Проповедь: Воздвижение Креста Господня

1 Кор. 125 зач. (1, 18–24) Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, — сила Божия. Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость. В чем состоит наше спасение? Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Сегодня, в праздник Крестовоздвижения, читалось зачало из Первого послания к коринфянам святого апостола Павла, в котором говорится: «Слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, — сила Божия» (ст. 18). Хотя мы, православные христиане, и принимаем учение о кресте, крестных страданиях Иисуса Христа ради нашего спасения, в то же время в нашей душе иногда возникает недоумение: почему Господь не может спасти заблуждающихся каким-либо другим образом? Ведь Он, как всемогущий, способен сделать все для спасения человека. Почему люди спасаются только через принятие креста? Разве всемогущество Божие не доходит до такой степени, чтобы спасти людей совестливых, искренних, но не знающих креста, не желающих по какой-либо причине принять его — может быть, даже потому, что в некоторых странах не проповедовалось Евангелие Христово? Таким образом, принимая учение о кресте и зная, что только крестом человек и может быть спасен, мы всё же сомневаемся в том, что это учение является всеобъемлющим, универсальным. Нам кажется, что могут быть какие-то исключения. Что же говорить о людях, чуждых Евангелия? Для них и вовсе непостижимо, зачем нужно было спасать человека таким странным образом. Да и в чем, собственно, состояло это спасение? Спасение, как обычно представляется людям, — это помощь погибающим, нуждающимся. Скажем, человек тонет — его спасают. Заблуждается — его вразумляют. Находится в затруднительных обстоятельствах, житейских или душевных, — ему помогают. А в чем же заключалось спасение человека через крест? С точки зрения враждебных Христу фарисеев, книжников и архиереев, Господь наш Иисус Христос — или Иисус Назарянин, как они Его презрительно называли, подчеркивая, что Он человек из маленького, никому не известного города, — не только никого не спас, но и Сам оказался совершенно беспомощным против Своих врагов. Он позволил Себя распять и умер, осмеянный Своими врагами и теми, кто Его не принял. Господь только благодаря Иосифу и Никодиму едва-едва избежал позорного погребения: Его тело должны были бросить в яму, как и тела двух разбойников, распятых с Ним рядом, потому что тела казненных преступников нельзя было даже погребать обычным образом. Не понимая, в чем же тут состояло спасение, иудеи, стоявшие у креста, восклицали: «Других спасал, Себя ли не можешь спасти?» (см. Лк. 23:35; Мк. 15:31; Мф. 27:42). Но это непостижимое для человеческого разума Божественное деяние, названное апостолом Павлом «юродством для погибающих» или, если более точно перевести с греческого, «глупостью для погибающих», на самом деле есть Божественная сила. Через то, что казалось заурядным для того времени и обычным по своей несправедливости преступлением, совершилось наше спасение, ибо распят был Человек, являющийся в то же время и Сыном Божиим. Поэтому Он искупил человеческий род, оставив каждому человеку свободу. В этом и состоит тайна Божия: сохранить человечеству свободу. Спасение разумного существа заключается в том, что разум его и воля обращаются к Богу, и вся борьба любого подвижника благочестия направлена именно на то, чтобы свою волю покорить Христу. Вот чего мы должны искать: не того, чтобы Христос и против нашего желания помог бы нам и избавил нас от власти страстей и пороков, а того, чтобы сама воля наша изменилась и покорилась Божественному Евангелию, заповедям Божиим. Вернемся к словам апостола Павла: «Слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, — сила Божия». Если мы с верой принимаем рассказ Евангелия о распятии Спасителя, и не просто принимаем его как исторический факт, но и осознаем его значение, то чувствуем на себе действие силы Божией, помогающей нам направить нашу немощную волю на служение Господу. «Ибо написано, — говорит апостол Павел, — погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну» (ст. 19). Действительно, мудрость мудрецов и разум разумных оказались бессильны. Господь наш Иисус Христос сказал: «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам» (Лк. 10:21; Мф. 11:25). Под младенцами подразумеваются не люди с недостаточно развитым интеллектом, а те, кто признают свои способности (хотя бы они и намного превосходили дарования других людей) недостаточными для постижения тайн Божиих. Тот, кто считает себя мудрым, разумным, на деле оказывается беспомощным, потому что его собственный человеческий разум бессилен постичь истину. «Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего?», — спрашивает апостол Павел (ст. 20). Действительно, где они? Любой человек, каким бы мудрым и великим он ни был, отрицая крест Христов, то есть отвергая Евангелие, оказывается совершенно беспомощным перед действительностью. Он даже и постичь ее не может, хотя иногда ему и кажется, что он нашел какое-то интересное, удачное объяснение какому-то явлению. Сама жизнь, бытие с его неумолимыми законами может растоптать и уничтожить всякого. Все временно, все суетно. Премудрый Екклезиаст сказал: «Все суета и томление духа» (см. Еккл. 1:14). Что бы человек ни делал, все оканчивается смертью, «и мудрый, и глупый умирают одинаково» (см. Еккл. 2:16). И древние языческие мудрецы, греческие софисты, и мудрые иудейские книжники оказались совершенно беспомощными. А можно под мудрецами понимать вообще философов, как предлагающих какие-то свои новые и оригинальные идеи, а под книжниками — ученых, которые изучают и систематизируют чужие мысли, но и эти люди также не могут постичь действительность. «Где совопросник века сего?» Где те люди, которые обладают умением рассуждать, логическими или диалектическими способностями, искусством красноречия? Могут ли они при помощи своих преимуществ, которыми кичатся и за которые многие действительно их прославляют и превозносят, постичь истину? Само обилие всевозможных философских систем и учений говорит о беспомощности мыслителей. Реакцией на эти безуспешные попытки дать объяснение действительности является скептицизм в разных его формах. В особенности в наше время существует много разных философских течений, которые отвергают логический способ познания, считая его совершенно несостоятельным, хотя и их объяснения не имеют успеха: таковы, например, современные философские течения феноменологии, экзистенциализма и другие. Есть такие философские направления, например прагматизм, которые утверждают, что никакого познания истины не может быть в принципе, а существует только более или менее удобное объяснение ее для практических целей. Есть и такие, которые полагают, что различные взгляды на действительность — это лишь разница в словах, языке, и если что-либо нельзя назвать, то и говорить об этом в таком случае не имеет смысла. Итак, люди на протяжении многих тысяч лет философствуют и пытаются собственными усилиями исследовать окружающее и понять самих себя, но в итоге приходят к полному непониманию всего. И наивысшее, чего может достигнуть человеческая мысль сама по себе, есть признание собственной беспомощности. Апостол Павел продолжает: «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» (ст. 20) Действительно, мудрость мира сего оказалась безумием, потому что никакой пользы она человеку не приносит и, помогая ему как-то устроиться в жизни, не решает проблем, которые оказываются для него самыми значительными: для чего существует человек, что такое жизнь и смерть. Более того, современное научное знание вообще отказывается давать ответы на подобные вопросы и тем самым объявляет их несущественными. Частные проблемы изучаются, а общие игнорируются, можно сказать, безо всякого стыда, как будто вообще им не существует объяснения и человеческий разум не нуждается в понимании истины. Для чего существует мир? Откуда он произошел? Что такое человек? Каков смысл его существования? Что ждет человека за гробом? Все эти вопросы остаются без объяснения, а если и объясняются, то фантастическим образом, в угоду взглядам тех, кто вообще отвергает бытие духовного, сверхъестественного. Мы видим, что мудрость мира сего действительно обратилась в безумие. Это легко можно проиллюстрировать примером многих и многих направлений мысли, возникших как в древности, так и в наше время. Люди отказались от Божественного Откровения, от проповеди Христа и креста Христова. И что же приобрели взамен? Полную пустоту и сумятицу умов. «Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих» (ст. 21). Богу было благоугодно спасти мир мнимой глупостью и даже безумием проповеди. «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости» (ст. 22). Древние иудеи искали чудес, подтверждавших Божественное происхождение Господа Иисуса Христа, и говорили: «Покажи нам знамение с неба» (см. Мф. 16:1), а эллины требовали логических доказательств. Но не только иудеи или эллины, но и мы сами ищем и требуем этого, а тем более люди, находящиеся вне Церкви. Проповедь освобождает нас от власти греха, но мы не хотим принять ее юродство только на этом основании. Нам нужно нечто внешнее, пусть это будет доказательство для ума или чудо, удостоверяющее наши чувства в том, что проповедник — носитель истины Божией и говорит достойное веры. «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости, а мы проповедуем Христа распятого» (ст. 22–23). Вот что удивляло в то время всех: и греков с их развитой культурой, и чуждых этой культуры иудеев. Иудеи имели свою культуру, и более того, богооткровенную религию, но они не были последовательны и не шли в принятии этой религии до конца и потому не приняли Христа. Они искали чудес, поэтому проповедь о Христе распятом их отталкивала и была неприемлема для них. Но в этой проповеди и состоит сущность христианского учения. Формально мы это признаем: мы носим на своем теле изображение креста, во всех церковных священнодействиях присутствует крестное знамение и в течение дня мы сами на себя это знамение много раз накладываем — допустим, перед едой или для избавления от какого-либо искушения, соблазнительного помысла. Но в то же самое время и мы не принимаем учения о кресте полностью, всей душой, потому что, подобно неверующим, имеем в себе дух мира сего или, как сказал апостол Павел, «века сего» (Еф. 6:12). И как век сей задает вопросы, на которые, как ему мнится, нет ответа, так и мы, может быть, являемся ему совопросниками и недоумеваем: почему же Господу было угодно спасти мир именно таким образом? Потому что только так и можно было сохранить человеческую свободу. Если бы наше освобождение было иным, насильственным, против воли человеческой, то это уже было бы не освобождением, а скорее порабощением. Ведь часто и мы воспринимаем как рабство обязанность жить по заповедям, исполнять церковные постановления, иногда кажущиеся нам незначительными, в частности монастырский устав, который есть опосредованное, приспособленное к жизни Евангелие. Иногда мы, может быть, смиряемся с необходимостью исполнять эти предписания, но часто и негодуем против них. И это при том, что мы приняли проповедь креста Христова. Что же говорить о тех людях, которые этого принять не хотят? Даже когда мы добровольно принимаем Христа, но имеем в себе мирской дух, мы, по немощи своего естества, как говорит апостол Павел, воспринимаем свободу Христову как порабощение (см. Рим. 6:19). Что произошло бы, если бы Господь захотел спасти человечество каким-либо иным образом? Пусть тогда многие люди и были бы вынуждены принять Евангелие, поскольку Господь заставил бы их это сделать какими-то неизъяснимыми, фантастическими способами. Однако они оказались бы в том же самом положении, что и Адам и Ева до грехопадения, которые были созданы богоподобными, святыми, чистыми, не имеющими никакой наклонности к греху, но искусились и воспользовались своей свободой во зло. И в нашем предполагаемом случае люди были бы поставлены перед выбором между добром и злом, но грехопадение, которое тогда произошло с двумя людьми, произошло бы уже со всем человечеством, а это гораздо страшнее. Если тогда человечество пало в лице двух его представителей, то потому, что тогда оно и состояло из двух человек. Представьте себе, какая страшная катастрофа была бы сейчас, когда пали бы миллиарды и миллиарды людей! Поэтому в данной нам свободе мы видим бесконечную любовь Божию к человеческому роду. Господь создал человека по Своему образу и подобию. Бог есть Существо совершенно свободное, не стесняемое никакими обстоятельствами и обладающее всемогуществом. Человек — существо ограниченное и всемогуществом не обладает, но свобода является неотъемлемым, если не основным, признаком образа Божия в человеке. Лишить человека свободы — значит лишить его образа Божия или, иначе говоря, сделать его другим существом, не человеком. Поэтому Господь и спас человека через крестное страдание, чтобы, с одной стороны, искупить всякого человека, с другой — оставить его свободным, потому что где принуждение — там рабство, где принуждение — там нет любви. Апостол Павел продолжает: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов (то есть для всех нас: и тех, кто более склонен верить каким-либо авторитетам, как иудеи, и тех, кто склонен к самостоятельному размышлению, как эллины. — Схиархим. А.), Христа, Божию силу и Божию премудрость» (ст. 22–24). Действительно, в тайне Христова распятия — и непобедимая, непреодолимая никем и ничем сила, и премудрость, превосходящая самую высшую, но ограниченную человеческую мудрость. Аминь. 27 сентября 2006 года