Проповедь: Неделя 20-я по Пятидесятнице. Воскрешение сына наинской вдовы

Поучение в неделю двадцатую по Святом Духе, в которую (в год произнесения поучения) случилась и память св. великомученика Димитрия, 26 октября « Славяху Бога, глаголюще: яко Пророк велик воста в нас» ( Лк. 7:16 ) Благочестивые мои слушатели! В сию рядовую, по чину церковному двадцатую по Святом Духе, неделю о воскресении сына вдовицы, в которую нынешним годом случилась и память святого великомученика Димитрия, ум наш внутренними очами как бы смотрит на два города: на город в Галилее, называемый Наином, и на город в Фессалии, называемый Солунью, и в обоих городах выносят мертвецов. В городе, который в Галилее, называемом Наином, выносят для погребения умершего сына, единородного у матери его: «Се изношаху умерша » ( Лк. 7:12 ). В городе, который в Фессалии, называемом Солунью, выносят из темницы для погребения мертвое тело, исколотое за Христа копьями, тело святого великомученика Димитрия: «Се изношаху умерша». Обоих этих мертвецов воскрешает жизнодавец Христос, но не одинаково: у мертвеца наинского Он воскрешает тело для временной жизни, у солунского же мертвеца — душу от временной жизни, как бы от смерти, воскрешает для вечной жизни. За оба эти воскрешения нам подобает славить Бога и говорить: «Пророк велий воста в нас, и посети Бог люди Своя» ( Лк. 7:16 ). Я же, грешный, ставши между этими двумя городами, между Наином и Солунью, и посмотревши на обоих внутренним зрением, в одной стране слышу глас народа: «Идяху бо с Ним ученика Димитрия. О них обоих я слышу, что они велики: там великий Пророк велий воста в нас»; в другой же стране вижу святого великомученика Димитрия. О них обоих я слышу, что они велики: там — великий Пророк, здесь — великий мученик. Я намерен хотя бы отчасти измерить величие обоих или, лучше, хотя бы издали присмотреться к их безмерному величию и познать сие. Как велико было величие Христа на земле во плоти и как велико было величие на земле Христова мученика? Подобно ли было величие мученика величию Христа? Ты же, евангельский воскрешенный из мертвых сын вдовицы, не прогневайся, что я миную тебя, имея вместо тебя ангела моего, святого великомученика Димитрия. Пусть говорят о тебе граждане наинские и радуется о тебе мать твоя, которой ты отдан: «Вдаде бо матери его» ( Лк. 7:15 ), — нам же предстоит говорить и радоваться о Христе и о Христовом мученике. Прежде всего, приступивши, хотя и с трепетом, ко Христу, Спасителю моему, « Емуже несмь достоин преклонься разрешити ремень сапога Его» ( Лк. 3:16 ), и к величию Его, я, хотя и не имея смелости, дерзаю мерить сие величие и для этого ищу мерительного орудия, которым бы можно было измерить. Святый Иоанн Богослов в своем Откровении показывает мне некоего ангела в лице человеческом, имеющего в руке своей мерительную трость: «Глаголяй, — говорит, — со мною имеяше трость злату, да измерит град новый, с небеси сходящий, и врата его, и стену его» ( Откр. 21:15 ). Что такое означал тот град, какова его тайна — об этом нет нужды ныне говорить подробно, чтобы не затянулось время; я вспомню только то, что приличествует нашей беседе. Святый Андрей Кесарийский, толкуя Апокалипсис, стеной называет Христа, говоря так: «Стеной великой церковной, высокой и охраняющей находящихся во святом граде, является Христос; двенадцать врат в нем — это святые Его апостолы, чрез которых мы получили приведение и вход к Отцу». Мы же внемлем следующим словам: «Христос есть стена». Если Христос есть стена града, сходящего с неба, то, значит, ангел, хотящий измерить эту стену, хочет измерить Христа. В действительности так и есть: «Да измерит, — говорит, — град и стену». Измеряй же за меня ты, ангел, Христа, измеряй, как велико Его величие, мы же будем смотреть на готовое дело. Какою же мерою измеряет ангел? «Мерит, — говорит Богослов, — в меру человеческу, яже есть ангельска». Что же это такое — мера человеческая и в то же время мера ангельская? Может ли человеческая мера быть равна ангельской? Человеческая мера основывается на росте человеческом и измеряется локтями и саженями, мера же ангельская должна была бы безмерной быть, поелику естество ангельское несравненно больше человеческого естества. Как же в Откровении Богослова мера человеческая полагается равною ангельской, ангельская же равною человеческой? Прежде чем выяснится сия тайна, я скажу следующее: не думай, слушатель мой, что здесь идет беседа о величии какого-нибудь роста человеческого, но о величии чести; честь же познается только в разумной твари, которая, зная Творца своего, знает И себя, знает и честь свою, и бесчестие. В неразумной же и в бездушной твари честь не познается. В чести на земле серебро, золото, жемчуги и камни драгоценные, однако же все это, будучи бездушным, не знает чести своей. Честны на небе звезды, луна и солнце, однако же и они не знают чести своей, будучи бездушными тварями. Разумная же тварь знает, почитается ли она, или обесчещивается. Разумная тварь есть двоякая — видимая и невидимая: видимая разумная тварь есть человек, невидимая же разумная тварь — ангел. Двоякая посему есть и честь: человеческая и ангельская. Величие человеческой чести состоит в высочайшей власти человеческой, в сане царском, ибо выше царской власти нет, и она называется царским величеством. Действительно, как говорит один из постельничих царя Дария: «Царь над все премогает и господствует всеми, и владычествует ими, и вся, елика аще речет тем, сотворяют. Аще послет тех к брани, творят брань, идут и срыют горы и стены, и столпы; закалаются и закалают, и слова царева не преступают, и той один сам есть; аще глаголет: убийте, — убиют; аще глаголет: отпустите, — отпустят; и глаголет: поразите, — поразят; и глаголет: разорите, — разорят; глаголет: созидайте, — созидают; глаголет: посеците, — посецают; глаголет: насадите, — насаждают; и весь народ и силы его послушают самаго». Вот в чем состоит величие человеческой чести, то есть, власти царской. Величие же ангельской чести заключается, с одной стороны, в невещественной, бесплотной природе ангелов, с другой же, согласно евангельскому слову, — в том, что они «выну видят лице Отца Небеснаго» ( Мф. 18:10 ), непосредственно предстоя Богу. «Непосредственно» означает то, что между ангелом и Богом ничто не посредствует, не разделяет: за ангелом — тотчас Бог, за Богом — тотчас ангел, посреди же этих двух природ, ангельской и Божеской, нет никакой другой природы. Как на земле считается великой честью и славой быть близ царя, быть ближе всех, быть так, чтобы ничто не посредствовало и не разделяло, подобно сему и на небе великая слава ангелов заключается в том, что они находятся около Бога ближе всякого другого создания и непосредственно Ему предстоят: это и есть величие ангельской чести. Здесь приступим к мерителю, которого видел святый Богослов, и посмотрим, что он мерит во Христе, Спасителе нашем. Мерит как бы высоту городской стены, величие чести, чести же человеческой и ангельской, и находит величие высочайшей человеческой чести, то есть, царской власти, ибо пречистой Матери Божией он во время благовещения говорит: «Даст ему Господь Бог престол Давида, отца Его, и воцарится в дому Иаковли во веки, и царству Его не будет конца» ( Лк. 1:32—33 ). Когда же родился Господь наш, тотчас три восточных царя приветствовали Его царским титулом: « Где есть рождейся Царь?» ( Мф. 2:2 ). Сию высочайшую человеческую честь, то есть, власть царскую, признал в Нем и народ в нынешнем Евангелии, говоря: «Пророк велий воста в нас», ибо слово «пророк» у израильтян было в равной чести с царским титулом. Ведь вначале над ними властвовали пророки, которые, хотя и без царского титула, царствовали у них. Пророк был Моисей; пророческим даром был исполнен Иисус Навин; пророк был Гедеон; пророк был Самуил; пророками были и прочие властители израильские. Все они даже до Саула и Давида властвовали над ними, как цари, хотя и без царского титула; Давид же был царем и вмести с тем пророком. Посему, когда народ назвал Христа Господа пророком, он признал в Нем величие высочайшей чести человеческой, то есть, царской. Находит ангел во Христе Господе и величие ангельской чести, ибо Тот же Христос назван и Ангелом у пророка Исайи, который предвозвестил о рождестве Христовом и сказал: «Отроча родися нам, Сын, и дадеся нам, и нарицается имя Его велика совета Ангел» ( Ис. 9:6 ). Он был не природою ангел, но служением, ибо как, по апостолу, «вси служебнии дуси в служение посылаемии» ( Евр. 1:14 ) называются ангелами, так и Христос, посланный Богом Отцем на служение, чтобы послужить нашему спасению, назван был Ангелом. Он был не нижайшим ангелом, но высочайшим: «Великаго совета Ангел»; Он был Ангелом, а вмести с тем и Богом, как говорит тот же Исайя: «Великаго совета, Ангел, Бог крепок, Владыка». Обе сии чести, человеческая и ангельская, особенно же Божия (ведь Бог некогда явился и в трех лицах ангельских), суть такой меры во Христе Спасителе, что поистине равны мере того мирителя, которого видел Богослов. В нем находится равная мера чести человеческой, а также и чести ангельской, и это именно и означает то, что пишется в Откровении: «В меру человеческу, яже есть и ангельска», ибо с воплощением Христа человечество с ангельством и ангельство с человечеством начало дружить, приятельствовать и быть в равной чести. Посему-то, когда святый Иоанн Богослов хотел поклониться ангелу до ног, ангел запретил ему, говоря: «Виждь, ни: клеврет ти есмь и братии твоих» ( Откр. 19:10 ). До воплощения же Христова люди кланялись ангелам, и ангелы не препятствовали им. Поклонился Иисус Навин явившемуся ему ангелу, павши до земли; поклонился Гедеон, поклонился и Маной, кланялись и другие, однако же ангелы не препятствовали им кланяться, но принимали сие от них, как от рабов. Когда же воплотился Господь, то уже больше они не позволяли, чтобы люди рабски кланялись им: «Виждь, ни: клеврет ти есмь»; мы в равной чести с тобой, равна наша мера, «мера человеческая, яже есть ангельская». Хотел было я возразить тому ангелу и сказать: смотри, ангел Божий, не обесчещиваешь ли ты человечество, когда считаешь его равным тебе? Не больше ли мера человеческой чести пред ангельской? Разве ты не знаешь, что естество человеческое в лице Христа не только оангельствовано, но и обожествлено? Ведь и церковные учители, как, например, святый Иоанн Дамаскин, учат, что в лице Христа человеческое естество мы должны почитать так же, как и естество Божие. Хотел я сие возразить тому ангелу, но время влечет меня уже к моему ангелу, к святому великомученику Димитрию. Ныне празднуемый святый великомученик Христов Димитрий был на земле ангелом во плоти, и чем бы я мог измерить в нем величие чести, как человеческой, так и ангельской, в особенности же мученической? Ищу я мерительной трости и вижу в руке у него копье (так его изображает на иконе художническое искусство). Пусть же копье его будет мне вместо мерительной трости, но лучше скажу так: смотря на вещественно изображенное его копье, умом же созерцая духовно живописанное в житии его, я начну мерить духовным копьем по подобию вещественного. Копьем здесь я духовно назову житие святого великомученика Димитрия, острое за остроту воздержания, железное за суровость подвигов, или же медное из-за Фессалии, где было начало греков и греческого царства, которое некогда в Божественном Писании представлено в виде меди. Навуходоносор видит в сонном видении какой-то образ, голова которого золотая, грудь и руки серебряные, чрево медное, голени железные, остальная же часть ног глиняная. Что бы мог означать тот образ? Думал было я, что он прообразовал последний немощный род, живущий в нынешние времена, в которые человек в один день меняется много раз. Утром человек, вставши от сна, имеет золотую голову, ибо, если он молится, имеет чистый ум, как чистое золото, если же он о чем говорит или что советует, то всякое слово у него, как драгоценное золото. Когда принимается за дело, тогда у него руки серебряные, ибо если кто художник или искусен в каком-либо рукоделии, тот обогащается и приобретает серебро; если же кто сядет за книжное учение, у того грудь серебряная, ибо «словеса Господня — словеса чиста, сребро разжжено» ( Пс. 11:7 ). Во время служб Божиих или царских голени железные не ощущаются, хотя и заболят от труда; когда же придет время обеденное и предстанет пиршественная трапеза, тогда бывает чрево медное, которое ест и пьет не только до сытости, но и до излишества. И удивительно, как чрево может вместить в себя так много яств и пития и не повреждается, но бывает как бы медным. Когда же оно наполнится до крайности и отяжелеет, тогда ноги делаются глиняными, хотят упасть, отдыхать. Таким образом немощный человек в один день много раз изменяется наподобие того Навуходоносорова образа. Я думал, что именно такое значение имел тот образ, но у святого Симеона Метафраста в житии св. пророка Даниила вижу иное толкование. Золото означало царство вавилонское, а серебро — царство персомидийское, ибо как из одного серебра были две руки, так и два царства, мидийское и персидское, были соединены в одну монархию. Медь означала имевшее быть потом царство греческое, которое впоследствии сделалось христианским царством. Железо означало царство римское, и как две голени были железными, так и в римском царстве были две части — восток и запад. Глина же означала уничтожение всех земных царств пред страшным судным днем, после которого настанет одно вечное небесное царство. Здесь нам следует сказать о греческом царстве, изображенном медью; почему греческое царство было изображено медью? Причину указывает блаженный Иероним в том, что медный круг звучнее всех других и звенит так, что, будучи ударяем, слышен издалека; медью же изображено греческое царство потому, что этим предзнаменуется ораторство, благозвучие, красноречие и премудрость греческого языка, согласно написанному: « Эллины премудрости ищут» ( 1 Кор. 1:22 ). Другой же толкователь говорит, что «медь означает крепкое мужество Христа, который крепко и мужественно понес трость или жезл, то есть, страдание, и Свой большой, тяжелый крест, и этим воздвиг и измерил здание храма, то есть, церковь Свою» (св. Феофилакт в предисловии на Евангелие). Здесь, как мы слышим от этих двух толкователей, медь означает следующие две (из четырех евангельских соборных и высших) добродетельные силы: мудрость и мужество. Итак, в Навуходоносорском образе медь, означавшая греческое царство, имевшее потом соделаться христианским, указывает на то, что это царство будет и премудрым, и храбрым в оба времени — ив идолопоклонническое, и в христианское. В первое время, идолопоклонническое, греческое царство было храбро в лице Александра Великого, а премудро в лице греческих философов; в другое же время, то есть, в христианское, греческое царство было храбро в лице Константина Великого и других бывших за ним православных христианских царей, премудро же было в лице вселенских учителей, бывших в греческом народе, каковы, например, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и прочие подобные им. Но обращусь я снова к древнейшему греку, святому Димитрию. Ради его греческого происхождения, изображенного некогда медью, я уподобил жесткое житие святого великомученика Димитрия, родом и верою грека, жесткости медной и остроте копья, а теперь приступаю к измерению величия чести его, и, прежде всего, чести человеческой. Величие человеческой чести в нем было греческое, то есть, царственное, храброе, мудрое в отношении двоякого человека, внешнего и внутреннего. Как мирской человек, он был воевода Фессалийской страны в городе Солуни, где в древности были начало и престол греческих царей, и он был престолоблюстителем того царства, хотя уже и находившегося под римским скипетром. В этом заключалась великая честь святого Димитрия. Был он также искусен и в греческой философии; был он и в битвах храбр, мужественен; вообще как внешний мирской человек он был весьма достойным, но как внутренний человек он был еще больше и достойнее. Душой он был царь духовный, господствующий над сердцем своим, был такой царь, каким быть увещевает святый Иоанн Лествичник всякого добродетельного мужа, говоря: «Будь царем над своим сердцем, высоким в смирении, сидя и повелевая неподобающему смеху: иди, — и идет, и сладкому плачу: прииди, — и приидет, и рабу, то есть, телу: сотвори се (умерщвление страстей), — и сотворит». Ведь ум наш естественно царь есть; он считается властителем над всеми частями или страстями души, которыми являются похоть и ярость. Таковым царем, властвующим над страстями, и был святый угодник Божий Димитрий. Был он исполнен и премудрости духовной, которою просветил Фессалию, ибо вера Христова, насажденная вначале в Фессалии святым апостолом Павлом, оскудела из-за жестоких и непрестанных гонений, святый же Димитрий снова поднял ее и распространил, апостольски проповедуя там Христа. Был он и мужественным в духовной борьбе, «яже есть не к плоти и крови, но к миродержателем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным» ( Еф. 6:12 ). Он храбро победил мир, который возмущают злобные духи сластями, страстями и многоразличными суетностями, и явился духовным царем, премудрым и храбрым. Все же сие в нем измерилось острым железно-медным копьем, то есть, жесткостью и остротою его богоугодной жизни. Здесь копье его острой жизни следовало бы уподобить копью Гедеона. Была некогда война у израильтян с мадианитянами; ополчились обе страны друг против друга, и пред тем, как столкнуться им в борьбе, была ночь. Гедеон, вождь воинства израильского, вставши в полночь, пошел по повелению Божию тихо с одним своим слугою, вошел в стан неприятелей и услышал в одном шатре, что два воина, проснувшись, беседуют. Остановился Гедеон послушать, о чем они говорят, и услышал, что один рассказывает другому сон, который видел. Будто тесто хлеба ячменного, катившись из стана Гедеонова в стан мадиамский, прикатилось к мадиамской палатке, побило ее, опрокинуло, и палатка упала. Дивный сон! Не удивительно было бы, если бы какой-либо большой камень, прикатившись к палатке, разбил ее, но то удивительно, что мягкое тесто опрокинуло и разрушило прочно утвержденную палатку мадиамского воеводы. Но это был сон, во сне же неведомо что мечтается; впрочем, иногда и сон говорит правду. Послушаем же толкование этого сна. Отвечал другой, говоря: это не тесто, но копье Гедеоново, ибо предаст Господь в его руки Мадиама и весь стан наш. Скоро этот сон и сбылся: Гедеон, возвратившись в свой стан и разбудив своих воинов, ударил в полк мадиамский и совершенно разбил его. Вот мы видим толкование и исполнение сна: тесто мягкое превратилось в железную твердость и слабые ости ячменя — в крепкие, острые копья: это не тесто, но копье. Я же изъясню тот сон еще следующими краткими словами. Мадиамская сила, бесчисленная как песок земной, ни во что ставила силу израильскую, ибо войско израильтян было не велико, да и из него Гедеон выбрал и взял на войну только триста воинов; посему мадианитяне и надеялись легко смять израильтян зубами, как мягкое тесто, то есть, победить. Поелику же за израильтян боролся Бог, то мягкое тесто для мадианитян превратилось в острое железо: это не тесто, но копье. Крепкая же сила мадиамская была для израильтян как бы мягким тестом. Подобное же произошло между святым Димитрием и суетным миром, который поднимается духами злобы, который прельщает и прельщается житейскими сластями. Видел мир воеводу солунского святого Димитрия в большой славе и чести и считал его за мягкое тесто, ибо везде, куда ни смотрел, видел в нем мягкость. Посмотрел на одежду — одежда мягкая, приличная сану, согласно евангельскому слову: «Се мягкая носящий в домех царских суть» ( Мф. 11:8 ), а он ведь был выдающимся царедворцем. Посмотрел мир на трапезы воеводские и там увидел мягкость, ибо каких только сладостей не было на трапезе такого господина? Посмотрел на все его угодья властелинские и всюду увидел изобилие земных благ, довольство, всюду мягкость, и подумал про себя суетный мир, говоря: это — тесто; я сомну его зубами моих сладострастии, порабощу его моим сластям, съем его, проглочу его, одолею его, как и прочих. Но прельщаешься ты, окаянный мир! Не знаешь ты, что в этом тесте сокрыто твердое, острое железо; ты не знаешь, что под царским саном таится раб Христов; под мягкими одеждами ты не видишь острой власяницы; под пиршественными трапезами не знаешь скрывающегося воздержания; под довольством не знаешь нищеты духовной; под сном не знаешь его всенощных молитв, подвигов, трудов и различных умерщвлений тела, которые, известны были одному только всевидящему Богу: всего этого ты, мир, не знаешь. Знай же твердо, что это не тесто, но копье святого великомученика Димитрия, которым он победит тебя и похвалится с Господом, сказавшим: «Дерзайте, Аз победих мир» ( Ин. 16:33 ). Имеет и мир свои копья, которыми ранит тех, которых побеждает. Копья его суть «похоть плотская, похоть очей и гордость живота» ( 1 Ин. 2:16 ). Сильны эти копья; мало кто остается не раненным и не побежденным ими: «Каждый бо, — по апостолу, — искушается от своея похоти влеком и прельщаем» ( Иак. 1:14 ). Всякий ранится ими, ибо рана, причиняемая ими, кажется сначала не болезненной, но сладкой, не страшной, но желательной, и ее не боятся, но даже ищут. Посему-то всякий и ранится такими страстями, не зная, что рана эта потом заболит смертельно и после временной сладости наполнит вечной горечью и желчью, уморивши душевною смертью. Однако же для ищущего спасения раны эти легко исцелимы; если человек случайно иногда и ранится, он тотчас и исцелится; если иногда и падет, тотчас и встает; на нем сбываются слова Давида: «Падет и не разбиется, яко Господь подкрепляет руку его» ( Пс. 36:24 ). Какое же врачевство может легко исцелить эти раны, причиняемые вышеуказанными страстными копьями мира? Поистине та мысль об этих страстях, что они суетны и кратко временны, ибо временно все то, что услаждает, а после себя оставляет вечную горечь. Не будет неуместным вспомнить здесь одну из древнейших греческих историй. Некий царь мисийских стран, по имени Телефос, сын Геркулеса от нимфы Авги, имел войну с Ахиллесом, вождем греческого войска; причина же войны была следующая. Когда Ахиллес шел с силою греческою на Трою, то он хотел идти чрез мисийскую землю, ибо чрез нее лежал путь его, тогда Телефос не хотел пустить его чрез свою землю, начал с ним сражаться и в сражении был ранен копьем Ахиллеса, но не до смерти. Рана эта была мучительна и неисцелима; призывалось множество искуснейших врачей, и лечилась она многими лекарствами, но никак не могла быть исцелена. Сомневаясь в жизни своей, Телефос послал в капища своих богов за волшебством, ища извещения, будет ли он жив, или умрет от той раны, и получил ответ такой: «Рана не исцелится, и Телефос не выздоровеет, если от того самого копья, которым он был ранен, не будет соскоблена ржавчина с железа и не будет приложена к ране». Телефос, услышав это, тотчас послал к Ахиллесу, примирился с ним и просил его, чтобы он прислал ржавчины от своего копья. Получив ее, он сделал из нее мазь, приложил к ране и тотчас получил исцеление и здоровье. Правда это или нет, — пусть вера в это останется при греческих историках; мы же заимствуем отсюда такой пример. Если ты, раб Господень, получил случайно в борьбе жизни твоей какую-либо греховную рану от пристрастий мирских, тотчас имей пред очами ржавчину от тех пристрастий, то есть, размысли о кратковременной и скоропреходящей суете, и слушай слова апостола, говорящего грехожелательным миролюбникам: « Богатство ваше изгни, ризы вашя молие поядоша; злато ваше и сребро изоржаве, и ржа их в послушество на вас будет» ( Иак. 5:2—3 ). Нося в уме эту ржавчину и прикладывая ее, как мазь, к сердечной ране, ты тотчас исцелишься, тотчас освободишься от греховной страсти. Теперь я обращаюсь к святому Димитрию, в котором нечего было врачевать. Он не получил таких ран, ибо не только не был побежден миром, но даже победил его самого и сокрушил его греховные копья. Похоть плотскую он сокрушил умерщвлением тела; похоть очей, то есть, сребролюбие, сокрушил щедростью и раздачей всего имущества своего; гордость житейскую стер смирением, презревши всю славу мира сего и ставши узником Христовым и подражателем Его страданиям. Он явил себя мудрым и мужественным победителем, царствующим над страстями. Итак, в нем было совершенство величия человеческой чести не только в отношении внешнего, но и в особенности в отношении внутреннего человека. Величие же в нем чести ангельской, которое мы уже объяснили, слушатели мои, поистине нужно видеть не в чем ином, как только в девственной его равноангельской чистоте, непорочно соблюденной от материнской утробы, ибо она является в человеке исключительным свойством ангельской природы. Послушаем, что говорит святый Амвросий: «Девство возвышается над законами человеческой природы; девством люди уподобляются ангелам; и даже большими ангелов являются девствующие победители, ибо ангелы — бесплотны, девствующие же торжествуют во плоти». Также и святый Киприан говорит: «Девство есть сестра ангелов, одоление страстей, царица добродетелей и наследие всех благ». Поелику же святый угодник Божий Димитрий всю жизнь свою был непорочным девственником, следовательно, он был ангел во плоти, и в нем была мера величия ангельской чести, величия не иного какого, как только измерявшегося остротою жизни, как бы копьем. Ведь чистота не соблюдается без острого умерщвления. Посему в нем была мера человеческая и вместе с тем ангельская; он был одинаково и ангел, и человек — ангел земной, человек же небесный. Не продолжая об этом беседы, чтобы не быть тягостным для слушателей, я приближусь к концу и только немного рассмотрю то, подобно ли было величие мученика величию Христа. Я не говорю: равно, но подобно, ибо никто не может быть равным Сыну Божию, подобным же Ему может быть всякий желающий, согласно словам апостола Павла: «Подобии мне бывайте, якоже и аз Христу» ( 1 Кор. 4:16 ). Чем же святый Павел уподобился Христу? Посмотрим. «Аз, — говорит он, — язвы Господа Иисуса на теле моем ношу» ( Гал. 6:17 ). Святый Павел мученичеством явился подобным Христу. Поелику же и святый Димитрий пострадал за Христа, то и он оказался подобным Христу; и действительно он подобен, ибо и он понес на теле своем раны Господа Иисуса: копьем был пронзен Христос, копьем же был пронзен и подобник Его святый Димитрий; Христос Господь умер за рабов Своих, и раб его Димитрий умер за Него, Господа своего. Когда Христос полагал на кресте за нас душу Свою, темницей была вся вселенная, тьма была по всей земле; также и святый Димитрий, в темнице положивши душу свою за Христа, уподобился Христу страданием. Если о Мелхиседеке, который не был мучеником, Писание говорит, что он был уподоблен Сыну Божию, то тем более о святом великомученике Димитрии, пострадавшем за Христа, можно сказать, что он уподоблен Сыну Божию. Уподоблен же он за мученичество, как понесший раны Господни и прободение на теле своем. Велика честь, велика слава, высоко и безмерно величие быть подобным Сыну Божию. Поелику же святый Димитрий подобен Сыну Божию, то велико, значит, и безмерно его величие, и не напрасно церковь называет его великомучеником. Насколько же высоко величие мученической чести, это измерил Сам Сын Божий распростертыми на кресте руками и нашел сию честь выше всяких почестей, которые получат чины всех святых, ибо Господь наш, принявши на Себя человеческое естество и желая плотию достигнуть Своей славы, « юже име у Отца прежде мир не бысть» ( Ин. 17:5 ), прошел чины всех святых и нигде не воспринял сию славу, как только в мученическом чине, в который начавши входить, Он тотчас воззвал, говоря: « Ныне прославися Сын Человеческий» ( Ин. 13:31 ). Был Он пророком, ибо пророчествовал о пленении Иерусалима и предсказал о страшном судном дне, но прославился не в пророческом чине. Был Он и апостолом: будучи послан Отцем благовестить миру Евангелие царствия, Он проходил города и села, уча и благовествуя, Что приблизилось царствие Божие, но не прославился Он и в апостольском чине. Он был пустынник: «Возведен бысть духом в пустыню» ( Лк. 8:1 ). Был постник: «40 дней постися», но ни в пустынническом и ни в постническом чине Он не прославился. Был Он преподобным, как говорит о Нем апостол: «Преподобен, незлобив, безсквернен» ( Евр. 7:26 ), но и не в этом чине Он прославился. Он был чудотворец, изгонявший бесов, исцелявший слепых, хромых, расслабленных и воскрешавший мертвых, однако же не говорит Он, что был прославлен в этом чине. Когда же после тайной вечери Он начал готовиться к мученичеству и выходить на этот путь, тогда Он и сказал ученикам: «Ныне прославися Сын Человеческий». Совершивши лее на кресте страдания, Он сказал, явившись по воскресении Луке и Клеопе: «Не сия ли подобаше пострадати Христу и внити в славу Свою?» ( Лк. 24:26 ). Смотри, как высоко было величие мученической чести, что даже Самому Христу чрез мученичество подобало войти в славу Свою. Святый Златоуст, рассуждая об этом величии мученической чести и пиша об узничестве Павловом, говорит, что «большая честь и слава быть узником Христовым, нежели апостолом, нежели учителем, нежели благовестником». Этот учитель считает мучеников даже выше ангелов. Беседуя о Петре, посаженном в темницу за Христа, он говорит: «Если бы мне кто сказал: чем хочешь быть: ангелом или Петром в узах, — то я захотел бы лучше быть Петром, связанным за Христа двумя железными узами». Но что еще удивительнее, так это следующие его слова: «Мне желательнее жестоко страдать за Христа, нежели почитаться от Христа: это есть великая честь, это есть слава, превосходящая все». Такой чести и славы, подобной Христу, Сыну Божию, удостоился и святый великомученик Димитрий чрез свое страдание за Христа, и величие в нем измеряется уже ни человеческою, ни ангельской мерой, но мерой Самого Сына Божия, Иисуса Христа, ибо великомученик возрос этой честью, по апостолу, « в меру возраста исполнения Христова» ( Еф. 4:13 ). Христос, пронзенный на кресте копьем, Своим мученичеством, как бы копьем, достиг Своей высокой славы, бывшей прежде у Отца Его. Великомученик же Димитрий своим мученичеством также, как бы копьем (ибо что острее мученичества?), достиг славы Христовой, ибо, с Ним пострадавши, с Ним и прославился. Здесь святый уподобился древнему Ионафану, царевичу израильскому. Дал Бог израильтянам одоление над иноплеменниками, и преследовали их до вечера, посекая, как стебли. Преследовал их Ионафан, который целый день ничего не ел, так что сделался голодным. Случилось же ему вечером увидеть в дубраве на дереве пчел и вытекающий оттуда мед; тогда он протянул свое копье, достиг пчел, взял оттуда медовый сот, ел и подкрепился. Великомученик Христов победил врагов своих — вышеуказанные мирские страсти; победил он и воздушных духов злобы, победил мужественным страданием и слуг бесовских, идолопоклонников «и мучителей; вкусить же желал не земной какой-либо пищи, но вечного небесного насыщения. Протянул он копье своего мученического подвига и достиг им той сладчайшей меда и сота неизреченной радости, о которой вспоминает Давид: «Потоком сладости Твоея наполни их» ( Пс. 35:9 ). О, святый великомученик Димитрий, доблестный воин Иисуса Христа! Стань с твоим копьем на защиту нашу от наших врагов, победи видимых и невидимых супостатов; молитвами же твоими удостой нас того величия, чести, славы небесной и той сладости, которою ты ныне насыщаешься, чтобы и мы были причастниками того же с тобою и со всеми святыми во веки. Аминь.