«Легкое дыхание» - Бунин Иван Алексеевич
Ошибка в тексте ?
Выделите ее мышкой и нажмите
Описание произведения.
О чем повествует нам автор в «Легком дыхании»? О жизни-вспышке обаятельной и ветреной гимназистки Оли Мещерской. Образ Оли традиционно вызывает живой отклик в сердцах женской части аудитории, читающей этот рассказ. Кто-то видит в нём себя, кто-то ещё не видит, но интуитивно стремится к нему, в ком-то он вызывает сдержанную зависть… В любом случае, можно с уверенностью сказать, что многим этот образ кажется притягательным. Такой эффект достигается, в первую очередь, благодаря личному отношению автора к своей героине: читая талантливо написанное произведение, мы часто не замечаем, как автор ненавязчиво подводит нас к своей удивительной точке зрения на события и героев. А сам Иван Бунин считал, что его Оля Мещерская - это образец высшей степени простоты в женщине: «наивность и легкость во всём, и в дерзости, и в смерти».
А что до удивительного природного обаяния, которым наделена ничем не примечательная, на первый взгляд, девушка, которая, по словам автора, в младших классах едва ли отличалась от своих одноклассниц, то его тоже можно воспринимать как необъяснимый Божий дар. Так котята и щенки рождаются милыми, чтобы «животное обаяние» уберегло их от жестокости со стороны человека (или попыталось уберечь). Как верно подметил современный поэт Денис Бесогонов, раздаёт «дорогую славу» Создатель зачастую «насмешливо и честно». Другое дело, когда это природное обаяние начинают осознанно использовать во зло: так, в рассказе «Легкое дыхание» упоминается некий гимназист Шеншин, влюбленный в Олю, ветреность которой довела его до попытки самоубийства. Виноватый же в смерти Оли казачий офицер, был женатым человеком, которого она увела из семьи, хотя даже не собиралась продолжать с ним отношения… Выходит, что это «неправомерное» использование Божьего дара и погубило Олю Мещерскую.(Мф.5:28; Мф.5:32; Мк.10:11; Мк.10:12).
В этом контексте можно обратить внимание на другого персонажа рассказа «Легкого дыхания». О классной даме Оле Мещерской обычно вспоминают, только если возникает необходимость сравнить её характер с характером главной героини рассказа. Принято считать, что если Оля – это образец человека, живущего «полной жизнью», несмотря на мелкость этой провинциальной жизни, то её классная дама якобы живёт по заведенному скучному порядку и тешит себя пустыми фантазиями. Опять же, на такое восприятие положения вещей во многом влияет авторский комментарий: «…немолодая девушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ей действительную жизнь».
Давайте же попробуем взглянуть на эту героиню с другой стороны. «Сперва такой выдумкой был её брат, бедный и ничем не замечательный прапорщик, – она соединила всю свою душу с … его будущностью». Называя брата «ничем не замечательным» писатель сам противоречит себе: его «главная героиня» – тоже изначально ничем не примечательна, как, собственно, можно сказать и про каждого из нас. На неё начинают обращать внимание только из-за её естественного очарования, над которым, по словам самого же Бунина, она не слишком трудится. Заинтересоваться молодой весёлой девушкой из знатной семьи всё же гораздо проще, чем хранить нерушимую веру в «бедного прапорщика» – не это ли пример истинного человеколюбия?
Любить и верить в своего единственного брата – это естественно. Но вот что пишет Иван Алексеевич об отношении классной дамы к своей ученице: «Оля Мещерская – предмет её неотступных дум… ходит на её могилу каждый праздник… вспоминает то, что однажды подслушала…». Именно через воспоминание классной дамы писатель раскрывает нам смысл названия «Легкое дыхание», именно она сохранила мимолетный разговор гимназисток в своей памяти. Бунин пишет, что Оля Мещерская стала навязчивой идеей классной дамы уже после смерти, но одновременно показывает нам, что при жизни Оли, классная дама переживала за неё, внимательно за ней наблюдала. За ней – за девочкой из другого общества, обеспеченной, беззаботной, совершенно непохожей на неё саму, ни характером, ни судьбой. В отличие от директрисы лицея, она не осуждала Олю, не пыталась переделать на свой лад – только наблюдала со стороны и искренне переживала за будущность девушки.
Стремясь вывести перед читателем персонажа, достойного сожаления, в образе классной дамы Бунин показал человека, наделённого истинным смирением и человеколюбием – не это ли «легкое дыхание» промысла Божьего в произведении? Легкое – потому как веет оно на «втором плане», даже сам автор не до конца понимает его («так бывает со всяким, рождённым от духа»).
Классная дама Оли Мещерской оказалась способна с любовью и без осуждения принять «инаковость» другого человека. Именно она, а не бесчисленные поклонники Оли, приходит к ней на могилу и «слушая весенних птиц, сладко поющих и в холод, слушая звон ветра в фарфоровом венке, она думает иногда, что отдала бы полжизни, лишь бы не было перед её глазами этого мертвого венка».
Возможно, критически настроенный читатель сейчас скажет: «Чем помогут девушке эти «бы», это сослагательное наклонение?». Да, классная дама не «отдала полжизни», не вмешалась в судьбу Оли – а могла ли она? И, если могла, позволила ли бы ей Оля, столь уверенная в своем пути? Приняла бы она «инаковость» этой женщины так, как та приняла её? Мы не можем дать ответов на эти вопросы: ни в контексте произведения, ни в контексте реальной жизни.
В основе человеческих отношений лежит принятие другого, сочувствие к его судьбе, смирение себя перед ним и Богом (Гал.4:19). Всё это – единственная возможная основа для дальнейших действий, для попытки спасти другого, повлиять на его жизнь. Важнее всего – прислушиваться к «легкому дыханию» Духа, который всегда где-то рядом и готов научить любви к ближнему – тому таланту, который дан каждому из нас с рождения, нужно только постараться не закопать его в землю.
История создания.
«Лёгкое дыхание» — рассказ Ивана Алексеевича Бунина, написанный в 1916 году и впервые опубликованный в газете «Русское слово» (1916, № 83). Фактически это произведение было написано Буниным в имении Васильевском Орловской губернии, но навеяна его идея воспоминаниями о пребывании писателя в Италии, на острове Капри. Толчком к написанию рассказа послужило то, что в марте 1916 года к Бунину обратились из издания «Русское слово» и попросили предоставить произведение для публикации в пасхальном номере. Готовыми работами на тот момент Иван Алексеевич не располагал, но очень дорожил хорошими отношениями с этим изданием.
Рассказ «Легкое дыхание» был создан в период первой мировой войны. В то время как другие писатели сконцентрированы на современной им действительности, на событиях исторического масштаба, затрагивающих их Родину и окружающий мир, Бунин, наоборот, «отворачивается» от них в сторону историй частного порядка, в них он ищет для себя источник гармонии.
О том, как родилась идея «Легкого дыхания», существует красивая литературная легенда. Мол, бродил как-то Иван Алексеевич по кладбищу и увидел на могильном портрете сияющие глаза юной девушки. Он тут же задумался о том, как сложилась её судьба, как такая молодая, такая живая она безвременно закончила свой жизненный путь на этом кладбище, полном холодных могильных плит? Этот контраст настолько поразил писателя, что он решил посвятить ему литературное произведение. Как известно, эта красивая легенда закончилась тем, что рассказ «Легкое дыхание» вошёл в школьную программу для старших классов и до сих пор пользуется популярностью среди школьников. После толстых романов, рассказ Бунина, небольшой по объему и актуальный по тематике, действительно читается «на одном дыхании».
Отношение автора к вере.
Есть разные мнения об отношении Бунина к православной вере, например, русский философ И.А.Ильин считал, что «его творчество по существу своему до-духовно», то есть, писатель «больше мастер внешнего, чувственного опыта». «Для Бунина, как в Новом, так и в Ветхом Завете более важно не столько их собственно сакральное содержание, сколько проекция на земное существование, в частности – на животрепещущие вопросы сегодняшнего дня, что нередко придает религиозной образности метафорический характер». Среди литературоведов есть и те, которые подчеркивают интерес Бунина к другим религиям, в частности, к буддизму и даосизму.
Иван Бунин, на момент создания «Легкого дыхания», был увлечён теорией «живой жизни». Которая также находила отклик у А.Куприна, И.Шмелёва, В.Вересаева и др., но, разумеется, каждый из классиков трактовал и реализовывал её в своих произведениях по-разному. Согласно этой теории, истинную ценность представляет сама жизнь, полнота каждого проживаемого момента, вне зависимости от его внутреннего наполнения. «Carpediem» – известный со времен античности принцип.
Действительно, и в христианском понимании любовь к жизни не предосудительна: как можно не любить мир, созданный Богом, его природную красоту и стройность? Также нет ничего дурного в том, чтобы радоваться утренней уединенной прогулке по полю, наивным играм с первоклассницами в гимназии, танцам и музыке на балах – всё это составляет жизнь Оли Мещерской.
«Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рождённым от Духа». Всякий талант, несомненно, исходит от Бога, способность творить – это один из отзвуков образа Божьего в человеке. И талантливый человек порою следует за Духом, даже не осознавая этого, тогда произведение оказывается больше самого автора, глубже тех идей, которые он осознанно вкладывал в свою работу.
В церковнославянском языке дыхание и Дух Святой обозначаются одним словом – «дух», что добавляет глубины и многозначности Евангельскому тексту. При сотворении человека, Господь буквально «вдохнул» в него душу живую. Апостолы могли исцелять больных «дунув» на них, а в повести о Петре и Февронии Муромских, к примеру, святая Феврония исцеляет Петра закваской, на которую сперва «дует». Всё это говорит о том, что жизнь человека искренне верующего и соединяющего свои действия с волей Божией, освящается даже в самых малых повседневных делах.
Биография.
Иван Алексеевич Бунин (1870-1953) – русский поэт и писатель (сам ставил свою поэтическую деятельность на первое место, хотя в историю литературы вошёл скорее в качестве прозаика), первым из русских писателей удостоился Нобелевской премии по литературе. Традиционно считается одним из главных писателей «русского зарубежья», т.к. большую часть жизни провёл в эмиграции.
10 (22) октября 1870 года – родился в Воронеже. Вскоре после рождения Ивана, его семья переехала в имение Васильевское Орловской губернии.
1881-1886 – получал образование в Елецкой гимназии, откуда был исключен, так как родители не внесли плату за обучение. Дальнейшим образованием Ивана Алексеевича занимался его старший брат.
1887 – были напечатаны первые стихотворения: «Деревенский нищий» и «Над могилой Надсона». Первостепенными литературными ориентирами для Бунина в то время были Пушкин и Лермонтов.
1889 – Иван Бунин переехал в Орёл и поступил на работу в «Орловский вестник». В Орле он издаст свой первый сборник стихотворений за 1887-1891 годы.
1893-1894 – Иван Бунин попал под сильное влияние Л.Н. Толстого.
1895 – писатель переехал в Петербург, а чуть позже в Москву, где познакомился с А.П.Чеховым, А.И.Куприным, В.Я.Брюсовым.
1897 – Вышла книга рассказов «На край света».
1898 – Иван Бунин женился на Анне Николаевне Цакни, а в 1899 – развелся.
1900 – Вышел его рассказ «Антоновские яблоки».
1901 – Вышел сборник стихотворений «Листопад».
1903 – Бунин получил Пушкинскую премию за перевод «Песни о Гайавате» и за сборник «Листопад».
1903-1904 – Путешествия Бунина по Франции, Италии и Кавказу.
1905 – Смерть единственного сына Ивана Бунина, Николая.
1909 – Иван Бунин удостоился второй пушкинской премии за книгу «Стихотворения 1903 – 1906 годов» и стал академиком Российской академии наук.
1911 – Вышла повесть «Суходол».
1918-1919 – «Окаянные дни».
1924 – «Роза Иерихона».
1925 – «Митина любовь».
1927 – «Солнечный удар».
1929 – Сборник «Избранные стихи».
1927-1933 – Работа над романом «Жизнь Арсеньева».
1931 – «Божье дерево».
1933 – Первым из русских писателей Иван Бунин получил Нобелевскую премию по литературе.
1950 – Выпустил книгу «Воспоминания».
1953 год, 8 ноября – Иван Алексеевич Бунин умер в Париже.
Автор текста: Дарья Кислова.
На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.
В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне – фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.
Это Оля Мещерская.
Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневых гимназических платьиц: что можно было сказать о ней, кроме того, что она из числа хорошеньких, богатых и счастливых девочек, что она способна, но шаловлива и очень беспечна к тем наставлениям, которые ей делает классная дама? Затем она стала расцветать, развиваться не по дням, а по часам. В четырнадцать лет у нее, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо обрисовывались груди и все те формы, очарование которых еще никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла уже красавицей. Как тщательно причесывались некоторые ее подруги, как чистоплотны были, как следили за своими сдержанными движениями! А она ничего не боялась – ни чернильных пятен на пальцах, ни раскрасневшегося лица, ни растрепанных волос, ни заголившегося при падении на бегу колена. Без всяких ее забот и усилий и как-то незаметно пришло к ней все то, что так отличало ее в последние два года из всей гимназии, – изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз… Никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы, как ее. Незаметно стала она девушкой, и незаметно упрочилась ее гимназическая слава, и уже пошли толки, что она ветрена, не может жить без поклонников, что в нее безумно влюблен гимназист Шеншин, что будто бы и она его любит, но так изменчива в обращении с ним, что он покушался на самоубийство…
Последнюю свою зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума от веселья, как говорили в гимназии. Зима была снежная, солнечная, морозная, рано опускалось солнце за высокий ельник снежного гимназического сада, неизменно погожее, лучистое, обещающее и на завтра мороз и солнце, гулянье на Соборной улице, каток в городском саду, розовый вечер, музыку и эту во все стороны скользящую на катке толпу, в которой Оля Мещерская казалась самой беззаботной, самой счастливой. И вот однажды, на большой перемене, когда она вихрем носилась по сборному залу от гонявшихся за ней и блаженно визжавших первоклассниц, ее неожиданно позвали к начальнице. Она с разбегу остановилась, сделала только один глубокий вздох, быстрым и уже привычным женским движением оправила волосы, дернула уголки передника к плечам и, сияя глазами, побежала наверх. Начальница, моложавая, но седая, спокойно сидела с вязаньем в руках за письменным столом, под царским портретом.
– Здравствуйте, mademoiselle Мещерская, – сказала она по-французски, не поднимая глаз от вязанья. – Я, к сожалению, уже не первый раз принуждена призывать вас сюда, чтобы говорить с вами относительно вашего поведения.
– Я слушаю, madame, – ответила Мещерская, подходя к столу, глядя на нее ясно и живо, но без всякого выражения на лице, и присела так легко и грациозно, как только она одна умела.
– Слушать вы меня будете плохо, я, к сожалению, убедилась в этом, – сказала начальница и, потянув нитку и завертев на лакированном полу клубок, на который с любопытством посмотрела Мещерская, подняла глаза. – Я не буду повторяться, не буду говорить пространно, – сказала она.
Мещерской очень нравился этот необыкновенно чистый и большой кабинет, так хорошо дышавший в морозные дни теплом блестящей голландки и свежестью ландышей на письменном столе. Она посмотрела на молодого царя, во весь рост написанного среди какой-то блистательной залы, на ровный пробор в молочных, аккуратно гофрированных волосах начальницы и выжидательно молчала.
– Вы уже не девочка, – многозначительно сказала начальница, втайне начиная раздражаться.
– Да, madame, – просто, почти весело ответила Мещерская.
– Но и не женщина, – еще многозначительнее сказала начальница, и ее матовое лицо слегка заалело. – Прежде всего, что это за прическа? Это женская прическа!
– Я не виновата, madame, что у меня хорошие волосы, – ответила Мещерская и чуть тронула обеими руками свою красиво убранную голову.
– Ах, вот как, вы не виноваты! – сказала начальница. – Вы не виноваты в прическе, не виноваты в этих дорогих гребнях, не виноваты, что разоряете своих родителей на туфельки в двадцать рублей! Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из виду, что вы пока только гимназистка…
И тут Мещерская, не теряя простоты и спокойствия, вдруг вежливо перебила ее:
– Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом – знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне…
А через месяц после этого разговора казачий офицер, некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее на платформе вокзала, среди большой толпы народа, только что прибывшей с поездом. И невероятное, ошеломившее начальницу признание Оли Мещерской совершенно подтвердилось: офицер заявил судебному следователю, что Мещерская завлекла его, была с ним близка, поклялась быть его женой, а на вокзале, в день убийства, провожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему, что она и не думала никогда любить его, что все эти разговоры о браке – одно ее издевательство над ним, и дала ему прочесть ту страничку дневника, где говорилось о Малютине.
– Я пробежал эти строки и тут же, на платформе, где она гуляла, поджидая, пока я кончу читать, выстрелил в нее, – сказал офицер. – Дневник этот вот он, взгляните, что было написано в нем десятого июля прошлого года.
В дневнике было написано следующее:
«Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула, но тотчас же проснулась… Нынче я стала женщиной! Папа, мама и Толя, все уехали в город, я осталась одна. Я была так счастлива, что одна! Я утром гуляла в саду, в поле, была в лесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и я думала так хорошо, как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час играла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду жить без конца и буду так счастлива, как никто. Потом заснула у папы в кабинете, а в четыре часа меня разбудила Катя, сказала, что приехал Алексей Михайлович. Я ему очень обрадовалась, мне было так приятно принять его и занимать. Он приехал на паре своих вяток, очень красивых, и они все время стояли у крыльца, он остался, потому что был дождь, и ему хотелось, чтобы к вечеру просохло. Он жалел, что не застал папу, был очень оживлен и держал себя со мной кавалером, много шутил, что он давно влюблен в меня. Когда мы гуляли перед чаем по саду, была опять прелестная погода, солнце блестело через весь мокрый сад, хотя стало совсем холодно, и он вел меня под руку и говорил, что он Фауст с Маргаритой. Ему пятьдесят шесть лет, но он еще очень красив и всегда хорошо одет – мне не понравилось только, что он приехал в крылатке, – пахнет английским одеколоном, и глаза совсем молодые, черные, а борода изящно разделена на две длинные части и совершенно серебряная. За чаем мы сидели на стеклянной веранде, я почувствовала себя как будто нездоровой и прилегла на тахту, а он курил, потом пересел ко мне, стал опять говорить какие-то любезности, потом рассматривать и целовать мою руку. Я закрыла лицо шелковым платком, и он несколько раз поцеловал меня в губы через платок… Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход… Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!..»
Город за эти апрельские дни стал чист, сух, камни его побелели, и по ним легко и приятно идти. Каждое воскресенье, после обедни, по Соборной улице, ведущей к выезду из города, направляется маленькая женщина в трауре, в черных лайковых перчатках, с зонтиком из черного дерева. Она переходит по шоссе грязную площадь, где много закопченных кузниц и свежо дует полевой воздух; дальше, между мужским монастырем и острогом, белеет облачный склон неба и сереет весеннее поле, а потом, когда проберешься среди луж под стеной монастыря и повернешь налево, увидишь как бы большой низкий сад, обнесенный белой оградой, над воротами которой написано Успение Божией Матери. Маленькая женщина мелко крестится и привычно идет по главной аллее. Дойдя до скамьи против дубового креста, она сидит на ветру и на весеннем холоде час, два, пока совсем не зазябнут ее ноги в легких ботинках и рука в узкой лайке. Слушая весенних птиц, сладко поющих и в холод, слушая звон ветра в фарфоровом венке, она думает иногда, что отдала бы полжизни, лишь бы не было перед ее глазами этого мертвого венка. Этот венок, этот бугор, дубовый крест! Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона на кресте, и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное, что соединено теперь с именем Оли Мещерской? Но в глубине души маленькая женщина счастлива, как все преданные какой-нибудь страстной мечте люди.
Женщина эта – классная дама Оли Мещерской, немолодая девушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ей действительную жизнь. Сперва такой выдумкой был ее брат, бедный и ничем не замечательный прапорщик, – она соединила всю свою душу с ним, с его будущностью, которая почему-то представлялась ей блестящей. Когда его убили под Мукденом, она убеждала себя, что она – идейная труженица. Смерть Оли Мещерской пленила ее новой мечтой. Теперь Оля Мещерская – предмет ее неотступных дум и чувств. Она ходит на ее могилу каждый праздник, по часам не спускает глаз с дубового креста, вспоминает бледное личико Оли Мещерской в гробу, среди цветов – и то, что однажды подслушала: однажды на большой перемене, гуляя по гимназическому саду, Оля Мещерская быстро, быстро говорила своей любимой подруге, полной, высокой Субботиной:
– Я в одной папиной книге – у него много старинных, смешных книг – прочла, какая красота должна быть у женщины… Там, понимаешь, столько насказано, что всего не упомнишь: ну, конечно, черные, кипящие смолой глаза, – ей-богу, так и написано: кипящие смолой! – черные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, длиннее обыкновенного руки, – понимаешь, длиннее обыкновенного! – маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округленная икра, колена цвета раковины, покатые плечи, – я многое почти наизусть выучила, так все это верно! – но главное, знаешь ли что? Легкое дыхание! А ведь оно у меня есть, – ты послушай, как я вздыхаю, – ведь правда, есть?
Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре.
1916