«ИУДА» - Надсон Семен Яковлевич
Ошибка в тексте ?
Выделите ее мышкой и нажмите

Известный российский поэт и литературный критик Семен Яковлевич Надсон, произведения которого часто включаются в антологии православной поэзии, родился примерно 150 лет назад – 14 (26) декабря 1862 года , в Петербурге.
С младенческих ногтей мальчик познал горечь утраты: отец будущего поэта умер, когда Надсону не исполнилось и двух лет. Мать, Антонина Степановна Мамонтова, содержала сына и младшую дочь своими трудами, работая экономкой и домашней учительницей. Она повторно вышла замуж, но вскоре отчим Надсона в припадке умопомешательства покончил с собой, и семья оказалась практически без средств к существованию. Мать поэта умерла от чахотки весной 1873 года, оставив на попечение своих братьев сына и дочь, выросших в разных семьях. Психологически трудно жилось будущему поэту в семье дяди. Дело в том, что отец Надсона родился православным, но происходил из еврейской семьи, и это давало повод родным Семена обижать сироту. Например, поэт вспоминал: «Когда во мне, ребенке, страдало оскорбленное чувство справедливости, и я, один, беззащитный, в чужой семье, горько и беспомощно плакал, мне говорили – «опять начинается жидовская комедия», с нечеловеческой жестокостью оскорбляя во мне память отца». Впоследствии Надсон напишет в автобиографии: «История моего детства – история грустная и темная», а в стихотворении «Мать» признается:
Я рос одиноко..., я рос позабытым
Пугливым ребенком – угрюмый, больной,
С умом, не по-детски печально развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой...
После окончания гимназии Надсон поступил в Павловское военное училище, и несколько лет после его окончания служил в армии. Вскоре он оставил военную службу не только из-за серьезной болезни легких, но также из-за желания посвятить себя литературному труду. Последние годы жизни С.Я.Надсон, превозмогая тяжелую болезнь, занимался писательством. Скончался он в 24-летнем возрасте и был похоронен в Петербурге, на Волковом кладбище.
Творчество Семена Яковлевича, который унаследовал от родителей богатство православной веры отмечено евангельскими сюжетами. Примечательно, что первая рецензия на творчество поэта, вышедшая в пору его гимназических лет, была написана на стихотворение «Христианка». К этому же периоду жизни писателя относится его первый литературный триумф, который был также связан с религиозной темой. Это было чтение на концерте в гимназии стихотворения «Иуда» (1879). Как отмечают современники, произведение имело большой успех, послужив фундаментом для успешной карьеры литератора. Именно под впечатлением от «Иуды» Надсона начинают печатать в таких журналах, как «Мысль» и «Слово».
Каким же предстает величайший из предателей в поэме юного гимназиста? Читатель встречает Иуду у места трагической казни Спасителя. Боголюбивые ученики уже сняли пречистое тело. Осталось лишь высящееся над Голгофой орудие страстей Господних. Глядя на крест предавший испытывает растерянность:
– он и сам не знал,
Зачем и как сюда попал
Из Писания нам ничего не известно, знал ли Иуда, Кого предавал, или видел в Своей Жертве лишь «кровь неповинную» (Мф. 27:4). Этот евангельский эпизод оставляет свободу для богословской мысли. Христианский поэт, автор антологий православной поэзии Надсон наполняет содержание поступка «предателя» неведением. Его роковой персонаж начинает сознавать «Кого безумно ненавидел, / Чью жизнь на деньги променял», только когда Христос идет на место казни. Впоследствии мучимый угрызениями совести, предатель видит в «больном воображении» Спасителя, но для него это лишь «докучное виденье», которое он силится изгнать. Пред Иудой предстает не просто «апостол истины святой», но «Бог, осужденный приговором». Однако внезапно открывшейся истины о божественной природе Сына Человеческого не хватает, чтобы укрепить в преступнике веру в всесильное милосердие Божие.
А я? я знал ли сожаленье?
Мне нет пощады, нет прощенья!
Удивительные сокровища смысла открываются, если прочитать стихотворение в рамках господствующей для автора православной традиции. Так, в поэме есть целый отрывок, содержащий прямую речь, адресанта которой мы затруднились бы сходу определить. Это фрагмент седьмой:
Беги, предатель, от людей
И знай: нигде душе твоей
Ты не найдешь успокоенья:
Где б ни был ты, везде с тобой
Пойдет твой призрак роковой
Залогом мук и осужденья.
Беги от этого креста,
Не оскверняй его лобзаньем:
Он свят, он освящен страданьем
На нем распятого Христа!
. . . . . . . . . . . . . . .
И он бежал!..
Вне сомнения, речь принадлежит не ангельскому лику, так как ангелы – слуги Небесного Царя – не могут вводить в уныние («нигде душе твоей / Ты не найдешь успоконья»), это задача духа злобы. Как ни велико было преступление предателя, но и это преступление можно было избыть раскаяньем, подобно тому как омыл слезами покаяния свое предательство апостол Петр. Можно было бы предположить, что в поэтической вариации Надсона приведенный фрагмент принадлежит суду человеческому. Но, думается, что автор как истинный православный христианин никогда бы не возвел в ранг поэтической истины осуждение Иуды человеческим родом. И если взять во внимание, что предыдущие фрагменты пестрят фразами, описывающими внутренний диалог предателя, то можно предположить, что одним из участников этого диалога является дьявол. Именно он наущает Иуду: «Беги, предатель, от людей».
Показательно, что местом погибели Иуды становится лес, который согласно старинным русским преданиям считается пространством нечистым. Слова и словосочетания с семантикой тьмы «вечно мгла царит», «заря не проникает», «мрачный труп» присутствуют в описании пейзажа печальной гибели.
Таков портрет одного из двенадцати – предателя Искариота в творчестве Надсона. И «Если, – по убеждению одного современного критика, – все поэты России и мира – это рыцари-жрецы одного ордена, как полагал Ходасевич, то Надсон – это… рыцарь веры, выступающий с открыто поднятым забралом против всей омерзительной пошлости окружающего мира, его личность загадочна, а творчество – необыкновенно, а он сам – целомудренный творец высоконравственной поэзии, проникнутой христианскими мотивами любви, сострадания и всепрощения».
Иуда - Семен Надсон
I
Христос молился… Пот кровавый
С чела поникшего бежал…
За род людской, за род лукавый
Христос моленья воссылал;
Огонь святого вдохновенья
Сверкал в чертах его лица, И он с улыбкой сожаленья
Сносил последние мученья
И боль тернового венца.
Вокруг креста толпа стояла, И грубый смех звучал порой…
Слепая чернь не понимала,
Кого насмешливо пятнала
Своей бессильною враждой.
Что сделал он? За что на муку
Он осужден, как раб, как тать, И кто дерзнул безумно руку
На Бога своего поднять?
Он в мир вошел с святой любовью, Учил, молился и страдал -
И мир его невинной кровью
Себя навеки запятнал!..
Свершилось!..
II
Полночь голубая
Горела кротко над землей;
В лазури ласково сияя,
Поднялся месяц золотой.
Он то задумчивым мерцаньем
За дымкой облака сверкал,
То снова трепетным сияньем
Голгофу ярко озарял.
Внизу, окутанный туманом,
Виднелся город с высоты.
Над ним, подобно великанам, Чернели грозные кресты.
На двух из них еще висели
Казненные; лучи луны
В их лица бледные глядели
С своей безбрежной вышины.
Но третий крест был пуст. Друзьями
Христос был снят и погребен, И их прощальными слезами
Гранит надгробный орошен.
III
Чье затаенное рыданье
Звучит у среднего креста?
Кто этот человек? Страданье
Горит в чертах его лица.
Быть может, с жаждой исцеленья
Он из далеких стран спешил, Чтоб Иисус его мученья
Всесильным словом облегчил?
Уж он готовился с мольбою
Упасть к ногам Христа - и вот
Вдруг отовсюду узнает,
Что тот, кого народ толпою
Недавно как царя встречал, Что тот, кто свет зажег над миром, Кто не кадил земным кумирам
И зло открыто обличал,-
Погиб, забросанный презреньем, Измятый пыткой и мученьем!..
Быть может, тайный ученик, Склонясь усталой головою,
К кресту Учителя приник
С тоской и страстною мольбою?
Быть может, грешник непрощенный
Сюда, измученный, спешил,
И здесь, коленопреклоненный, Свое раскаянье излил?-
Нет, то Иуда!.. Не с мольбой
Пришел он - он не смел молиться
Своей порочною душой;
Не с телом Господа проститься
Хотел он - он и сам не знал, Зачем и как сюда попал.
IV
Когда на муку обреченный,
Толпой народа окруженный
На место казни шел Христос
И крест, изнемогая, нес,
Иуда, притаившись, видел
Его страданья и сознал,
Кого безумно ненавидел,
Чью жизнь на деньги променял.
Он понял, что ему прощенья
Нет в беспристрастных небесах,-
И страх, бессильный рабский страх, Угрюмый спутник преступленья, Вселился в грудь его. Всю ночь
В его больном воображеньи
Вставал Христос. Напрасно прочь
Он гнал докучное виденье;
Напрасно думал он уснуть,
Чтоб всё забыть и отдохнуть
Под кровом молчаливой ночи: Пред ним, едва сомкнет он очи, Всё тот же призрак роковой
Встает во мраке, как живой!-
V
Вот Он, истерзанный мученьем, Апостол истины святой,
Измятый пыткой и презреньем, Распятый буйною толпой;
Бог, осужденный приговором
Слепых, подкупленных судей!
Вот он!.. Горит немым укором
Небесный взор его очей.
Венец любви, венец терновый
Чело Спасителя язвит,
И, мнится, приговор суровый
В устах разгневанных звучит…
“Прочь, непорочное виденье, Уйди, не мучь больную грудь!..
Дай хоть на час, хоть на мгновенье
Не жить… не помнить… отдохнуть…
Смотри: предатель твой рыдает
У ног твоих… О, пощади!
Твой взор мне душу разрывает…
Уйди… исчезни… не гляди!..
Ты видишь: я готов слезами
Мой поцелуй коварный смыть…
О, дай минувшее забыть,
Дай душу облегчить мольбами…
Ты Бог… Ты можешь всё простить!
… … … … … . .
А я? я знал ли сожаленье?
Мне нет пощады, нет прощенья!”
VI
Куда уйти от черных дум?
Куда бежать от наказанья?
Устала грудь, истерзан ум, В душе - мятежные страданья.
Безмолвно в тишине ночной, Как изваянье, без движенья, Всё тот же призрак роковой
Стоит залогом осужденья…
И здесь, вокруг, горя луной, Дыша весенним обаяньем,
Ночь разметалась над землей
Своим задумчивым сияньем.
И спит серебряный Кедрон,
В туман прозрачный погружен…
VII
Беги, предатель, от людей
И знай: нигде душе твоей
Ты не найдешь успокоенья:
Где б ни был ты, везде с тобой
Пойдет твой призрак роковой
Залогом мук и осужденья.
Беги от этого креста,
Не оскверняй его лобзаньем: Он свят, он освящен страданьем
На нем распятого Христа!
… … … … …
И он бежал!..
… … … … …
VIII
Полнебосклона
Заря пожаром обняла
И горы дальнего Кедрона
Волнами блеска залила.
Проснулось солнце за холмами
В венце сверкающих лучей.
Всё ожило… шумит ветвями
Лес, гордый великан полей, И в глубине его струями
Гремит серебряный ручей…
В лесу, где вечно мгла царит, Куда заря не проникает,
Качаясь, мрачный труп висит; Над ним безмолвно расстилает
Осина свой покров живой
И изумрудною листвой
Его, как друга, обнимает.
Погиб Иуда… Он не снес
Огня глухих своих страданий, Погиб без примиренных слез, Без сожалений и желаний.
Но до последнего мгновенья
Все тот же призрак роковой
Живым упреком преступленья
Пред ним вставал во тьме ночной.
Всё тот же приговор суровый, Казалось, с уст Его звучал, И на челе венец терновый,
Венец страдания лежал!