В своем родном доме Иоанн мог бы наслаждаться приятною жизнью, — общением любящих родителей, вниманием родственников и друзей, скромными удобствами в настоящем и видами на будущее. Но иныя мысли и иныя стремления занимали его великую душу. Не до житейских удобств было ему, когда зло царствовало кругом и вопль всех истинно верующих и праведных в святой земле возносился к Богу о том, чтобы Он вспомнил о Своем святом завете и послал избавление (Лк. 1:72-73). Они жаждали освобождения от ига язычников, чтобы опять, имея своим царем Бога и всецело обладая своею землею, можно было безбоязненно служить Ему в святилище храма, исполняя обряды закона (Лк. 1:74-75). Израиль уже долго сидел во тьме, жаждая исполнения данных ему обетований, а между тем печальная действительность подрывала, повидимому, всякую надежду на их исполнение. Но если на сердце Иоанна тяжело отзывались скорби народа, то вместе с тем его томили и грехи их. Если на народе Израильском лежала «тень смерти», то это вследствие его собственных грехов и испорченности, так как Бог оставил его лишь потому, что сам он сначала оставил своего Бога. Дворы Его храма были превращены в вертепы разбойников (Мк. 11:17); духовные вожди народа сделались коварны, как ехидны пустыни, и были слепыми вождями слепцов (Мф. 15:14). Те, кто должны бы служить образцом и примером в жизни, именно священники, были предметом презрения и поношения за свое недостоинство. Прежде чем достигнуть своей возмужалости, Иоанну пришлось видеть, как на высоком месте первосвященства произошло девять перемен по воле Архелая или языческаго правителя из Рима, и призрачные первосвященники оскорбляли это высокое достоинство своими личными пороками, своим искательством или равнодушием к своим высочайшим обязанностям или позорною роскошью и надменною гордостью. Сан первосвященника занимали двое из рода Воефа александрийскаго, благодаря родству его с Иродом, но народ проклинал их, так как они окружили себя придворною пышностью и отличались грубым насилием. Затем первосвященническую должность занимал также Измаил, сын Фаби, но дубины его сторонников сделались притчей в Иерусалиме, равно как и его позорная личная роскошь. Занимали его также три члена из дома Анны, именно сам Анна, его сын Елеазар и затем его зять Каиафа, и сам Анна все еще считался самым видным человеком в Иерусалиме; но они ненавидели народ и народ ненавидел их, разсказывая, как они в своей гордой злобе шипели на него подобно ехиднам или подобно змеям предавались своим злым делам. Сыновей их народ клеймил названием сыновей Илия. Нечестие водворилось в лице их на горе Божией. Не был неповинен и сам народ, вследствие чего Тот, Кто был смирен и кроток сердцем, впоследствии так сильно обличал это злое и прелюбодейное поколение, более ожесточенное и безнадежное, чем население Ниневии, Содома и Гоморры, навлекших на себя страшный гнев Божий (Мф. 10:15, Мф. 11:24, Мф. 12:39, 41; Мк. 8:38).

Но в душе Иоанна, вместе со скорбью о бедственности и греховности народа, жило и светлое убеждение, что скоро должен придти давно ожидаемый Мессия, и что лучшим приготовлением к Его пришествию было самоотречение и уничижение, и этой мысли он отдался всем своим существом. В пустыне были и другие отшельники, старавшиеся суровым покаянием очистить себя от всяких скверн плоти и духа. Но у многих из них главным побуждением служило то, чтобы спасти себя при крушении всех других. Гораздо более достойиыя и возвышенныя побуждения руководили Иоанном. Он удалился в пустыню для того, чтобы размышлять о тайнах царства Божия и содействовать его осуществлению. Его жизнь, вся направленная к приготовлению новаго Мессианскаго царства, не была праздным и пустым одиночеством. Он совершал великий духовный подвиг, я несомненно, по целым дням и ночам, изможденный суровым постом, он предавался пламенно-слезной молитве о том, чтобы Бог наконец в Своем милосердии послал Мессию Своему народу. Мы знаем, как даже Христос «во дни Своей плоти возносил моления и молитвы с крепким воплем и слезами», как Он глубоко скорбел в Своем духе и проводил целыя ночи в горах иди пустынях в одинокой молитве; такую же всепоглощающую ревность должен был чувствовать и Его предвозвестник. Как пророки, так и раввины одинаково учили, что царство Божие могло придти только тогда, когда Израиль приготовится к принятию его самосокрушением и раскаянием. Пробудить это чувство вообще в людях, представляя в своей личности пример борьбы против грехов, и было главной задачей Иоанна. Обличать любовь к богатству было бы тщетно, если бы он сам жил в довольстве и удобствах. Чтобы обличать пустоту греховной жизни людей, он должен был прежде всего сам очистить себя от всякаго упрека в этом отношении. Люди невольно чувствуют благоговение к самоотверженной искренности, и в этом отношении не могло быть никакого сомнения касательно Иоанна. Все чувствовали, что это был человек в полном смысле цельный и искренний. Религия у окружающих людей превратилась в пустую формальность. Внешнее приличие составляло для них сущность человеческой жизни. Но Иоанн показывал, что по крайней мере был в Израиле хотя один такой человек, у котораго религия составляла действительно жизненную силу.

Живя в своей одинокой пустыне, он постепенно возрастал духом в сознании своего великаго назначения. Он был убежден, что близок был гнев Божий на всех делающих злое (а ими был переполнен мир); но в тоже время он знал также, что Бог Авраама даже во гневе помнит милость, и что вскоре должен придти давно обетованный Избавитель. И прововестником Его пришествия он и выступал теперь, почувствовав в себе ту же пламенную ревность, какою одушевлены были древние пророки. Проникнутый глубочайшим религиозным чувством, отличаясь святош простотою и правдивостью в словах и действиях, представляя в себе живое воплощение искренности и самоотречения, и с самых ранних лет имея возможность вполне зиать настроение своего народа, он более чем кто либо из его современников, в состоянии был будить спящую совесть Израиля и изобличать самообольщение и грехи даже законников своего времени. Хотя и будучи человеком, имевшим наследственное право на священство, он стоял в стороне от храмового служения, так как его обрядность не давала ему больше внутренняго мира; особенно же устранялся он от священнической аристократии, так как она именно была главным источником греховности народа. Под плащем законнической чистоты и под дешевым ореолом внешней праведности фарисеев его проницательный взор сразу же видел всю бездну злобнаго честолюбия, алчности и лицемерия. Его душа скорбела при виде того, как слепой и безпомощный духовно народ под руководством и влиянием фарисеев довольствовался фарисейскою праведностью, с безсмысленным самоуслаждением полагая, что для его спасения достаточно одного звания его в качестве народа Божия. Проникшись духом пророков ветхаго завета и воспламенившись их святою ревностью об Израиле и его Боге» Иоанн требовал высшей правдивости — сердца и жизни. Своим духом от стоял выше обрядоваго закона. Свою духовную пищу он главным образон черпал из глубоких и возвышенных пророчеств Исаии. Сохранившиеся до нас немногие отрывки его проповеди изобилуют образами, заимствованными из этой именно пророческой книги: как у пророка Исаии, так и у него, этими образами были ехиднино порождение, виноградник Божий, срубание высохших дерев, сожжение огнем, молочение хлеба и веяние, равно как и раздача хлеба и одежды бедным.

Жизнь Иоанна в пустыне не была лишь временным пребыванием там. Бея его последующая деятельность, его образ жизни и его пророческая ревность указывают на постоянное пребывание в недрах свободной пустыни, вдали от развлекающаго и разслабляющаго шума житейской суеты. Но хотя и живя в той же пустыне, он однако же не был ессей. Его отношения к народу вообще, его понятия о царстве Божием, его последующая проповедь, его сочувствие даже к мытарям и грешникам, от которых ессеи и фарисеи удалялись как от осквернения, даже его пища, хотя и простая, показывают, что он отнюдь не имел никакого соотношения с этой сектой. Подобно ессеям, он был не женат; подобно им, он отказывал себе во всяких удобствах иобнаруживал пророческое величие в сознании возвышенности своей цели и деятельности. Но хотя живя и неподалеку от ессейскях поселений, доступ в которыя был вполне открыт ему, он предпочитал жить в свободном уединении. И эта именно свобода создала в нем ту нравственную силу, пред которой трепетал и киторою увлекался народ, между тем как ессейство, не обладая никакими жизненными силами, не имело и никакого живительнаго влияния на окружающих.

Ведя суровую уединенную жизнь в пустыне, Иоанн постом и молитвой подготовлял себя к принятию откровения свыше. И откровение это действительно было ему. Он видел, что время уже созрело для наступления суда Божия. За агонией царствования Ирода последовало рабство языческому Риму, разсеявшее всякия надежды. В течение почти поколения он не видел ничего, кроме бедетвенности в стране. В годы его отрочества Квириниева перепись послужила поводом к страшному кровопролитию, за которым последовало такое угнетение, что оно уже ко времени его ранней возмужалости истощило все силы народа и заставило его с отчаянием обращаться с мольбою к Риму об облегчении. Хищные и неправедные правители из римских всадников, старавшиеся только о своем собственном обогащении и безсовестно злоупотреблявшие своею властью, еще более удручали бедственное положение народа; сановники и воины подражали им в беззаконных насилиях; языческие гарнизоны занимали священный город и храм; первосвященство сделалось простой игрушкой в руках верховной власти, святыни народной жизни подвергались оскорблению и осмеянию. С 26 года правителем Палестины состоял Понтий Пилат, человек, котораго можно сравнить только с Гессием Флором, последним римским прокуратором, ужасныя неправды котораго наконец повели к отчаянной войне, закончившейся гибелью Иерусалима. Пилат какбы намеренно оскорблял и нарушал свящевные обычаи народа. Он считал ниже своего достоинства изучить тот народ, которым он управлял. Будучи не только правителем жестоким и вспыльчивым, относившимся высокомерно даже к Антипе и сыновьям Ирода, он был и вообще человек злобный и всегда готовый посредством хитрости и коварства удовлетворить свою ненависть, пылавшую в его груди, по отношению к народу, котораго он не понимал и который в свою очередь ненавидел его от всей души. Население Иерусалима должно было вынести от него целый ряд оскорблений, злобных обид, поношений и кровопролитий. Он был так озлоблен, что даже когда видел свою ошибку и опасался Тиверия, не хотел уступить, потому что не мог согласиться сделать что-либо в угоду своим подчиненным. Его современник Филон обвиняет его во взяточничестве, в делах дикаго насилия, в грабительстве, в оскорбительном обращении со многими, в безумных угрозах, в постоянных беззакониях и в безцельных и крайних жестокостях. «Он был человек злобный и яростный», говорит Филон, «не желавший ничего делать такого, что, по его мнению, могло бы понравиться его подчиненным». Народ, находясь сод начальством такого правителя, с сожалением вспоминал даже о царствовании Ирода, тем самым показывая, насколько ухудшилось его положение с того времени, как земля сделалась достоянием римлян, и не видел никакой надежды на облегчение.

Все это, несомненно, видел Иоанн. Живя неподалеку от Иерусалима, он мог в подробности знать всю жизнь и все положение народа. Он содрогался при виде недостоинства первосвященников-саддукеев, имевших теперь во главе Каиафу, котораго ненавидел народ, но любил или по крайней мере терпел Пилат. Житейский опыт научил его с презрением относиться к раввинам, которые смиренно склоняли свою голову под постыдное ярмо и подчинялись ему из своих выгод. Но вместе с тем он глубоко скорбел при виде того, как священный закон, данный на Синае, превратился в бездушную обрядность и был только терпим Римом; скипетр народа был сломан, хотя было обещано, что он никогда но отойдет от него; священная гора сделалась твердыней необрезанных воинов, и улицы, по которым раздавались звуки священных песнопений Давида и его величественных хоров, были осквернены символами и музыкой язычников. Никогда раньше Бог не оставлял Своего народа на целые века без Своего могущественнаго покровительства; никогда раньше не терпел Он такого поношения Своего народа; никогда раньше Он не предоставлял его настолько погибели, как теперь. Все поэтому показывало, что скоро должно было проявиться Его покровительство. В книге пророка Даниила предсказывалось, что железное царство Рима продержится недолго (Дан. 7:25, Дан. 11:7), а между тем оно уже продолжалось в течение целаго поколения. Но даже и в эти последние дни, проклятие, обрушившееся на дом идумейскаго узурпатора, гибель Антипатра, Фазаила, Ирода, Архелая и многих других из этого ненавистнаго рода, разве не показывали, что гнев Божий уже воспламенился и что мщение Его приближалось? Суды Божии, предсказанные пророками, скоро должны были обрушиться как на отступников в Израиле, так и на врагов его.

Все эти события известны были Иоанну, и в них много было такого, что при обыкновенном состоянии духа могло смущать и удручать самое мужественное сердце. Но суровое подвижничество закалило и озарило его дух, Торжественное безмолвие пустынных холмов и безграничность небеснаго свода с его ночным узором сверкающих звезд сглаживали все противоречия, возникавшия вследствие ограниченности человеческой мысли, и наполняли его душу чувством величия Божества. Что такое человек, дни котораго проходят как миг и который сам по себе есть прах и пыль, пред всемогущим Творцом неба и земли, этой твердыней Израиля? Из истории известно, как часто являлся Он для избавления Своего народа, когда положение его казалось безнадежным. И разве самый гнев Божий, провозглашавшийся пророками, не всегда заключал в себе прикровенное благо? Разве не всегда в Его посещениях проклятие и благословение, поражение и исцеление, смерть и воскресение, шли рука об руку. Собственная жизнь Иоанна в пустыне уже давала залог возможности для спасения и народа. Его молитвы, его покаяние, его отречение от мира, его жизнь в посвящении себя Богу сняли невыносимое бремя с его души, и оп нашел мир, покой, благодать и небесное озарение. Он сознавал, что время явления Мессии близко. Еще до его рождения открыто было, что он будет предтечей для Мессии в духе и силе Иеговы, чтобы приготовить народ к принятию Господа. Да и сам он по внушению свыше почувствовал в себе непреодолимое влечение к возвышенной пророческой деятельности, и он стал проповедывать народу о покаянии и приближении явления ожидаемаго Избавителя, имеющаго произнести суд над нераскаянными и даровать милость сокрушенным. Под влиянием Духа Божия, нашедшаго в его очищенном суровою жизнию теле достойный для себя сосуд, он ощутил в душе своей силы занять высочайшее и самое страшное положение, какое только доступно для смертнаго человека, именно положение предвозвестника Мессии и подготовителя путей Ему. Он должен был заровнять те рытвины и горы, которыя в виде грехов и беззаконий лежали на пути Мессии, должен был сделать прямыми пути для Него, т.־е. обличить высокомерных и гордых и поднять смиренных и угнетенных, не щадить никаких кривых путей человеческих и изгладить их неровности призывом к сердечному раскаянию, чтобы сделать их пригодными для мирнаго шествия Христа.

Царство Божие, как оно предносилось Иоанну, было гораздо выше и величественпее всех прежних представлений о нем. В годы его детства, известные учители народа Иуда и Маттафия пытались водворить царство Мессии посредством политическаго возстания, которое потушено было кровью. В его отрочестве Иуда галилеянин с тою же целью прибегал к силе, по только покрыл страну ужасом и бедствием. Несмотря на это, все более усиливалась партия, для которой война с Римом сделалась своего рода символом веры. Даже в Самарии распространено было убеждение, что царство Божие близко, и что оно примет внешнюю политическую форму. Бедственность, тяготевшая над Иудеей, тяготела также и над самарянами, и их национальное соперничество с иудеями заставляло их также искать себе облегчения в надежде на могущество ожидаемаго Мессии. По их мнению, онп именно, а не иѵдеи, жили на почве действительно священной земли, обетованной Аврааму, земли, где патриархи пасли свои стада; на их-де священной горе Моисей зарыл истинные сосуды скинии, которые, по мнению иудеев, находились под храмом Соломоновым, и которые, как они утверждали, чудесно были скрыты после разрушения храма халдеями. Обладание этими сосудами считалось весьма важным, так как, при обычной наклонности на востоке связывать известныя верования с внешними предметами, господствовало общее убеждение, что место, где они скрыты, и будет именно местом явления Мессии. По одному распространенному преданию, когда откроется царство Мессии, ковчег и эти священные сосуды опять будут вынуты из земли. Иеремия, — так гласило иудейское предание, — по указанию Божию повелел скинии и ковчегу последовать за собой на гору Нево, и там он скрыл их, равно как и жертвенник кадильный, в одной пещере, и заделал вход в нее так, что после уже никто не мог найти ея. Тот же пророк заявил, что «это место останется неизвестным, доколе Бог, умилосердившись, не соберет сонма народа. И тогда Господь покажет его, и явится слава Господня, и облако, как явилось при Моисее». В позднейшем предании, главным деятелем в этом отношении, вместо Иеремии, выступал ангел. Незадолго до разрушения Иерусалима, этот апгел, сойдя с неба в Иерусалим, сел на храм, чтобы спасти его. Уложив скинию, ковчег, обе каменныя скрижали, эфод и златотканныя одежды первосвященника, жертвенник кадильный, урим и тѵммим и священные сосуды, он взял их в одно тайное место и громким голосом закричал: «о земля, земля, земля! слушай слово всемогущаго Господа, и прими, что я поручаю тебе, и храни до конца времен, чтобы возвратить опять, когда тебе будет сказано и когда чужеземец не будет обладать ими. Ибо настанет время, когда Иерусалим возстановится опять, чтобы существовать во-веки»! Тогда земля открыла свои недра и поглотила все эти священныя вещи» Впоследствии святой тайновидец видел эти священные сосуды на небе. По его свидетельству, побеждающий будет вкушать сокровенную манну (Откр. 2:17), и когда отверзся храм Божий на небе, то явился ковчег завета в храме Его (Откр. 11:19).

Самаряне лелеяли эти надежды не менее горячо, чем и сами иудеи, но придавали им местный колорит и были убеждены, что действительным местом, где сокрыты были эти сокровища, была вершина горы Гаризима. по близости к их родному городу, — горы, с вершины которой племена израильския, привступлении Иисуса Навина в землю Ханаанскую, провозглашали благословения закона.

Как сильно самаряне проникнуты были подобными ожиданиями в эти годы, обнаружилось немного позже. Когда закончилась деятельность Иоанна, не принеся им ожидаемых последствий, произошло одно событие, которое, было лишь окончательным выражением долго накоплявшихся в них чувств. «Один человек», говорит И. Флавий, «не придававший никакого значения лжи и обольщавший народ тем, что могло нравиться ему», порешил поднять народное движение в роде Иоаннова, распространившагося по Иудее и Галилее, в надежде, по всей вероятности, придать ему политическое значение. Распустив по долинам Самарии известие, что в назначенный день явятся новый пророк на горе Гаризиме, на том самом месте, где Монсей скрыл сосуды скинии, он поднял необычайное смятение. Повсюду распространилась молва, что в этот день откроется царство Божие, потому что священные сосуды должны были оставаться скрытыми до его наступления. Это была коварная уловка перенести на Самарию те светлыя надежды, которыя составляли славу Иудеи, так как при этом заявлялось притязание на обладание таинственными сокровищами и законом во всей его чистоте. Тысячи народа стали стекаться в назначенный день в долину между горами Гевалом и Гаризимом, все новые и новые караваны постоянно прибывали с народом в деревню Тиравафу, указанную лжепророком в качестве сборнагопункта, пока дело не приняло серьезный в политическом отношении оборот, так как и старейшины народа примкнули к этому движению. Пилат встревожился, опасаясь, что народ легко может перейти от поисков за священными сосудами к открытому возстанию. Его прежняя жестокость в действительности уже подготовила народ к этому возстанию. Поэтому он запретил это паломничество и разставил конные и пешие отряды у всех подходов к Гаризиму, чтобы воспрепятствовать восхождению на гору. Но огромная народная толпа, среди которой многие были вооружены, не обратила внимания на это запрещение и силою пыталась проложить себе дорогу к священному месту. Тогда Пилат приказал войскам разсеять народ: последовало жестокое побоище, в котором многие были убиты, остальные обратились в бегство, а главари, попавшие в плен во время или после битвы, были преданы смерти.

Это кровавое событие произошло уже несколько лет спустя после проповеди Иоанна, но оно было лишь одним из проявлений народных понятий касательно царства Мессии, показывая, насколько взгляд на него был проникнут политическими идеями того времени. Иоанн был совершеннно чужд таких воззрений. Если он, как иудей, веровал, что Мессия будет славой Израиля, то откровение этой славы он предоставлял будущему, а сам исключительно ограничивался нравствевными и духовными надеждами. Он отнюдь не был политическим агитатором в роде Иуды галилеянина: его .Мессианское царство было царством не от мира сего.

Источник

Библейская история при свете новейших исследований и открытий. Новый Завет. С-Пб.: 1895. С. 151-160

***

Иоанн, о котором Христос сказал, намекая на волнующиеся камыши по прибрежью реки, что он не был тростью, ветром колеблемою, но по истине был Илия, который должен был придти как пророк и гораздо больше, чем пророк, — тут-то и возвысил свой голос в качестве предтечи пред лицом Помазанника Божия, чтобы приготовить путь Ему (Мф. 11:7, 9, 10, 14; Мф. 17:11, Мк. 9:12, Лк. 7:26-27). Уже самая внешность Иоанна могла невольно привлекать к себе внимание народа. Его худощавый став, истощенный скудною пищей и суровыми подвигами, его длинные волосы, не стриженные в течение тридцати лет в знак назорейства, его грубый волосяной плащ и кожаный пояс рисовали в его лице образ одного из древних пророков. Св, Писание описывает величайшаго из пророков, именно Илию фесвитяннна, который, по всеобщему ожиданию, должен был явиться пред пришествием Мессии, совершенно в том же виде, в каком явился Иоанн, именно как «человек весь в волосах, и кожаным поясом подпоясан по чреслам своим» (4 Цар. 1:8); народ же знал из поучений в синагоге, а кто мог читать сам, то и прямо из св. Писания, что грубая волосяная мантия была обычной одеждой древних пророков, как особаго класса. Эта одежда всегда была знаком скорби и сокрушения (4 Цар. 6:30, Иов. 16:15, 3 Цар. 21:27) и, воскрешая воспоминания о священных временах прошлаго, вместе с тем пробу задала в душах народа сознание собственной греховности и нужды в покаянном сокрушении.

Пустыня в глазах иудеев вообще имела священное значение, «Из нея, говорили раввины, вышли закон, скиния, синедрион, священство и должность левитов. Даже царская власть и в действительности всякий благой дар, полученный Израилем от Бога, вышли из пустыни Шир-Гашир. f. 13, 13, приведено у Sepp, Leben Jesu, 2:44. ». Призыв народа в пустыню теперь имел сам по себе священное значение, так как он напоминал слова пророка Исаии: «приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в пустыне стези Богу вашему» (Ис. 40:3). При напряженном ожидании Мессии, влияние этого призыва было огромное. Опираясь именно на то значение, какое придавалось ему народом, один фанатик, по имени Февда, присвоив себе роль пророка чрез несколько лет после распятия, увлек за собою множество народа В царствование Клавдия в 46 г. по Р. Хр. , в качестве второго Моисея, за Иордан в пустыню, где он обещал совершать чудеса, уверяя, что Бог явится для избавления Своего народа. I. Флавий разсказывает также, что и другие увлекали народ за собой в пустыню, «где с помощию Божиею они-де будут открыто совершать знамения и чудеса» I. Флавий, Древности, 20:5, 1; 8, 9. , и Сам Христос, пред оставлением Своих учеников, счел необходимым предостеречь их, что когда им скажут: «вот Христос в пустыне, не выходите»(Мф. 24:26). Народ изо-дня в день ожидал явления мудраго и совершеннаго пророка, который возвратил бы ему потерянные урим и туммим, «возстановил племена израильския, обратил сердца отцов к детям, обличил времена и утолил гнев Божий, прежде чем возгорится ярость Его» (Сир. 48:10). Под влиянием тяжелых исторических испытаний в народе все глубже укоренялось сознание того, что спасти Израиля могло только одно покаяние. «Если мы покаемся хотя бы на один день», говорили раввины, «то явится Мессия». «Пока Израиль не раскается, он не может ожидать Снасителя», говорил раввин Иуда. Но это покаяние должно было совершиться не раньше прихода Илии во исполнение предсказания Малахии, а он придет не раньше трех дней до явления Самого Мессии, когда его голос от одного конца земли до другого провозгласит: «спасение идет миру». Eisenmenger, Judenthum Entdecktes. 2, 696.

Пророк, по иудейскому воззрению, был не только провидец, но и безстрашный проповедник, от котораго, выражаясь словами Климента Александрийскаго, истина просиявала как лучи света от солнца Clement. Hom. 2:6. . Он мог открывать будущее, но вместе с тем он был орудием Божиим для сообщения укоров или повелений Всемогущаго в качестве Его посланника и истолкователя Его воли людям. И вот в качестве такого посланника и явился в лице Иоанна новый Илия. Появление его произвело на народ тем более громадное впечатление, что проповедь его касалась самаго животрепещущаго вопроса о пришествии Мессии. «Покайтесь, проповедывал Иоанн, ибо приблизилось Царство Небесное». И этот призыв новоявленнаго пророка громовым отголоском отдавался в сердцах всех труждающихся и обремененных, желавших в проповеди его найти облегчение своей совести от тяготевшаго на ней бремени греха и сомнений, чтобы достойно приготовиться к явлению грядущаго Мессии. Этот глас вопиющаго в пустыне стал сильно будить совесть народных масс, которая подверглась глубокому усыплению под влиянием фарисейскаго формализма, римскаго угнетения и саддукейскаго равнодушия. Началось сильное народное возбуждение. Хотя Иоанн держался в стороне от Иерусалима и густо населенных округов, его проповедь нашла себе живой отголосок по всей стране, и народ толпами все в большем числе начал стекаться к нему из Иерусалима, Иудеи и возвышенных равнин Переи (Мф. 3:5, Мк. 1:5). Всем невольно думалось, что это и есть обетованный Илия, провозвестник Мессии. И этот проповедник, совершенно непохожий на раввинов, требовал теперь, чтобы закон, доселе исполнявшийся только внешним образом, исполнялся по совести и осуществлялся в самой жизни. Только такое духовное приготовление и может отвратить грядущий гнев. Будучи вторым Илией по духу, как и по внешности, и подобно ему будучи свидетелем злых времен, он пришел не строить, а низвергать, пробуждать, а не назидать, пришел с топором, а не лопатой. Главным содержанием его проповеди было приближение того суда, о котором говорил последний из пророков, когда гнев Божий будет жечь подобно печи раскаленной (Мал. 4:1), когда гордые и злые, уподобившись соломе, будут и сожжены подобно ей, пока не останется от них ни корня, ни стебля. Но вместе с тем он присоединял и утешительное уверение пророка Малахии, что для тех, кто боится имени Господа сил, взойдет солнце праведности с его целительными лучами. Весь смысл проповеди Малахии был вт действительности предвосхищением того же самаго, на чем покоилась и проповедь Иоанна. «Вот, Я посылаю ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною», предеказывал последний пророк ветхаго завета. «И внезапно приидет в храм Свой Господь, Котораго вы ищите, и Ангел завета, Котораго вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф. И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он, как огонь расплавляющий, и как щелок очищающий, и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия, и переплавит их как золото и как серебро, чтоб приносили жертву Господу в правде, И приду к вам для суда, и буду скорым обличителем чародеев и прелюбодеев, и тех, которые клянутся ложно, и удерживают плату наемника, притесняют вдову и сироту, и отталкивают пришельца, и Меня не боятся, говорит Господь Саваоф» (Мал. 3:1-3, 5). Подобно проповеди всех пророков, проповедь Иоанна была возвещением гнева Божия, по в то же время, подобно им, оил заключала в себе под известным условием обетование Божественной любви и милосердия. Как и приличествовало его должности, он, подобно Илии, обличал пороки своего времени, потому что, подобно ему, он «во дни свои не трепетал пред князем, и никто не превозмог его» (Сир. 48:13).

Вместе с призывом к покаянию, Иоанн соединял особый знаменательный обряд для всех тех, кто выражали готовность исповедывать свои грехи и давали обет исправиться в своей жизни. Он именно требовал от таких лиц крещения, то есть, омовения в воде. Но закону Моисееву также требовалось омовение и очищение, но оно имело там значение скорее личнаго дела с целию очищения от обрядовых осквернений и повторялось всякий раз, как это требовалось новым случаен осквернения. Но введенное Иоанном крещение совершалось только однажды, и желавшие могли принять его только от рук Иоанна, Он не довольствовался древними обрядами и требованиями фарисеев. Для него необходим был новый символ, который но самой своей форме мог бы служить выражением величия требовавшейся нравственной перемены и быть пригодным знаком для ея начала, и в то же время достаточно простой для того, чтобы он мог быть доступен для всего народа, для всех, кто желали порвать с греховным прошлым и вступить в новую духовную жизнь, к которой призывал он. Омовение во все времена служило религиозным символом и было знаменательныи обрядом. Проказа Неемана очищена была в водах Иордана (4 Цар. 5:10). Священники в храме постоянно совершали омовения, от народа вообще требовалось, чтобы он удалял нечистоту посредством омовения. Пророк Давид молился: «омой меня от беззакония моего (Пс. 5:4). Пророк Исаия также взывал: «омойтесь, очиститесь; удалите злыя деяния ваши от очей Моих, перестаньте делать зло» (Ис. 1:16). Омовение и вообще на востоке само по себе составляет почти религиозный долг. Пыль и жар до крайности отягощают тело и душу, так что омовение приносит общее освежение и довольство. Поэтому принятый Иоанном символ крещения имел для народа громадное значение: всякий истомленный, запыленный и загрязненный странник, получив внутреннее оживление или возрождение, вместе с тем погружался в чистую и свежую воду реки, и таким образом, в знак своего внутренняго очищения, выходил чистым из нея душой и телом. Но это крещение у Иоанна не было еще таинством. «Он был добрый человек», говорит I. Флавий Ant. 18:5, 2 , «и убеждал иудеев, которые желали жить достойно и быть справедливыми по отношению друг к другу, и благочестивыми к Богу, принимать крещение. Крещение было усвоено им не как средство получения прощения за какие-нибудь грехи только, но и в смысле чистоты всего тела, когда душа предварительно очищалась праведностью». Крещение Иоанново таким образом было только простым символом очищения, в котором нуждалось сердце, и впоследствии оно должно было найти себе дополнение в крещении от Духа Святого. Принимать его могли только те, которые смиренным исповеданием своих грехов доказывали свою искренность. Отсюда крещение сделалось выражением нравственнаго обета, желанием показать своею лучшею жизнью, что действительно произошла перемена и в самом настроении сердца. В смысле приготовления к Мессии, оно представляло собою нечто совершенно новое в Израиле, порази тел ьным образом свидетельствуя о том чудесном нравственном перевороте, который совершался в сердцах народа. Если, как доказывают некоторые раввины, уже и раньше существовал обычай крестить прозелитов, которые, оставляя свое язычество, старались получпть доступ в общину Израиля, то введенный Иоанном обряд, как приыенявшийся им к самому иудейскому народу, заключал в себе нечто необычное, и то обстоятельство, что народ подчинялся этому обряду, служит сильнейшим доказательством влияния пророка пустыни на народныя массы. В этом случае его отношение к израильскому народу имело тот смысл, как будто самый этот народ сделался язычником л нуждался в том, чтобы его опять ввели, подобно язычникам, в достояние Иеговы с возстановлением ему всех потерянных им преимуществ. Вместе с тем Иоанн не оставлял народа без помощи в стремления к чистоте. Если бы он призывал его только бежать «от грядущаго гнева», то мог бы довесть его до отчаяния. Если бы он, призывая его к крещению, затем предоставлял его своим собственным усилиям в деле достижения доброй нравственности, то он повергал бы его в безпомощное состояние, так как человек, не имея пред собою высшаго идеала праведности, никогда не мог бы и достигнуть ея. Поэтому Иоанн давал и самыя средства к осуществлению его призыва, именно указывая на грядущаго Мессию, этого Агнца Божия, Который должен был взять на Себя грехи мира.

Источник

Библейская история при свете новейших исследований и открытий. Новый Завет. С-Пб.: 1895. С. 164-168

Евангелие от Луки глава book-3 глава 5 стих