«Душечка» - Чехов Антон Павлович

Описание произведения.

По Библии, жена взята от мужа, создана из его ребра. Поэтому естественно ее подчинение ему – при том, что, по словам апостола Павла, «жена есть слава мужа». Как и то, что любая женщина в идеале может и должна ощущать себя частью мужа, ибо это естественное ее состояние.

Героине рассказа «Душенька» Оленьке Племянниковой это состояние свойственно и привычно с самых юных лет. После замужества – тем более: она постоянно чувствует себя частью мужа, думает его мыслями, говорит его словами. И что ж: разве не предусмотрено это замыслом Божием, разве не представлена такая зависимость как идеал?

Если это и вправду зависимость. Но, скорее – интуитивное свойство правильно выбирающей определенную модель жизни женщины. Существование Оленьки, затем – Ольги Семеновны немыслимо без второй мужской половины, при отсутствии которой она ощущает некую неполноту. Не случайно ее нерассуждающая любовь, ее привязанности, ее мысли направлены на мужчин – при том, что ни то, ни другое, ни третье имеет, похоже, минимум эротической подоплеки (если вообще имеет):

«Она постоянно любила кого-нибудь и не могла без этого. Раньше она любила своего папашу… еще раньше, когда училась в прогимназии, любила своего учителя французского языка». Далее она так же тихо и скромно любит первого мужа-антрепренера, второго – торговца лесом, третьего – ветеринара, потом – его сына от первого, законного брака. В этой любви нет страсти, нет, тем более, надрыва – она «тиха, послушлива…». Оленька создана для идеальной супружеской жизни – это чувствуют все ее мужчины, да и сам Чехов, при описании очередного брака Оленьки без обычной своей иронии неизменно отмечающий: «После свадьбы жили хорошо», а также – присущее его героине здоровье - физическое и душевное. «Это была тихая, добродушная, жалостливая барышня с кротким, мягким взглядом, очень здоровая. Глядя на ее полные розовые щеки, на мягкую белую шею с темной родинкой, на добрую наивную улыбку, которая бывала на ее лице, когда она слушала что-нибудь приятное, мужчины думали: «Да, ничего себе…» и тоже улыбались, а гостьи дамы не могли удержаться, чтобы вдруг посреди разговора не схватить ее за руку и не проговорить в порыве удовольствия: - Душечка!»

Это понимание помогло Чехову вывести непритязательную историю о женщине, постоянно нуждающейся в мужчинах и живущей их интересами на более высокие уровни.

Душечка воплощает в себе лучшие качества русской верующей женщины. «Какие мысли были у мужа, такие и у нее». «По субботам Пустовалов и она ходили ко всенощной, в праздники к ранней обедне и, возвращаясь из церкви, шли рядышком, с умиленными лицами, от обоих хорошо пахло…» «И так прожили Пустоваловы тихо и смирно, в любви и полном согласии шесть лет». Одно только мешает идиллии: отсутствие потомства. Но и здесь «…по какому-то странному течению мыслей, оба становились перед образами, клали земные поклоны и молились, чтобы Бог послал им детей». После смерти мужа Ольга в течении полугода жила «как монашенка», выходила из дома только в церковь или на могилу мужа, после чего сошлась с квартирующим у нее ветеринаром, разведшимся с женой вследствие ее измены «и теперь была обо всем того же мнения, что и он. Было ясно, что она не могла прожить без привязанности и одного года…» «Другую бы осудили за это», - считает нужным добавить автор, - «но об Оленьке никто не мог подумать дурно, и все было так понятно в ее жизни». И здесь, несмотря на отсутствие единодушия, «оба они были счастливы»; думается, и на этот раз благодаря исключительной уступчивости Оленьки. Но ветеринара, состоящего при кавалерийском полке, перевели в другое место, и это для постаревшей Оленьки становится настоящей трагедией. Мужа она уже найти не может, живет одна, и поэтому «уже не было у нее никаких мнений…При Кукине и Пустовалове и потом при ветеринаре Оленька могла объяснить все и сказала бы свое мнение, о чем угодно, теперь же и среди мыслей, и в сердце у нее была такая же пустота, как на дворе. И так жутко, как будто она объелась полыни». Смысл существования она обретает с появлением ветеринара с семейством, возвратившегося в город, чтобы провести в нем остаток жизни. Оленька поселяет их у себя в доме, очень привязывается к десятилетнему сыну бывшего возлюбленного, до которого нет дела ни его постоянно отсутствующему отцу, ни матери, уехавшей едва ли не насовсем к сестре в Харьков.

«Ах, как она его любит! Из всех ее прежних привязанностей ни одна не была такой глубокой, никогда раньше ее душа не покорялась так беззаветно, бескорыстно и с такой отрадой, как теперь, когда в ней все более и более разгоралось материнское чувство. За этого чужого ей мальчика «…» она отдала бы всю свою жизнь, отдала бы с радостью, со слезами умиления. Почему? А кто ж его знает – почему?»

История создания.

В 1893 или в 1894 году в записной книжке Чехова появилась заметка: «Была женой артиста – любила театр, писателей, казалось, вся ушла в дело мужа, и все удивлялись, что он так удачно женился; но вот он умер; она вышла за кондитера, и оказалось, что ничего она так не любит, как варить варенье, и уж театр презирала, так как была религиозна в подражание своему второму мужу». Из этой заметки через пять лет родился рассказ «Душечка», процесс написания которого занял у Чехова около двух недель (предположительно – с 26 ноября до седьмого декабря 1998 года). При создании образа главной героини Чехов воспользовался также смутно брезжащим в его воображении образом некой Ольги Ивановны, обладающей редкой способностью любви к людям. Она должна была стать героиней, начатой еще в конце 80-х годов повести, которую Чехову так и не удалось закончить; затем он хотел использовать этот образ для повести «Три года» и «Рассказа о неизвестном человеке», но и это не удалось. В полноте замысел удалось воплотить в «Душечке», которая была впервые опубликована в № 1 журнала «Семья» в 1899 году, затем был послан А.Ф. Марксу для девятого тома как раз в то время издававшихся сочинений Чехова.

Трудно понять, как Чехов относится к своей героине, но наглядна эволюция ее образа от начального замысла до окончательного воплощения. Вначале, на стадии замысла – отношение к ней явно неприязненное и даже презрительное. В конце – граничащее с умилением, которого, впрочем, Чехов впрямую не высказывает.

Зато его высказал Лев Толстой в статье "Послесловие к рассказу Чехова "Душечка" где об Оленьке говориться как о "святой, удивительной душе», "воплощении истинного предназначения женщины»

И – самое, пожалуй, проницательное наблюдение Толстого: "Он (Чехов), как Валаам, намеревался проклясть, но бог поэзии запретил ему и велел благословить, и он благословил и невольно одел таким чудным светом это милое существо, что оно навсегда останется образцом <…> быть счастливой самой и делать счастливыми тех, с кем ее сводит судьба".

Подобным образом была воспринята Душечка большинством из читателей и, в особенности, читательниц. Что свидетельствует о редком даже для Чехова проникновении в самую суть русской женской души. Думается, не без влияния Библии, к которой Чехов, несмотря на атеизм, постоянно прибегал, часто – бессознательно.

Отношение автора к вере.

Всю сознательную жизнь Чехов прожил без Бога, веру в Которого утратил в самой ранней юности – без всякой возможности восстановления ее в дальнейшем. Поэтому он производит впечатление писателя, превосходно описывающего жизнь именно в разрозненных, мастерски отобранных частностях, но не понимающего чего-то главного в ней. Можно сказать, что, потеряв веру, он потерял смысл жизни.

Однако тоску по вере, по потерянному Богу Чехов сохранил и сумел передать ее как мало кто может. Собственно, эта тоска и является главной темой всех его пьес и большинства из зрелых прозаических произведений, в которых Бог скрыт под весьма непрозрачными псевдонимами, часто вычурными – вроде прекрасного оленя, который грезиться перед смертью герою «Палаты №6» или пресловутого «неба в алмазах».

Взгляд Чехова на мир, что бы там не утверждали – это взгляд собаки Каштанки. Взгляд, как нельзя лучше приспособленный к наблюдению и классификации наблюдаемых типов и явлений, но не дающий никаких поводов к дальнейшему анализу.

Обладатель огромного таланта, врожденного чувства литературной формы, с годами выработанного филигранного литературного мастерства, Чехов постоянно испытывает растерянность то ли перед своим даром, то ли перед создаваемым его усилиями миром. Призвав жизнь на страницы своих произведений, он явно не знает, что ему с этой жизнью делать. Он постоянно описывает тупики, воспринимаемые в качестве единственной фактологической реальности, словно забыв, что из любого тупика есть выход. Другой вопрос – есть ли охота его искать.

Чехов в силу своих возможностей такие выходы и ищет. Но, как сын своего рационалистического выхода, часто на головном уровне, тогда как его должно было подсказать сочетание ума с усилиями сердца. У Чехова, вроде бы не лишенного того и другого, они изначально существовали как-то обособленно друг от друга. Может быть, врачевство и писательство, вопреки распространенному мнению – вещи несовместимы: врачевство зачастую вырабатывает в чем-то оправданный, но чисто физиологический взгляд на человека, да и, пожалуй, на мир; писательство же, как правило, оперирует концептуальными критериями идеала.

Кажется, Чехов терялся между двумя полюсами, до конца не будучи уверен, какое из двух направлений выбрать. Отсюда проистекает и некая двойственность его интонации, повергающая в недоумение большинство из читателей: некоторым он кажется пессимистом, некоторым – оптимистом, некоторым, самым глупым – юмористом, но вот моралистом – никому. Между тем, моралистом он, кажется, стать не прочь – и уже потому, что и его персонажи, и, через них – он сам, постоянно находятся в поисках некоего высшего идеала, по крайней мере – постоянно о нем говорят. Тоска их по нему, думается, лишь бледное подобие той, которую испытывал автор, выросший в семье, где неукоснительное и ежедневное домашнее прочтение всех церковных служб было правилом, и он, по сыновьему долгу, внушенному благочестивым отцом, на них присутствовал и прекрасно их знал. Но не в это ли же самое время, вполуха слушая стихиры, тропари, кондаки и кафизмы, может даже – не скучая, но и не молясь, он предавался неторопливым размышлениям, схожих с теми, каким продолжает предаваться уволенный со службы и сходящий с ума доктор Рагин в «Палате №6», которой он уподобит всю Россию. А, может быть, и тогда уже обдумывал, как будет истреблять из себя пресловутого раба. Какого именно раба – этого он ни тогда, ни позже вряд ли мог объяснить даже себе самому. Другим – тем паче.

Трудно поверить, что Чехов, со своим удивительно чутким на разнообразные влияния извне душевным аппаратом, посредством которого он каким-то внутриутробным чувством все, кажется, понимающий в этой удушливой, плотяной, сжимающей его со всех сторон жизни, гнал от себя достаточно простую, понятную непредвзятым простецам мысль, что от несвободы, находящейся внутри, сам по себе, лишь на себя самого надеясь, человек изжить не может, от нее может освободить только Бог. А раб Божий, предавший себя до конца Хозяину – и есть наиболее свободный человек.

В конечном счете даже смерть Чехова оказалась почти неотличимой от смертей, неоднократно им описываемых, в «Гусеве», например, в «Палате №6». Бога он в себе изжил - жизнь как была, так и осталась бессмысленной. Подобно тому, как герой рассказа «Студент» всю Страстную пятницу блуждает по мрачному зимнему лесу, так и Чехов всю жизнь блуждал по своей беспросветной, лишенной Бога Вселенной, видя в ней лишь нагромождения неразрешимых противоречий и нелепостей.

Из-за этого и читателю так неуютно в чеховском мире, очень напоминающем цирковой балаган с несчастными дрессированными животными во главе с умным клоуном, атмосфера которого так точно описана в повести «Каштанка». Они, эти животные, почти неотличимы от чеховских людей, они очень чутко воспринимают окружающую действительность на уровне запахов, шумов и цирковой мишуры, развешанной по стенам. Но и подсознательную тоску, подползающую к ним из темных цирковых закоулков – тоже. И за этой тоской они чувствуют, не могут не чувствовать нечто Высшее, остающееся вне их понимания. Может быть, даже Бога. Это ощущение заставляет каждого из них перед смертью забиваться в облюбованный глухой, невидимый для других угол и оттуда, неслышно для них тихонечко скулить о Нем.

Собственно, больше ничего другого Чехов читателю не предлагает. Точнее было бы сказать – почти не предлагает. Потому что исключения, все-таки, имеются.

В первую очередь – тот же «Студент», который наглядно свидетельствует, что свет Христов жил и в душе Чехова, но он лишь изредка давал ему возможность пробиться на поверхность.

Чехов любил этот рассказ больше всего им написанного. Не потому ли, что вложил в него нечто потаенное, личное, чего нет в других его произведениях? А именно – отблеск не придуманной, но Высшей правды, внезапное ощущение обретения соборной радости во Христе, которым автор одаряет своего едва ли не автобиографического героя.

Биография.

А.П.Чехов родился 17 (29) января 1860 года в Таганроге, в семье купца третьей гильдии, владельца бакалейной лавки Павла Егоровича Чехова. Был третьим ребёнком в семье, в которой всего было 6 детей: 5 сыновей и дочь.

В будние дни после школы братья сторожили лавку отца, а в 5 часов утра каждый день вставали петь в церковном хоре, что дало повод Чехову в более поздние годы заметить: «В детстве у меня не было детства».

Обучение Чехова началось в греческой школе в Таганроге; 23 августа 1868 года он поступил в приготовительный класс таганрогской гимназии. Здесь в восемнадцатилетнем возрасте во время учёбы Чеховым была написана его первая драма «Безотцовщина».

В 1876 году отец Чехова разорился, за долги распродал имущество в Таганроге, включая дом, и уехал в Москву, спасаясь от кредиторов. Антон остался без средств к существованию и зарабатывал на жизнь частными уроками.

В 1879 году он окончил гимназию в Таганроге, переехал в Москву и поступил на медицинский факультет Московского университета. В 1881 году в Воскресенске, куда Антон Чехов приезжал к старшему брату, он познакомился с доктором П. А. Архангельским, заведующим Воскресенской лечебницей (Чикинской больницей), а с 1882 года, будучи студентом, он уже помогал врачам больницы при приёме пациентов. В 1884 году Чехов окончил курс университета и начал работать там уездным врачом. Затем он работал в Звенигороде, где некоторое время заведовал больницей.

24 декабря 1879 года, будучи студентом первого курса, Чехов поместил в журнал «Стрекоза» рассказ «Письмо к учёному соседу» и юмореску «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.». Это был его дебют в печати.

В последующие годы Чехов писал рассказы, фельетоны, юморески под псевдонимами «Антоша Чехонте» и «Человек без селезёнки» или их вариантами юмористических: московских журналах «Будильник», «Зритель» и др. и в петербургских юмористических еженедельниках «Осколки», «Стрекоза». Также сотрудничал с «Петербургской газетой» (с 1884 года, с перерывами), с суворинской газетой «Новое время» (1886—1893) и с «Русскими ведомостями» (1893—1899).

В 1884 году вышел сборник его рассказов «Сказки Мельпомены» за подписью «А. Чехонте».

1885—1886 годы — период расцвета Чехова как «беллетриста-миниатюриста» — автора коротких, в основном юмористических рассказов. В то время, по его собственному признанию, он писал по рассказу в день. Весной 1886 года писатель получил письмо от известного русского литератора Дмитрия Григоровича, где тот критиковал Чехова за то, что тот тратит свой талант на «мелочишки». В результате Чехов с 1887 года всё меньше сотрудничает с юмористическими журналами; совсем было прервано сотрудничество с «Будильником».

В том же году он отправился в путешествие на юг, в родные места; позже он ездил по «гоголевским местам», в Крым, на Кавказ. Под впечатлением поездки по родным местам, Чехов пишет повесть «Степь», которую публикует в толстом журнале «Северный вестник». Дебют Чехова в качестве серьезного писателя вызвал ажиотаж среди критиков.

С этой поры его слава только росла. После выхода последовавшей за «Степью» «Скучной истории» внимание критики и читателей было приковано к каждому его новому произведению. 7 (19) октября 1888 года он получает половинную Пушкинскую премию Академии наук за вышедший в предыдущем, 1887 году, третий сборник — «В сумерках».

В 1890 г. Чехов отправился в путешествие на Сахалин. Путь через Сибирь занял 82 дня, за которые писатель написал девять очерков, объединённых под общим названием «Из Сибири».

На Сахалин Чехов прибыл 11 (23) июля. За несколько месяцев пребывания на нём он общался с людьми, узнавал истории их жизни, причины ссылки и набрал богатый материал для заметок. Возвращался Чехов с Сахалина морским путём, на пароходе Доброфлота «Петербург» через Гонконг, Сингапур, Цейлон, Суэцкий канал, Константинополь, Одессу.

С 1890 по 1895 год, по возвращении в Москву из поездки на Сахалин, Чехов поселился в небольшом двухэтажном флигеле на Малой Дмитровке. Здесь написано несколько значимых его произведений: рассказами «Попрыгунья», «Дуэль», «Палата № 6», а также - книга «Остров Сахалин», работа над которой заняла пять лет.

С 1892 по 1899 год Чехов жил в подмосковном имении Мелихово, где им было написано 42 произведения, много путешествовал по Европе. В 1899 году продал собственность на свои произведения, которые были написаны и будут написаны в течение двадцати последующих лет книгоиздателю Адольфу Марксу за 75 тысяч рублей, и продав в придачу Мелиховское имение, в конце 1898 года купил в Ялте участок земли, где был разбит сад и построен дом, в котором он прожил последние годы, лишь изредка приезжая в Москву.

В 1900 году, при первых же выборах в разряд изящной словесности Отделения русского языка и словесности Академии наук, Чехов был избран в число почётных академиков по разряду изящной словесности, от которого отказался два года спустя.

Летом 1904 года, после того, как у него обострились приступы туберкулеза, Чехов выехал на курорт в Германию. Там, 2 (15) июля 1904 год,а писатель скончался в городе Баденвайлере. Причиной смерти, по новейшим версиям, стало кровоизлиянию в мозг.

Гроб с телом Чехова был доставлен в Москву, 9 (22) июля 1904 года состоялись похороны. Отпевание прошло в Успенской церкви Новодевичьего монастыря, на кладбище которого Чехов был похоронен рядом с могилой своего отца. В 1933 году, после упразднения кладбища на территории Новодевичьего монастыря, состоялось перезахоронение Чехова на кладбище за южной стеной монастыря.

Автор текста: Виталий Яровой.