Читать толкование: , Глава , стих . Толкователь — Иоанн Златоуст святитель

Так как (галаты), под предлогом обличения, мстили другим за свои страсти и обольщали себя тем, что они делают это для исправления грехов других, между тем как на самом деле желали утвердить свое любоначалие, то (апостол) говорит: "Братия! Если и впадет человек в некое прегрешение". Не сказал – "если сделает", но – "если впадет", т. е., "если будет увлечен". "Вы, духовные, исправляйте такового" (Вы духовнии исправляйте таковаго). Не сказал опять – "наказывайте", или осуждайте", но – "исправляйте". И даже на этом не останавливается, но, желая показать, что им нужно быть крайне снисходительными к вовлеченным в грех, прибавил: "в духе кротости" (духом кротости). Не сказал просто – "кротостью", но – "в духе кротости" (духом кротости), показывая тем, что это угодно и Духу, и что способность исправлять кротостью согрешающих есть дар духовный. Затем, чтобы исправляющий другого не возгордился, он устрашает и его опасностью подобного падения, говоря: "наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным" (блюдый себе, да не и ты искушен будеши). Как богатые подают бедным милостыню, чтобы, если и им самим придется впасть в бедность, получить тоже от других, так должно поступать и нам. Поэтому он представляет и необходимую причину, говоря: "наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным" (блюдый себе, да не и ты искушен будеши). При этом он еще и защищает согрешающего, во-первых, словами: "если и впадет", которыми указывает на великую немощь души, во-вторых, словами: "чтобы не быть искушенным" (да не и ты искушен будеши), обвиняя более искушение демонское, нежели нерадение души.

"Носите бремена друг друга" (Друг друга тяготы носите). Так как невозможно, будучи человеком, быть свободным от недостатков, то (апостол) убеждает не быть строгими судиями погрешностей других, но терпеливо сносить недостатки ближних, чтобы и другие сносили их собственные недостатки. Как при постройке здания не все камни получают одно назначение, но один годится для угла, а не для основания, другой для основания, а не для угла, так, без сомнения, и в теле Церкви. Равным образом и в нашем теле каждый может увидеть то же самое, однако же, один член терпит другого, и мы не требуем всего от каждого из них, потому что из совокупности разнообразного состоит и тело, и здание. "…И таким образом исполните закон Христов" (И тако исполните закон Христов). Не сказал – "исполняйте" (πληρώσατε), но – "восполняйте" (αναπληρώσατε), то есть: "исполняйте все вместе совокупными силами, терпя недостатки один другого". Так, например, тот вспыльчив, а ты сонлив: сноси же, в таком случае, его бурные порывы, чтобы и он сносил твою вялость. Таким образом, и он не согрешит, когда встретит снисхождение к себе с твоей стороны, да и ты не погрешишь, раз брат твой терпит в тебе то, что для него тяжело. Итак, подавая друг другу руку помощи, когда угрожает опасность падения, исполняйте закон общими силами, восполняя каждый недостатки ближнего своим терпением. Если же не будете так поступать, а всякий станет судить дела ближнего, то вы никогда не достигнете того, чего должны достигать. Подобно тому, как и по отношению к телу, если кто станет требовать от всех членов его одинакового служения, тело ни в каком случае не устоит, так и между братиями произойдет великая вражда, если мы от каждого будем требовать всего.

Обрати снова и здесь внимание на гордость. Кто считает себя чем-нибудь, тот ничто, и первым доказательством ничтожности своей представляет именно такое легкомыслие.

Здесь он показывает, что нам нужно быть судиями свой собственной жизни, и не слегка, но со тщанием исследовать совершенное нами. Например, ты сделал какое-нибудь добро? Смотри, не сделал ли ты его по тщеславию, или по нужде, или по ненависти, или по лицемерию, или по какому-либо другому человеческому побуждению. В самом деле, подобно тому как золото, хотя и кажется блестящим прежде, чем положено будет в горнило, но совершенно познается уже после того, как подвергнется действию огня и от чистого золота будет отделена всякая примесь, точно так же и наши дела тогда только откроются в настоящем виде, когда мы тщательно исследуем их, тогда мы и увидим, что мы сами за многое повинны осуждению. "…И тогда будет иметь похвалу только в себе, а не в другом" (и тогда в себе точию хваление да имать, а не во ином). Этими словами (апостол) предписывает не правило, но лишь оказывает снисхождение, говоря как бы так: "Хвалиться, конечно, безумно, но если уже хочешь хвалиться, то не перед ближним, как фарисей". А кто научится не хвалиться перед ближним, тот, без сомнения, скоро перестанет хвалиться и в себе. Вот почему он и сделал им это снисхождение, чтобы мало-помалу уничтожить в них все зло. Действительно, привыкший хвалиться только в себе, а не перед другими, скоро исправит и этот недостаток, потому что, кто не считает себя лучше других (это и значат слова – "не в другом"), но хвалится только собою, рассматривая себя одного, тот перестанет, наконец, делать и это. А чтобы ты мог убедиться, что (апостол) имеет в виду достижение именно этого, смотри, как он смиряет такового страхом, выше сказав: "да испытывает свое дело" (дело свое да искушает).

Он делает вид, будто дает заповедь, возбраняющую хвалиться перед другим, а между тем этим исправляет и хвалящегося, чтобы он и о себе не думал много, приводя его в сознание своих собственных грехов и поражая его совесть наименованиями бремени и ношения тяжести.

Здесь (апостол) говорит уже об учителях, чтобы наставляемые усердно служили им в содержании. Но для чего Христос установил такой закон? А в новом (завете) есть действительно этот закон, чтобы проповедующим Евангелие жить от благовествования (1 Кор. 9:14); да и в ветхом (завете) точно так же левиты получали большие приношения от подчиненных (Числ. 31 и 35). Итак, для чего же Он установил это? Прежде всего для того, чтобы дать побуждение к смирению и любви. Так как учительское достоинство часто надмевает имеющих его, то Христос, желая смирить высокомерие учителя, поставил его в необходимость нуждаться в помощи наставляемых им, а с другой стороны и последним предоставил случай быть более доступными благосклонности, научая их чрез услужливость учителям быть благосклоннее и к другим, а чрез это возбуждая и немалую любовь в тех и других. А если бы не было, как я сказал, этого (намерения), то для чего Он, питавший неблагодарных иудеев манною, поставил апостолов в состояние нищих? Не очевидно ли, что чрез это Он хотел научить (последних) великим добродетелям – смирению и любви, а равно и тому, чтобы наставляемые не стыдились быть под руководством людей, по-видимому презренных? Просить считается постыдным; но это не могло уже казаться таким после того, как учители делали то же самое совершенно свободно; а таким образом и отсюда ученики получали не мало пользы, научаясь из примера учителей презирать всякую славу. Поэтому-то (апостол) говорит: "Наставляемый словом, делись всяким добром с наставляющим" (да обращается же учайся словеси учащему во всех благих). Это значит – должен проявлять по отношению к нему совершенную щедрость, так как, указывая на это, он сказал: "делись всяким добром" (во всех благих). "Ученик, – говорит он, – не должен ничего считать своею собственностью, но все должно быть у него общее с учителем. Ведь он получает больше, нежели дает, и настолько больше, насколько небесное выше земного". Указывая на это, он и в другом месте сказал: "Если мы посеяли в вас духовное, велико ли то, если пожнем у вас телесное?" (аще мы духовная сеяхом вам, велико ли, аще мы ваша телесная пожнем) (1 Кор. 9:11). Поэтому он и называет это дело общением, показывая тем, что оно не остается без воздаяния, а благодаря этому и любовь делается пламеннее и крепче. Итак, если учитель просит необходимого для жизни, то, и получая это, сохраняет свое достоинство. В самом деле, похвалою учителю служит уже и то, когда он так усерден к проповеди, что имеет нужду в помощи других, терпит крайнюю бедность и презирает все житейское. А если он преступает меру необходимого, то теряет и свое достоинство, но не оттого, что берет, а оттого, что берет сверх меры. Чтобы неблаговидная жизнь учителя не ослабила усердия к нему ученика, и чтобы последний во время бедности учителя не стал пренебрегать им за его нечестные поступки.

Подобно тому, как в посевах – тот, кто сеет горох, не может пожать пшеницы, потому что жатва необходимо бывает однородна с посеянным, – точно также бывает и в делах, – кто наполняет плоть свою удовольствиями, пьянством, необузданными пожеланиями, тот и пожнет то, что из этого обыкновенно произрастает.

Что же это такое? Наказание, отмщение, посрамление, поругание, истление. Ведь роскошные обеды и пиршества не имеют никакого другого последствия, кроме истления, – так как и сами они тлеют, и вместе с собою тлят и тело. Напротив, дела духовные не таковы, но совершенно противоположны (плотским). Смотри, в самом деле: ты посеял милостыню, – тебя ожидают небесные сокровища и вечная слава; посеял целомудрие, – тебя ожидают честь и награда, приветствия ангелов и венцы от Подвигоположника.

Чтобы кто не подумал, что должно заботиться и пропитывать только учителей, а о других можно и не заботиться, (апостол) заключает свое слово общим наставлением, и раскрывает дверь щедрости для всех, и распространяет ее до того, что повелевает подавать милостыню даже иудеям и язычникам, хотя и в надлежащем порядке, но все-таки подавать ее всем. Какой же это порядок? Иметь большее попечение о верных. И как он обыкновенно делает и в других посланиях, так поступает и здесь, – говоря не только о том, что нужно подавать милостыню, но и подавать с охотою и непрестанно; на это именно указывает он словами – "сеять" и "не должно унывать". Но так как он потребовал от них многого, то полагает при дверях и награду для них, указывая на некоторую новую и необыкновенную жатву. "В земледельческих трудах не только сеющий, но и жнущий претерпевает большое утомление, борясь с жаром, пылью и великою тяжестью труда; тогда же, – говорит он, – ничего подобного не будет", как это видно из сказанного им: "ибо в свое время пожнем, если не ослабеем" (во время бо свое пожнем не ослабеюще).

Подобно тому, как не всегда в нашей власти производить посев, точно так же не всегда мы можем подавать и милостыню. Когда мы уйдем из этого мира, то хотя бы и тысячу раз хотели творить милостыню, мы не будем в состоянии совершить ничего. Об этом свидетельствуют нам и те девы, которые, хотя пришли с искренним желанием, но не имея обильной милостыни, отлучены были от брачного чертога (Мф. 25), а равно и тот богач, который презрел Лазаря, так как и он, потому что лишен был помощи ее, не получил милости ни от патриарха, ни от кого-либо другого, несмотря на слезы и сильные просьбы, но остался навсегда в огненном мучении, без всякого послабления (Лук. 16). Поэтому и говорит: "Итак, доколе есть время, будем делать, и притом всем". Этими словами он особенно предостерегает их от скупости иудейской. У последних все дела человеколюбия ограничивались только единоплеменниками, тогда как учение благодати призывает на трапезу благотворения и море, и землю, хотя и обнаруживает большее попечение о своих.

Подумай, какая великая скорбь объемлет эту блаженную душу. Как пораженные какою-либо скорбью, или лишившиеся кого-нибудь из родных, или потерпевшие какое-либо неожиданное несчастие не имеют покоя ни днем, ни ночью, по причине удручающей их душу скорби, – так и блаженный Павел, сказав немного о нравственности, опять возвращается к прежнему, что более всего возмущало его душу, и говорит так: "Видите, как много написал я вам своею рукою" (видите, колицеми книгами писах вам моею рукою). Здесь он указывает только на то, что все это послание написал он сам, а это служило свидетельством его великой близости. Другие послания сам он только диктовал, а писал другой, как это видно из послания к римлянам, в конце которого сказано: "Приветствую вас… и я, Тертий, писавший сие послание" (целую вы и аз Тертий, написавый послание сие) (Рим. 16:22); в настоящем же случае написал все послание сам. Сделал же это он теперь и по необходимости, не только из любви к ним, но вместе и для отвращения худого подозрения. Так как на него возводили обвинение в таких делах, в которых он не принимал никакого участия, и говорили, что он проповедует обрезание и только притворяется не проповедующим, то ввиду этого он и вынужден был собственноручно написать это послание, чтобы представить о себе письменное свидетельство. Словом же "много" (колицеми), по моему мнению, он указывает не на обширность послания, а на недостаточную красоту почерка, как бы так говоря: "Хотя я не умею красиво писать, однако же, принужден написать это послание собственноручно, чтобы заградить уста клеветникам".

Здесь (апостол), показывая, что они не сами собою впали в это заблуждение, а по принуждению, тем самым представляет им случай оставить таковое, а, почти оправдывая их, тем убеждает скорее отстать от лжеучителей. Но что значит – "хвалиться по плоти"? Заслуживать похвалу от людей. "Так как (лжеучители) сами терпели поношение от иудеев за оставление отеческих обычаев, то, чтобы избегнуть этого поношения, – говорит он, – они хотят совратить вас, чтобы самим оправдаться перед теми вашею плотию". Сказал же это он для того, чтобы показать, что лжеучители делали это не для Бога, говоря как бы так: "Это происходит не от благочестия, а все делается из одного человеческого честолюбия, ради угождения неверным – тем, что верные обрезываются, и предпочитают оскорбить Бога, чтобы только угодить людям". Это именно значат слова – "хвалиться по плоти".

Затем, желая показать, что лжеучители и с другой стороны недостойны прощения, он еще обличает их и в том, что они повелевают обрезываться не только из угождения другим, но и для собственного тщеславия. Поэтому он и прибавил: "дабы похвалиться в вашей плоти" (да в вашей плоти похвалятся), – как будто они действительно имеют учеников, а сами учители. Но откуда это видно? "Ибо и сами… не соблюдают закона" (Ни бо сами закон хранят), – говорит он. Впрочем, если бы и соблюдали, то и в таком случае были бы достойны величайшего осуждения, а теперь и самое намерение их преступно.

Конечно, это считается позорным, но только в мире и у неверных, а на небесах и у верных это величайшая слава. Так и бедность для других постыдна, для нас же она – похвала; и терпеть поругания для многих кажется смешным, а мы этим хвалимся. Точно так же и крест есть наша похвала. И не сказал он: "я же не хвалюсь", или: "я же не хочу хвалиться", но – "мне же да не будет", как бы отвращаясь чего, как безрассудного, и прося у Бога помощи, чтобы ему избежать этого. В чем же состоит похвала о кресте? В том, что Христос ради меня принял зрак раба, и ради меня претерпел страдания, – ради меня, бывшего рабом, врагом и неблагодарным, и так возлюбил меня, что предал и Себя (на смерть). Что еще можно найти равное этому? Если рабы, получая только похвалу от своих господ, которые, будучи притом одного естества с ними, хвалятся этим, то как же не хвалиться нам, когда Владыка, истинный Бог, не постыдился претерпеть за нас крестную смерть? Поэтому и мы не будем стыдиться Его неизреченного милосердия к нам. Он не устыдился быть распятым за тебя, а ты стыдишься исповедывать Его бесконечное милосердие? В таком случае ты подобен тому узнику, который прежде не стыдился своего царя, а когда последний, придя к нему в темницу, снял с него оковы своими руками, стал из-за этого стыдиться его. Это было бы крайним безумием, так как этим особенно и надобно хвалиться. "…Которым для меня мир распят, и я для мира" (Имже мне мир распяся, и аз миру). Миром он называет здесь не небо и землю, но дела житейские – похвалу от людей, почет, славу, богатство и все подобное, что кажется обыкновенно блистательным. "Все это, – говорит, – стало для меня мертво". Таков должен быть христианин, и эти слова он должен постоянно иметь на устах своих. Но (апостол) еще не был доволен только первым видом умерщвления, но присовокупил и другой, сказав: "и я для мира" (и аз миру), указывая этим на двойное умерщвление, и как бы так говоря: "и это для меня мертво, и я, с другой стороны, мертв для этого; это не может овладеть мною или пленить меня, потому что раз и навсегда умерло для меня; и я не могу быть одержимым желанием его, так как и я мертв для этого". Нет ничего блаженнее подобного умерщвления, так как оно служит основанием блаженной жизни. * * * (Ин. 5:44 - начало) Послушай, как Павел, в точности узнавший людскую славу, не только не домогается ее, но и отвращается, говоря: "я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа". Итак, и ты возревнуй об этой похвале, чтобы не разгневать Господа. А, ища похвалы людской, ты бесчестишь не только себя, но и Бога. Будучи живописцем и имея у себя ученика, ты и сам не перенес бы равнодушно, если бы он не стал тебе показывать произведений своего искусства, а выставил бы картину напоказ простым зрителям. Если это обидно для собратьев, то гораздо более для Владыки. (Далее 1 Кор. 6:3)

Видишь ли, на какую высоту вознесла (апостола) сила креста? Она не только все мирское сделала мертвым для него, но и поставила его несравненно выше прежней жизни. Какая сила может равняться этой силе (креста)? В самом деле, кто раньше подвергался смерти и других умерщвлял за обрезание, того крест научил, вменив обрезание наравне с необрезанием, искать дел новых, дивных и превышенебесных. Новою тварью он называет нашу жизнь, – как в отношении к совершившемуся, так и в отношении к имеющему еще совершиться. В отношении к совершившемуся – потому, что душа наша, состарившаяся во грехе, чрез крещение вдруг обновилась, как бы созданная вновь, почему и требуется от нас также и образ жизни новый и небесный; в отношении же к будущему – потому, что небо, и земля, и вся наконец тварь вместе с нашими телами должны перейти в состояние нетления.

"Итак, не говори мне, – говорит (апостол), – об обрезании, которое теперь не имеет уже силы; да и как, в самом деле, оно может оставаться теперь, когда все так изменилось? Ищи новых дел благодати. Только стремящиеся к этим делам насладятся миром и милостию Божией и могут быть названы в собственном смысле Израилем, – тогда как те, которые мыслят противное этому, хотя бы они родились и от Израиля¹ и носили имя его, лишились всего этого, и сродства с ним, и самого наименования. Только исполняющие это правило, оставивши древнее и следуя учению благодати, могут назваться истинными израильтянами".

Здесь он говорит это не как утомленный или отчаявшийся. Как, в самом деле, мог ослабеть или упасть духом тот, кто решился ради учеников все сделать и претерпеть, – кто говорит: "настой во время и не во время" (настой благовременне и безвременне) (2 Тим. 4:2), и еще: "не даст ли им Бог покаяния к познанию истины, чтобы они освободились от сети диавола" (еда како даст им Бог познание истины, и возникнут от диавольския сети) (2 Тим. 2:25-26)? Для чего же он говорит это? Для того, чтобы возбудить их недеятельный ум, привести их в больший страх, утвердить предписанные им правила, и предостеречь их впредь от подобных смятений. "…Ибо я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем" (Аз бо язвы Господа Иисуса Христа на теле моем ношу). Не сказал – "имею", а – "ношу", точно кто-нибудь гордящийся своими трофеями или царскими знаками отличия. Хотя носить язвы считается также признаком бесчестия, но он хвалится язвами; и подобно тому как радуются воины, носящие знамена, так радуется и он, носящий язвы. Но для чего он говорит это? "Для того, – говорит, – что эти язвы оправдывают меня лучше всякого слова, лучше всякого голоса. Они издают голос сильнее всякой трубы против тех, которые противоборствуют мне и говорят, то я учу притворно и говорю иногда в угождение людям. Если бы кто увидел окровавленного и покрытого бесчисленными ранами воина, вышедшего из строя, тот, конечно, не мог бы обвинять его в трусости и предательстве, так как он на самом теле своем носит доказательство своего мужества. Так же, – говорит, – должно судить и обо мне. И если кто хочет слышать мое оправдание и узнать мой образ мыслей, тот пусть смотрит на мои раны, которые представляют доказательство сильнее этих слов и этого писания". В начале послания он ясно доказал свое непритворство внезапным своим обращением, в конце же его доказывает это своими страданиями. А чтобы кто-нибудь не сказал, что он обратился с искренним сердцем, но после не устоял в том же самом расположении, для этого он и приводит свои труды, страдания и язвы в свидетели того, что он также и устоял.

Наконец, достаточно оправдавшись во всех отношениях, и уверив, что ничего не сказал по гневу или по нерасположению, а питает к ним неизменную любовь, он снова подтверждает то же самое, заключая свое слово молитвою, исполненною бесчисленных благ, и говоря: "Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом вашим, братия. Аминь". Этими последними словами он наложил печать на все сказанное прежде. В самом деле, он не сказал просто – "с вами", как говорит в других посланиях, но – "со духом вашим", отклоняя их от плотского, и везде указывая на благодеяния Божии, и напоминая о благодати, которую они получили и которая достаточна была для того, чтобы избавить их от всякого иудейского заблуждения. Как принятие Духа зависело не от немощного закона, но от оправдания чрез веру, так и удержание его после принятия зависело не от обрезания, а от благодати. Поэтому он и заключил увещание молитвою, напомнил о благодати и духе и назвал их братьями, и, призвав Бога, чтобы они постоянно наслаждались этими дарами, оградил их двойною оградою, так как сказанное им есть и молитва, и вместе всецелое наставление, и потому служит для них вместо двойной стены. В самом деле, и наставление, напоминающее им, каким благ они удостоены, весьма сильно могло удерживать их в догматах Церкви, и молитва, призывающая благодать и умоляющая ее неотлучно пребывать в них, не попускала духу отступить от них. Когда же (Дух) будет пребывать в них, тогда всякое ложное учение исчезнет как пыль, о Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава с Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.