МЫСЛИ ОБ АДЕ И ПОСЛЕДНИЙ РОМАН ДОСТОЕВСКОГО

«…написать этот последний роман,

да хоть бы и умереть – весь выскажусь»

Ф. М. Достоевский

«Что есть ад?» – этот болезненный вопрос христианского богословия обозначен Федором Михайловичем Достоевским в конце второй части его последнего романа «Братья Карамазовы». Что побудило писателя обратиться к таким вопросам и как его ответы согласуются с православной святоотеческой традицией?

Ещё в конце 1860-х годов, почти за десять лет до написания произведения, Достоевский делится в личной переписке с близкими людьми литературными планами: «Здесь же у меня на уме теперь... огромный роман… для меня так: написать этот последний роман, да хоть бы и умереть – весь выскажусь». Писатель сообщает, что прототипом одного из главных героев будет Тихон Задонский. «Авось выведу величавую, положительную, святую фигуру, – заключает Федор Михайлович, – …может быть, скажут наконец, что не всё писал пустяки».

К тому времени Достоевский уже серьезно болен и знает об этом. В 1876 году, во время очередного лечения, врачи сообщают, что можно надеяться не более, чем на пятнадцать лет жизни. Писатель не проживет из них и пяти. В оставшиеся годы он перенесет потерю трехлетнего сына, который умрет от эпилептического припадка. Смерть отовсюду наступает на писателя. Потому последний роман, который он пишет – роман о смерти. О смерти и воскресении. «Братья Карамазовы» пронизаны этими двумя мотивами насквозь: от эпиграфа из Евангелия от Иоанна до последней сцены у камня после похорон Илюшечки.

Кажется, только в таком художественном и жизненном контексте возможно искать ответ на вопрос «Что есть ад?». Поразительной чертой «Братьев Карамазовых», выделяющей произведение из всех остальных романов Достоевского, является степень одержимости персонажей адом; кажется, у каждого героя романа имеются свои идеи по этому поводу. В аду старика Карамазова есть потолок и черти с крючьями, он говорит сыну Алеше о своей философии: «В скверне-то слаще: все ее ругают, а все в ней живут, только все тайком, а я открыто…а в рай твой, Алексей Федорович, я не хочу». Во имя «гармонии» Иван вообще отрицает ад, однако указывает на то, что его «Легенда о Великом Инквизиторе» чем-то обязана средневековой поэме «Хождение Богородицы по мукам»: кажется, он как-то даже слишком заинтересован идеей ада, там представленной. Дмитрию, скачущему в Мокрое, ямщик рассказывает, что ад только для богатых и знатных; однако Дмитрий попадает там в ад следствия (3, 4 и 5-я части девятой книги носят общее название «Хождение души по мытарствам»). Но Иван и сам не может избегнуть ада. Накануне суда над братом Ивана мучит черт, дразня его по его мерке изготовленным адом, устроенным на либеральный манер. Всем этим далеко не исчерпываются упоминания ада в романе, но важнее всего представления старца Зосимы: последняя часть его поучения: «О аде и адском огне, рассуждение мистическое» - представляет собой самый длинный трактат на эту тему в романе.

«Страдание о том, что нельзя уже более любить», – вот ответ, что выносит из христианского духовного сокровища душа писателя. «Разве это православный ад?», – спросим мы. А огнь? А червь? «Не исследую тайну сию, – продолжает устами старца Зосимы Федор Михайлович, – но мыслю, что если б и был пламень материальный, то воистину обрадовались бы ему, ибо... в мучении материальном хоть на миг позабылась бы... страшнейшая сего мука духовная». Достоевский, вероятно, перенимает эту мысль у Тихона Задонского, «святую фигуру» которого он стремится вывести в романе. Святитель Тихон связывает адские мучения с действием совести: «...в непокаявшемся грешнике пробудится и восстанет совесть… и чрез всю вечность будет его обличать и мучить за то, что… против Бога и святого Его закона поступал». Эта идея главенствует в православной традиции, делающей акцент именно на «муку духовную» в противовес традиции католической.

Достоевский пытается проникнуть в метафизику адских мучений, беря за основу слова Исаака Сирина: «Неуместна никому такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией. Но любовь силою своею действует двояко: она мучит грешников, как и здесь случается другу терпеть от друга, и веселит собою соблюдших долг свой». По мнению исследователей, мысль именно этого Святого Отца творчески развивает писатель, когда выводит на сцену повествования душу, которой вся жизнь предложена как возможность подвига любви, возможность жертвенного выхода за пределы себя, возможность отречения от себя в пользу бытия другого. Эта возможность есть сущность жизни. Заканчивается жизнь – заканчивается и возможность подвига любви, ибо, как пишет Достоевский «хоть бы и возжаждал любить, но уже подвига не будет в любви... Хотя бы и жизнь свою рад был отдать за других, но уже нельзя, ибо прошла та жизнь, которую возможно было в жертву любви принесть...» Таким образом, писатель проводит параллели между любовью и верой, которая, по мысли апостола Павла тоже возможна только здесь, потому что «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу» (1 Кор. 13:12). Подвиг веры «здесь» заканчивает знание, которое приходит «там». Так происходит и с любовью, утверждает Достоевский: деятельная, жертвенная любовь «здесь», «там» уже не возможна, уступая место любви без подвига. В этом сущность адского мучения: в жажде осуществить свою богоподобную природу там, где уже ясно и очевидно, что осуществляется она только любовным отречением от себя в пользу бытия другого, где уже нет никакого риска и страха в этом отречении, в жажде, не удовлетворимой именно потому, что нет ни риска, ни страха, ни подвига – и самое отречение уже невозможно. Жертва невозможна. Невозможен деятельный ответ на любовь Божию. Невозможно деятельное принятие Божией любви. Время веры прошло – настало время знания. Прошло время жертвы. Жертвовать поздно. Жертвовать нечем. И стоит перед грешником Христос, пожертвовавший для него всем и любящий его бесконечно. И стоит перед Христом грешник, всю жизнь проходящий мимо своего Создателя. Становится ясно: любовь Божия «мучит грешников» одним своим наличием. Наличием её у Творца и отсутствием – у творения…

Через два с половиной месяца закончилось время веры и подвига, отведенное самому писателю. Но написанные им произведения остались и продолжили его дело: продолжили задавать предельные вопросы и указывать путь к возможным ответам, вдохновляя на мысли, веру и любовь.

Автор: Осин Антон