Ж. диссертанта и за выбор историографической традиции, за излишнее доверие к сочинениям предшествующих рус. исследователей-археологов, в частности проф. КДА А. А. Олесницкого, и за недостаточное использование «текстуально-критических и экзегетических трудов», посвященных книгам Исход, Царств, Паралипоменон и Иезекииля, таких авторов, как К. Ф. А. Диллман, Й. Кнабенбауэр и др. Неоправданными считал Ж. и попытки Муретова «поставить храм в связь с историей еврейской теософии» и выявить «генетическую зависимость позднейших иудейско-раввинских идей» от наружного вида храма (Там же. С. 74). Ж. пришел к выводу, что «критико-экзегетическая задача труда выполнена неудовлетворительно», предложенная новая реставрация храма «стоит ниже «общепринятой»... основной принцип реставрации ложен... и ведет к затемнению свидетельств Библии» (Там же. С. 74-75). Диссертация была передана на повторный отзыв в КазДА, совет которой поручил его составление проф. С. А. Терновскому. На основании положительных отзывов проф. Терновского и совета КазДА Муретов был утвержден в степени доктора богословия (Указ Святейшего Синода от 10 апр. 1893). Непримиримость Ж. в научных дискуссиях отрицательно повлияла на отношения с коллегами и осложнила его положение в корпорации МДА. В февр. 1893 г. ректор МДА архим. Антоний (Храповицкий) конфиденциально просил министра народного просвещения И. Д. Делянова подыскать Ж. место инспектора народных уч-щ. В сент. того же года Ж. перешел на службу в ведомство Мин-ва народного просвещения инспектором народных уч-щ Мариупольского у. Екатеринославской губ., в 1899-1901 гг. был директором Преславской учительской семинарии в Таврической губ., в 1901-1909 гг.- инспектором народных уч-щ Тверской губ. Уже в первых лекциях («О Послании Иеремии и «О толкованиях преподобного Ефрема Сирина на Священное Писание Ветхого Завета»), прочитанных Ж. для получения лекторского статуса, определились основные черты его богословского метода: историко-филологический анализ, особый акцент на исагогических вопросах, нежелание следовать распространенным в это время мнениям, не подтвержденным научными данными; при этом он активно пользовался экзегетическими сочинениями св. отцов. Рассматривая вопросы авторства, времени и места создания Послания Иеремии, Ж. отрицал принадлежность этой библейской книги прор. Иеремии, имя к-рого, по мнению Ж., поставлено в надписании книги для большей авторитетности, а также временные исторические рамки, в к-рые автор книги поместил свое произведение. Ж. считал, что Послание Иеремии было написано не в Египте, как обычно предполагали, а в М. Азии, в частности во Фригии или в сопредельных с ней малоазийских странах, где в рассеянии проживало большое количество израильтян. Ж. настаивал на том, что в состав греч. Библии Послание Иеремии вошло за 200-100 лет до Р. Х., во всяком случае по окончании перевода LXX. По мнению Ж., в Послании Иеремии нашло отражение не вавилонское пленение, а др. подобное событие. Он полемизировал с католич. библеистами, к-рые старались отыскать доказательства подлинности и канонического достоинства Послания Иеремии в надписании книги, в упоминании о ней во 2-й Книге Маккавейской и в свидетельстве греч. Библии. Во 2-й лекции, посвященной экзегетике прп. Ефрема Сирина, Ж. стремился показать, что творения прп. Ефрема по Свящ. Писанию ВЗ заслуживают внимания не только как назидательно-благочестивое чтение, но и как труды, содержащие материалы по истории толкования ВЗ в христ. Церкви. Особое внимание Ж. уделял филологическим замечаниям прп. Ефрема, представляющим интерес с т. зр. истории и критики библейского текста. Он отмечал истинно церковный принцип синтеза разных богословских направлений и экзегетических школ в творениях прп. Ефрема, который основывался на экзегетических приемах антиохийской, буквально-исторической традиции толкования ВЗ, осуждал излишества аллегорического толкования, но не отрицал присутствия духовного, или таинственного, смысла Свящ. Писания, что сближало его экзегезу с александрийской традицией. Магист. диссертация Ж., посвященная исследованию Откровения Иоанна Богослова, вызвала интерес в научных кругах. Авторы отзывов на диссертацию отмечали ее высокий научный уровень, систематичность, корректное использование научно-филологических методов, тщательность в изучении лит-ры по теме и обоснованную критику «не разделяемых автором толкований» (Муретов. 1893. С. 26). Исследование задумывалось как первое в правосл. экзегетике научно-историческое толкование Апокалипсиса. Но из-за жестких сроков, установленных для представления диссертации, Ж. написал комментарий только на вступительную часть книги - Послание к семи церквам (главы 1-3). Он отметил, что значение книги с религиозно-нравственной т. зр. возлагает на христ. богослова «обязанность ввести эту священную книгу в число предметов научного обследования» (Откровение... 1890. Кн. 9. С. 248-249). Ж. настаивал на историко-критическом подходе в исследовании книги, т. к. символическое толкование дает почву «для произрастания экзегетических плевел и терний» (Там же. 1891. Кн. 5/6. С. 460, 463). Диссертация косвенно была направлена против всевозможных мистико-аллегорических толкований Апокалипсиса, в т. ч. и против попытки увидеть в 7 церквах изображение 7 эпох истории Церкви. При этом Ж. настаивал на том, что в сочинениях древних комментаторов (таких, как сщмч. Викторин Петавский, Андрей и Арефа Кесарийские, Икумений Триккский) откровение о 7 церквах «согласно букве священного текста изъясняются исторически» (Там же. С. 469); он также считал, что экзегеза Апокалипсиса не нуждается в «благочестивых фантазиях» и неуместно превращать ее в «орудие для борьбы с противниками, для конфессиональной полемики» (Там же. С. 475), как это делал, напр., один из его предшественников - А. М. Бухарев. Из древних церковных писателей, занимавшихся толкованием Апокалипсиса, Ж. опирался преимущественно на свт. Андрея Кесарийского и архиеп. Арефу Кесарийского, подробно рассматривал наиболее авторитетные комментарии на лат. и нем. языках, напр. такие, как работы Корнелия а Ляпиде (1567-1637), К. Витринги (1659-1722), И. Розенмюллера (1736-1815) и др. Тщательно проанализировав Послания ап. Иоанна к церквам, Ж. пришел к заключению, что многое в них «находит себе должное изъяснение из общих исторических обстоятельств эпохи, к которой относится происхождение священной книги» (Там же. С. 460). Стремление Ж. поставить изучаемые главы книги в тесную связь с реальными явлениями совр. автору действительности, т. е. с историческим положением и отношениями 7 асийских церквей, отмечалось как особое достоинство работы. Такой подход позволял избежать антинаучного произвола, свойственного сектантам (Муретов. 1893. С. 26). Помимо критики греч. текста книги, а также определения исторической перспективы, совр. ап. Иоанну, Ж. сравнивал текст книги с параллельными местами из др. книг Свящ. Писания, особенно из ВЗ, выявлял богословский и нравственный смысл этих глав. Он не оставлял без внимания изложение и критический разбор тех толкований, к-рые не считал правильными, что способствовало постижению смысла комментируемого текста. Рецензенты отмечали, что Ж. достаточно независим от выводов совр. ему инославных богословов: он не увлекся филологическим анализом трудных для понимания выражений, разбором первоначальных корневых значений слов, но старался «уловить их библейский usus» (Там же. С. 151). Рецензенты отмечали, что научное исследование сохраняет церковный характер (Там же. С. 149, 155). Магист. диссертация Ж. была удостоена в 1892 г. советом МДА премии еп. Курского Михаила (Лузина) (по предложению и отзыву Муретова). Несмотря на недолгое пребывание в МДА, Ж. составил систематический курс ВЗ, к-рый включал вопросы общего введения в ВЗ (задачи, методы, содержание и история науки), решение важнейших исагогических и экзегетических проблем Пятикнижия, а также исторических и пророческих книг, которые были объединены в общий разд. «Пророки» (в соответствии с евр. Невиим). Курс, оставшийся незаконченным, был составлен применительно к расположению ветхозаветных книг в евр. каноне ВЗ. Указывая на излишнюю перегруженность дополнительным материалом зап. курсов по введению в ВЗ, Ж. предлагал исключить из этой дисциплины такие самостоятельные предметы, как евр. язык, библейская археология и библейская история. Отстаивая необходимость рассмотрения библейских книг в их историческом контексте, Ж. определял введение в ВЗ как историю «ветхозаветной Библии» (Из чтений по Свящ. Писанию ВЗ. Серг. П., 1914. С. 27). Главные задачи лекций ввиду ограниченности курса автор видел в изучении ветхозаветного канона и генезиса Библии, «происхождения отдельных книг, входящих в состав библейского канона», а также в изъяснении «избранных мест из тех священных книг» (Из чтений по Свящ. Писанию ВЗ // БВ. 1913. Т. 1. № 2. С. 26-29). Особое внимание Ж. уделял определению объема и границ Свящ. Писания ВЗ, месту этого предмета в системе наук, его связи с догматическим богословием, со всеобщей историей лит-ры, с филологическими науками. Из вопросов общего введения в ВЗ Ж. рассматривал состав и расположение книг в евр. каноне и в переводе LXX (То же. Серг. П., 1914. С. 29-37). Анализируя Пятикнижие, он указывал, что автором большей части текста являлся прор. Моисей (Там же. С. 147). Отмечая неполноту и непоследовательность аргументов критиков, отрицавших авторство Моисея, Ж. уклонялся от мелочных споров, сосредоточившись на историко-филологической экзегезе ряда мест Торы, имеющих принципиальное значение для дискуссии (Там же. С. 89, 95-147). Подобным образом построено и исследование книг отдела Невиим, где Ж. полемизирует и с мнениями совр. ему правосл. исследователей (напр., по поводу авторства Книги Иисуса Навина - То же. Ч. 2. С. 20-25). Нек-рые работы Ж. остались неопубликованными, в т. ч. «Словарь еврейских собственных имен», критический разбор книги Н. А. Морозова (1854-1946) об Апокалипсисе и др.
