Читать толкование: , Глава , стих . Толкователь — Григорий Двоеслов святитель

Глава VII. Стих 1. Жизнь человека на земле есть война Иов. 7:1. НРАВСТВЕННОЕ ТОЛКОВАНИЕ 8. В этом отрывке в старом переводе жизнь человека вовсе не называется «война», но называется «испытание»; и, хотя звучание этих слов, которое слышит ухо, разное, если смыслы слова считать, то они передают один и тот же согласованный смысл. Ибо, что представлено под словом «испытание», если не наше противостояние нечисти? и что представлено под словом «война», если не сражения против наших врагов? Так что назовем мы это «испытание», или «война», но в то время, когда человек строго надзирает за заговорами злых духов, конечно, он тратит себя в оружии для борьбы. Но мы должны заметить, что о жизни человека не сказано, что в ней присутствуют «испытания», но что она сама и есть «испытание». Ибо по свободной воле он отказался от вертикального положения, в котором он был создан, и, будучи подчинен гнили своего состояния тления, в то время, как выходя из себя, он сам вымышляет против себя, он отныне становится той самой вещью, которая проходит. Ибо, в то время, как он позволил себе пасть вниз, он сложил с себя устойчивое место внутри, что же он найдет в себе тогда, кроме переменчивости изменений? И хотя теперь он пытается поднимать себя оттуда, чтобы искать вещи на высоте, он непосредственно падает до своего уровня от скользких толчков изменчивости. Он желает, чтобы встать в созерцании, но не имеет силы. Он стремится исправить твердо шаг мысли, но ослаблен в скольжении его хрупкости. Эту же ношу изменчивости, потому что он искал ее свободной волей, теперь он носит против воли. Человек мог бы управлять своей плотской частью в покое, каковой она была создана в добре его Создателем, если бы он был готов сам быть управляемым Им; но, в то время как он стремился поднять себя против своего Создателя, он тотчас испытал в себе дерзость от плоти. Теперь милостиво, вместе с чувством вины, и наказание также наследуется вместе по рождению, мы родились с привитым злом хрупкой природы; и мы как бы несем врага вместе с нами, которого мы получили вместе с тяжелым началом. И так жизнь человека сама по себе «испытание» потому, что она восстает против него от него самого, в результате чего он обязан быть разрушен. И хотя он никогда не вырежет по добродетели все, что он порождает по хрупкости, он всегда будет иметь что-то хрупкое, чтобы вырезать это по добродетели. 9. Итак, жизнь человека – «испытание», потому что, хотя мы впредь и удерживаемся от совершения греха, но в самих наших хороших делах, все равно мы затуманены воспоминанием о злодеяниях, и туман самообмана теперь служит для приостановки нашей собственной цели ума. Таким образом, один человек отныне удерживает плоть от излишеств, и тем не менее, все эти вещи находятся в его воображении, потому что те вещи, которые он ранее делал добровольно, теперь приходят на ум против его воли, и само то удовольствие, которое он получал ранее, теперь становится его наказанием. Но так как он боится, что он будет завоеван злой привычкой, он сдерживает свой жадный аппетит, принуждая себя к средствам особого воздержания, и его воздержанием его лицо очищается; и когда чистота наблюдается в его лице, его жизнь начинает заслуживать высокой оценки и благоговейного отношения его ближних, и тогда, со словами похвалы тщеславие входит в ум этого воздержанного человека, и его ум, получив встряску от того, что не может получить лучшее, стремится запятнать очистившееся лицо, из-за которого получается, что, будучи связанным быстро узами недуга, он либо теряет чистоту воздержания, и начинает снова страшиться попасть под владычество избытка, или, подчиняя воздержанием стремление к избытку, он постигает, что его чистота служит причиной его тщеславия. Другой человек становится лучше от падения его гордости, и отныне удерживается в стойкости смирения всем желанием своего сердца, и когда он видит людей, которые полны гордости, которые угнетают невиновных, будучи воодушевляемый горячим рвением, он как бы вынужденно откладывает в сторону в какой-то степени то, что он решил раньше в смирении, и он показывает силу, и силой защищает правду, и тогда он выдерживает воздействие злонамеренных не кротостью, а властью. И это очень часто бывает, что, либо стремлением к смирению он приходит к тому, что отказывается от рвения права, или опять, рвением за право, он прерывает стремление к смирению, которое он поддерживал. Но и рвение, и смирение, это две цели, которые едва ли допускают то, чтобы быть вместе, и человек уже не узнает себя, полностью запутавшись. И он находится перед еще большей дилеммой, ибо, может быть, что в заблуждении ума либо гордость выдает себя за высокий тон рвения служения, либо робкая бездеятельность притворяется смирением. Другой человек, учитывая насколько велик грех обмана, стремится укрепиться в цитадели истины, так что отныне ни одно ложное слово не должно исходить из его уст, и он должен полностью отрезать себя от греха лжи. Но очень часто бывает так, что, когда правда говорится, жизнь ближнего становится тяжелее; и, в то время как человек боится причинить вред другу, он возвращается, как бы из милосердия, к этой злой привычке обмана, которой был подвержен ранее; и поэтому получается, что, хотя злоба не имеет места в его сознании, но тень фальши все же затуманивает в ней лучи истины. И, следовательно, часто, потому что на человека давят ситуации и вопросы, в которых он не может молчать, либо, говоря неправду, он убивает свою собственную душу, либо, говоря правду, наносит вред жизни ближнего. Другой человек, подстрекаемый любовью к своему Создателю, стремится путем непрерывной молитвы удерживать свой ум от всех земных мыслей, и поместить его в безопасности в тайных глубинах внутреннего отдохновения; но в самом становлении его молитвы, в то время, как он стремится подняться от вещей ниже, они наносят ему ответный удар просто тем, что он их видит, и глаз ума растянуто смотрит на свет, но от телесной привычки он затемнен возникающими образами земных вещей. Потому очень часто бывает, что ум человека стремится, но ограниченный своей собственной слабостью, либо бросает молитву и, убаюканный, спит в лени, либо, если он долго продолжает находиться в молитве, растущий туман образов собирает толстую пелену перед его глазами. 10. Итак хорошо сказано: «жизнь человека - это испытание на земле», так как он встречается с виновностью пути падения там, где он думал ухватиться за путь продвижения вверх, а ум бросается в беспорядок из-за того же действия, которым он стремился выйти из своего беспорядочного состояния, так что он, как бы падая сам на себя, окончательно теряет устойчивость от тех самых средств, с помощью которых он уже получал некую внутреннюю упорядоченность и силу. Ибо человек, будучи чужим для наставления в Божественном Законе, находится внизу своего невежества, и он не делает ничего для достижения своего спасения. Другой же человек, будучи наделен знанием Божественного Закона, в то время как он рад, что понимание, которому он сподобился, выделяет его из общей группы других людей из-за того, что он ликует с эгоистичной радостью, теряет в себе дар понимания, который он получил. А в Суде он являет на свет, что он хуже других из-за того же самого, благодаря чему в свое время он проявлялся ярче, чем другие. Один, потому что он не поднимается высоко благодаря каким-либо дарам особых возможностей, сторонится и простого пути благочестивой жизни тоже, и, считая сам себя, как бы чужим для небесного блага, думает, что может делать зло как бы безопасно, в той мере, в которой он не сподобился высокой одаренности небесного дара. Другой наполняется духом Пророчества, и возносится к предвидению событий, и являются ему вещи, что только грядут, так же ясно, как те, что сейчас присутствуют рядом с ним. Но, в то время как часто и многократно он поднимается над собой, так что он действительно рассматривает будущие события, его ум, будучи наполнен уверенностью в себе, воображает, что этот дух Пророчества, который он не всегда имел, будет всегда с ним, и, когда он каждое видение, что приходит ему в пророчестве, приписывает самому себе, он теряет его в той степени, в какой он мог бы овладеть им. И вот, он приходит к тому, что он возвращается в печали к падению даже ниже достоинств других из-за того самого средства, в результате которого он был продвинут перед ними в радости сердца в уважении всех. Итак, жизнь человека является испытанием на земле, потому что, либо будучи чуждым особым силам, он не в состоянии настроить себя на небесную награду, либо, обогатившись духовными дарами, все же однажды, он оказывается раздавленным еще хуже, чем другие, из-за этих же самым особых возможностей, что он получил. 11. Но, в то время как мы уже говорили чуть выше, что «испытание» сходно по смыслу со словом «война», все же нам следует иметь в виду, что что-то большее означается под словом «война» чем под словом «испытание». Ибо для нашего понимания дополнительно доводится выражением «война» то, что в войне происходит ежедневное продвижение к концу. И в то время как пространство, занятое войной, продолжает увеличиваться вместе с обычным ходом вещей, война человека со временем уменьшается. Итак, жизнь человека -это война на земле, потому что, как мы уже говорили выше, каждый из нас, в то время как с ходом времени он ежедневно продвигается к концу жизни, вместе с прибавлением к его жизни, приходит к концу жизни. Ибо он ждет дни грядущие, но как только они добавляются для удлинения жизни, они тут же отнимаются от общей суммы дней жизни; ибо, в то время как шаг путешественника продвигается вперед по земле, тот отрезок, что остается еще пройти в пути, уменьшается. Таким образом, наша жизнь является «войной» потому, что в той же степени, в какой она разрастается в расширении, она одновременно и приближается к концу, чтобы перестать быть. Поэтому хорошо сказано, что жизнь человека - это война на земле; ибо, в то время как прибавлением периодов времени он стремится получить больше, тот самый период, который он добавляет, он же одновременно и теряет, ибо вместе с приростом он уменьшается. И, следовательно, сам ход войны описывается в словах, которые немедленно добавляются: Дни его не тоже ли, что дни наемника? Иов. 7:1. 12. Наемник жаждет, чтобы его дни прошли быстрее, и чтобы он мог как можно быстрее и без промедления получить награду за его труд; и поэтому дни человека, пронизанного знанием Истины и вещей вечности, справедливо сравниваются с «днями наемника», потому что он считает нынешнюю жизнь своим путем, а не своей страной, войной, пальмовой ветвью победы, и он видит, что он тем дальше от своей награды, чем медленнее он приближается к своему концу. Кроме того, мы должны иметь в виду, что наемник тратит свои силы в трудах, которые принадлежат другим, но выхлопатывает для себя вознаграждение, которое является его собственным. Теперь, это произнесено голосом Искупителя: Царство Мое не от мира сего Ин. 18:36. Ибо мы все, кто, будучи одарены надеждой на небо, несем свои труды настоящей жизни, в уповании на другое. Ибо часто бывает так, что мы даже вынуждены служить сынам погибели, и мы вынуждены отдать миру то, что принадлежит миру, и мы служим действительно нашей работой другому человеку, но, тем не менее, мы получаем награду нашу собственную, и тем, что мы управляем справедливо интересами других, мы достигаем того, чтобы прибавить к нашей собственной награде. О том же, только в другом порядке говорит Истина определенным лицам: И если вы не были верны тому, что принадлежит другому, кто даст вам ваше собственное Лк. 16:12. Кроме того, он должен помнить, что наемник с тревогой и вниманием смотрит на то, чтобы ни один день не проходил без работы, дабы ожидаемый конец времени не оказался пустым для его награждения. Ибо в его искренности труда он видит то, что он может получить в сезоне воздаяния. Таким образом, когда его работа продвигается, его уверенность в награде увеличивается, но, когда работа стоит, его надежда в отношении вознаграждения уменьшается. И, следовательно, каждый из избранных, считая свою жизнь, как «наемник» считает дни, тянется вперед к награде в надежде тем более уверенно, чем более кропотливо и лучше он трудится. Он считает переходящим ход нынешней жизни, он считает дни по своим работам. Он страшится того, чтобы моменты жизни не прошли пустыми без труда. Он радуется в бедственной ситуации, он набирается страданий, он утешается трауром потому, что он видит себя с избытком, вознагражденным наградами будущей жизни, и тем более тщательно он посвящает себя любви к своим ежедневным маленьким смертям. Ибо, жители земли выше говорят Творцу словами псалмопевца: Да, ради Тебя умерщвляют нас всякий день Пс. 43:23. Поэтому ап. Павел говорит: что я каждый день умираю, братия, для славы Твоей 1 Кор. 15:31. Поэтому он снова говорит: ибо по сей причине я и страдаю так; но я не смущен, потому что я знаю, в Кого уверовал, и уверен, что Он способен сохранить то, что я совершил Ему к тому дню 2 Тим. 1:12. Поэтому святые люди для всех трудов, которые они теперь испытывают, по Истине, уже имеют так много обещаний воздаяния в камере надежды. Тем не менее, невыносимая жара сейчас ощущается как тяжелый труд, чтобы в один прекрасный день получить освежение состояния покоя. Потому он справедливо добавил сразу после этого:

Стихи 2, 3. Как раб жаждет тени, и как наемник ждет награды за свою работу, так я получил в удел месяцы суетные, и отчислены мне изнурительные ночи Иов. 7:2-3. 13. «Раб жаждет тень» означает поиск прохлады вечного покоя после жара испытаний и пота труда. Эту тень раб желал, который сказал: Моя душа жаждет Бога, Бога живого; когда приду и явлюсь пред Богом? Пс. 41:3. И снова: горе мне, что я пребываю у Мосоха Пс. 119:5. Кто, как будто после тяжелого труда, отступающий от жары, ищет укрытие, в котором он мог бы достичь дающую отдых прохладу, снова говорит: ибо я войду в место чудесной Скинии, даже в дом Божий Пс. 41:5. Ап. Павел дышал, дабы овладеть этой «тенью», имея желание разрешиться и быть со Христом Флп. 1:23. Этой тени они уже достигли в полноте желания их сердец, которые говорили: мы перенесшие жару и тяготы дня Мф. 20:12. Теперь он, что называется «желающим» тени, по праву назван «раб», ибо каждый из избранных, до тех пор, пока он связан крепко условием немощи, находится под властью ярма тления в своей работе, как будто под изнуряющим воздействием жары; и тот же человек, когда он лишен тления, затем возвещает себя свободным и находящимся в состоянии покоя. И, следовательно, хорошо сказал ап. Павел также, что: и сама тварь освобождена будет от рабства тления, в свободе славы детей Божиих Рим. 8:21. Ибо избранные теперь придавлены наказанием в тленном состоянии, но затем они возвышаются высоко славой нетленной. И в той же степени, что, в бремени нашей теперешней ограниченности, нет никакой свободы в настоящее время проявляемой в сынах Божьих, в славе свободы, что грядет, ничто не будет от рабства в слугах Божьих. И так рабское одеяние тления будет отринуто и благородство свободы пожаловано, и тварь превращается в славных сынов Божьих, потому что соединяется с Богом Духом, и, как это есть, преодолевает то, что сама есть творение. Теперь он, что до сих пор «жаждет тень» есть «раб», потому что до тех пор, пока он подвергается воздействию жара искушения, он несет на плечах ярмо тленного состояния, и это справедливо добавляется: и как наемник ждет награду за свою работу. 14. Наемник, когда он смотрит на работу, что необходимо сделать, сразу же падает духом из-за длины и обременительности труда; но, когда в своем тонущем духе он принимает мысль о награде его работы, он сразу устанавливает заново свою бодрость духа для осуществления его труда, и, принимая мучительную тяжесть своей работы, он все же считает ее легкой, принимая также и мысль о воздаянии. Таким же образом поступает и каждый из избранных, когда они встречаются с крестами этой жизни, когда происходит поругание их доброго имени, случаются материальные потери, или болезни тела наведены на них, они считают тягостными вещи, которые они испытывают; но когда они простирают взгляд ума к небесной стране, по сравнению с их наградой они видят, как легко все то, что они проходят. Ибо то, что является совершенно невыносимым из-за боли, благодаря ожидаемой награде может быть вынесено с легкостью. Это же значит и то, что ап. Павел говорил, описывая, как он приподнимается против невзгод, ибо он тоже «как наемник ждал окончания своей работы». Ибо он объясняет, что он подвергается тяжелой ноше, но он считает, что она легка, если рассмотреть вознаграждения. Ибо он сам объявляет, насколько велика ноша, от тяжести которой он страдает, когда он свидетельствует, что он был часто и в тюрьмах, и безмерно в ранах, и часто при смерти, и который пять раз получал от иудеев удары плетей по сорок раз без одного 2 Кор. 11:23 и далее. Кто был трижды бит палками, однажды камнями, трижды терпел кораблекрушение, ночь и день был в глубине моря 2 Кор. 11:25; который, переносил опасности воды, разбойников, опасности от своих соотечественников, язычников, в городе, в пустыне, в море, в опасностях от лжебратиев 2 Кор. 11:26; кто был в усталости и болезненности, часто в посте, на стуже и в наготе 2 Кор. 11:27, который трудился тяжело, который сражался внешне, боясь внутри, который объявляет себя придавленным сверх силы, говоря, что они были придавлены сверх силы, были изнурены так, что не надеялись даже выжить 2 Кор. 1:8. Но как он стирает потоки пота от этого жесткого тяжелого труда полотенцем своей награды, он сам говорит, когда произносит: потому что я считаю, что страдания этого настоящего времени ничего не стоят по сравнению со славой грядущей, которая откроется в нас Рим. 8:18. Таким образом он, как наемник ждет награду за свою работу, помнит о большом вознаграждении, и считает, что труд на исходе сил за эту награду не тяжел. Но он хорошо добавил: так я получил в удел месяцы суетные, и отчислены мне изнурительные ночи. 15. Избранные служат Творцу вещей, и, тем не менее, часто доведенные нуждой, хотят вещей; они крепко держатся в любви Бога, и все же ощущают недостаток опоры нынешней жизни. Так что те, кто не стремятся в настоящее время к вещам своими действиями, как к мирской выгоде, тратят месяцы суетные. Кроме того, у них же могут быть и изнурительные ночи, потому что они несут тьму невзгоды не только в нужде, но часто и в мучениях тела. Ибо превозмочь желания не трудно добродетельным умам; но, когда невзгоды обращены к мучениям плоти, то однозначно изнуренность чувствуется от боли. Это также может быть подобающе истолковано, что каждый из святых как наемник тратит месяцы суетные, потому что сейчас он уже несет на себе тяжелый труд, но еще не получает награду; одно он проходит, но другого он ищет; так ему отчислены изнурительные ночи потому, что, осуществляя себя в добродетельных практиках, он накапливает беды нынешней жизни, и, если он ставит своей целью продвигаться в духе, он находит вещи мира возможно менее тяжелыми по отношению к нему. АЛЛЕГОРИЧЕСКОЕ ТОЛКОВАНИЕ 16. Тем не менее, если эти утверждения отнести к голосу Святой Церкви, смысл их прослеживается с немного большей конкретностью. Потому что она сама несет месяцы суетные, которая в своих слабых членах должна нести земные действия, сводящиеся на нет из-за наград этой жизни. И ей отчислены изнурительные ночи потому, что в ее сильных членах она несет многообразие скорбей. Ибо в этой жизни есть некоторые вещи, которые трудны, а некоторые, которые являются пустыми, а некоторые, что одновременно и трудны, и пусты. Ибо от любви Творца нести скорби настоящей жизни на самом деле трудно, но это не пустое. Из любви к этому миру раствориться в наслаждениях на самом деле пусто, но не трудно. Но, из любви к этому миру, подвергаться воздействию всяческих невзгод, в одно и то же время, как пусто, так и трудно, потому что душа одновременно и страдает от невзгод, и не пополняется компенсацией вознаграждения. И поскольку в тех, кто находится сейчас в пределах лона Святой Церкви, но до сих пор позволяет себе гнаться за своими удовольствиями, и в это время не обогащается плодами добрых дел, она проходит месяцы суетные, потому что она проводит периоды жизни без дара вознаграждения. Но в тех, кто, будучи посвящен вечным целям, встречается с крестами этого мира, ей отчислены изнурительные ночи, потому что она, как это было, в безвестности настоящей жизни, претерпевает тьму горя. Но в тех, кто в одно и то же время любит этот преходящий мир, и все же утомлен его противоречиями, она несет сразу «суетные дни» и «утомительные ночи», потому что никакое воздаяние не приходит после этого, чтобы вознаградить их жизнь, и все же присутствующий недуг мучает их. Но это справедливо, что она никогда не говорит, что у нее есть «дни», а говорит «месяцы суетные». Ибо под названием «месяцев» представлена общая сумма дней, некий итог; итак, под словом «день» у нас каждое отдельное действие указано: а под «месяцами» подразумевается общий итог. Но часто бывает, что, когда мы делаем что-нибудь в этом мире, держась на плаву благодаря пристальным желаниям нашей надежды, эту конкретную вещь, которую мы собираемся сделать, мы никогда не считаем пустой; но, когда мы подошли к концу в наших деяниях, не в состоянии получить объект нашей цели, мы опечалены, что мы трудились для пустоты, и поэтому мы тратим не только дни, но также и месяцы суетные, потому что не в начале наших действий, но только в конце, мы сами понимаем, что мы бедствовали в земных делах без плода. Ибо, когда беда следует за нашими действиями, то, как будто месяцы суеты нашей жизни были даны нам: потому что только в завершении наших действий мы узнаем, насколько напрасны все наши труды в них. 17. Но, так как в священном слове иногда «ночь» обозначает невежество, по свидетельству ап. Павла, который сказал своим ученикам: проинструктированы в жизни грядущей; Ибо все вы сыны света и сыны дня; мы не сыны ночи, ни тьмы. 1 Фес. 5:5, и эти слова он предвосхищает, говоря: Но вы, братия, не во тьме, чтобы день застал вас, как тать 1 Фес. 5:4. В этом месте голос Святой Церкви может быть понят в лице тех ее членов, которые после темноты их состояния невежества были приведены обратно к любви к праведности, и просветлены лучами истины, стерли своими слезами все, что они сделали неправильно. Ибо каждый, который был просвещен, смотрит назад, чтобы увидеть, как загрязнено все, что было, все, в чем он трудился по любви в настоящей жизни. И поэтому Святая Церковь в случае тех, которые возвращаются к жизни, сравнивается в ее маете с «рабом», который жаждет тени в жару, и с «наемником», который ждет окончания своей работы в словах: Как раб жаждет тени, и как наемник ждет награды за свою работу, так я получил в удел месяцы суетные, и отчислены мне изнурительные ночи. Ибо в сравнении есть две вещи, на которых он основывается, и в описании усталости есть две вещи, которые он добавил в этой связи. Ибо тот, кто угнетен жарой, получает месяцы суетные, ибо в той мере, в какой обновляющая тень вечности становится больше объектом нашего желания, тем более отчетливо видно, как напрасен наш труд на эту жизнь. Но тот, кто находится в ожидании награды, получает изнурительные ночи потому, что чем более в конце наших работ мы смотрим на награду, что должна быть нам дана, тем больше мы оплакиваем, что мы так долго ничего не знали о вещах, к которым теперь мы стремимся. И, следовательно, сама заботливость кающегося тщательно изложена, когда он сказал, что отчислены мне изнурительные ночи, потому что, чем более истинно мы возвращаемся к Богу, тем более точно мы можем сосчитать ту маету, которую мы прошли в этом мире от невежества, в то время как мы скорбим над ней. Ибо, поскольку желание вещей вечности становиться все более и более сладким, то, что он проходил от любви настоящего мира, со всей очевидностью и в той же мере становится для него изнурительным. Теперь, если следующие слова рассматриваются со ссылкой только на историческое значение, без сомнения, мы увидим ум в печали, описанной им, а именно то, как в разных импульсах желания он по-разному побуждается силой горя. Ибо следует:

Стих 4. Когда ложусь, говорю я, «когда-то встану?», и снова я жду вечер Иов. 7:4. 18. Ибо в ночное время день он желает, а днем жаждет вечера, потому что горе не позволяет вещам, которые перед нами, принести нам удовлетворение, и в то время, как это печалит сердце в опыте настоящего, оно также растягивает это и на что-то за пределами в ожидании, как это происходит с тоской по утешению. Но, так как в одно и то же время, немощный ум вытягивается в желании, и все же находится в горе, будучи обманут желанием, что не заканчивается, он справедливо добавил: и я наполнен болью даже до темноты Иов. 7:4. Но причина этого горя изложена, когда немедленно добавляются следующие слова:

Стих 5. Тело мое одето червями и комьями пыли: моя кожа высохла и сморщена Иов. 7:5. 19. Но мы можем сделать эти слова более точными и конкретнее применимыми, если мы вернемся к порядку толкования выше. Ибо сон - это оцепенение бездействия, а утренний подъем обозначает осуществление действия. Кроме того, под названием вечер, поскольку он относится к отходу ко сну, мы снова поймем желание бездействия. Но Святая Церковь, до тех пор, пока она ведет эту тленную жизнь, никогда не перестает оплакивать тяготы ее состояния изменчивости. Ибо человек был создан для такой цели, чтобы с прямостоящим умом, он мог бы закрепиться в цитадели созерцания, и чтобы ни одно прикосновение тления не могло заставить его отклониться от любви к своему Создателю; но поскольку в настоящем он по своей воле шагнул в изменчивость, отвернувшись в сторону от врожденной твердости своего состояния, он сразу отпал от любви своего Создателя в себе. Тем не менее, оставив любовь к Богу, что была истинной крепостью его положения, он не смог стоять сколь-либо долго в себе; ибо в порыве скользкого состояния переменчивости, осаждающийся сам собой из-за тления, он также приходит к состоянию борьбы с самим собой. И сейчас, будучи не защищен твердостью своего создания, он постоянно приходит к тому, чтобы меняться в зависимости от изменчивого импульса желания так, что и в состоянии покоя он стремится к действию, и в действии хочет отдыха. Ибо, потому что твердый ум, когда он должен был устоять, не устоял, теперь уже не в состоянии стоять даже тогда, когда хочет, потому что, потеряв созерцание своего Творца, он утратил силу своего здоровья, и везде, где бы он ни был помещен, всегда ищет другое место из-за неудобства. И так излагая непостоянство человеческого ума, пусть он скажет: Когда ложусь, говорю я, «когда-то встану?», и снова я жду вечер. Как будто это было выражено в простых словах: «Что бы не получил ум, ему этого недостаточно, потому что он потерял Его, Кого могло бы действительно хватить ему. Поэтому во сне я жду рассвет, а вставая утром, я жду вечер, ибо одновременно, и когда я нахожусь в состоянии покоя, я направлен на работу действия, и когда действую, желаю бездействия отдыха». 20. Что все-таки можно понимать и в другом смысле тоже, ибо слово «сон» означает лежание ниц во грехе. Ибо, если бы «сон» не означал грех, ап. Павел никогда не говорил бы своим ученикам: Пробудитесь к праведному, и не грешите 1 Кор. 15:34, и, следовательно, он тоже увещевает своего слушателя, говоря: проснись, ты, спящий, и воскресни из мертвых, и Христос даст тебе свет Еф. 5:14. И снова: Настало время для нас, чтобы пробудиться ото сна Рим. 13:11. Следовательно, сам Соломон обличает грешника, говоря: доколе ты будешь спать, ленивец? Притч. 6:9. Поэтому каждый из избранных, когда он угнетается сном греха, стремится подняться, чтобы держать время праведности. Но часто, когда он поднялся, он чувствует себя вознесенным в величии его добродетельных достижений. И, следовательно, из-за силы достижений необходимы нам потом невзгоды настоящей жизни, чтобы не упасть в худшую сторону от своих же благих достижений. Ибо, если бы он не знал, что он храним более действенно методом испытаний, псалмопевец никогда бы не сказал: Искуси меня, Господи, и испытай меня Пс. 25:2. И так хорошо сказано здесь: Когда ложусь, говорю я, «когда-то встану?», и снова я жду вечер; потому что и во сне греха мы ищем свет правды, и когда успехи в благих достижениях подняли ум, невзгоды необходимы, чтобы помочь нам, так что, когда душа возвысится сверх того, где она должна быть, радуясь своему превосходству, должны прийти печали через события нынешней жизни. Следовательно, он не сказал «я буду страшиться вечера», но «я жду». Ибо мы «ждем» благоприятных вещей, и мы боимся тех, которые являются неблагоприятными для нас. И вот, праведный человек «ждет вечера» потому, что, когда он должен быть испытан невзгодами, сами невзгоды приносят благо ему. 21. По названию «вечер» также может быть понята заманчивость греха, который часто нападает на ум острее по мере того, как дух переносит его выше в верхних регионах. Ибо никогда в этой жизни грех настолько полно не оставляется нами, даже в практике праведности, чтобы мы по-прежнему, не дрогнув, шли в той же праведности; потому что, хотя праведность уже прогнала грех от жилища сердца, все же, этот же самый грех, который был изгнан, занимает свое место у дверей нашей мысли и стучит в нее, чтобы она открылась для него. И это Моисей тоже передал в духовном значении, когда он описал творение времени суток телесном образом, говоря: И стал свет, и добавляет вскоре после того: и был вечер Быт. 1:3-5. Ибо Создатель всех вещей предусмотрел вину человека, а затем явил во времени то, что в настоящее время происходит в человеческом сознании. Ибо на свет накладывается вечернее время, потому что оттенки искушения следуют за светом правды. Но потому, что свет избранных не может потушить искушения, написано не «ночь», а именно «вечер». Так как это часто бывает, что в самом сердце праведника искушение обволакивает свет правды, но это не может положить конец ей; оно заставляет свет тускнеть, приходить в мерцающее состояние, но не гасит его полностью. И поэтому избранные, как после сна ждут утра, и после восхода ждут вечер, потому что они одновременно и пробуждаются от греха к свету праведности, и при нахождении в том же свете праведности, они готовят себя к тому, чтобы в любое время сталкиваться с кознями искушения; которых также они не боятся, но ищут, так как они не являются невежественными, зная, что даже испытания приводят к увеличению их праведности. 22. Но с какой бы степенью добродетели они, возможно, не восстали бы против их тления, они не могут получить полное здоровье до того времени, пока день их нынешней жизни не закончится. И, следовательно, он добавил: и я наполнен болью даже до темноты. С одной стороны, в одно время невзгоды нападают на них, а в другое время успехи сами прельщают их коварной веселостью; в одно время дурные наклонности, заполняя голову, раздувают войну плоти, в другое время, поднимаясь над земным, они привлекают ум к гордости. Поэтому жизнь хорошего человека полна боли, даже до темноты, в том, что до тех пор, пока идет период состояния тления, он потрясается скорбями и внутренними, и внешними; а также не испытывает он уверенности в здоровье, кроме того времени, когда он оставляет позади день искушения, ради хорошего. И, следовательно, та же причина этих болей показывается сразу же после этого, когда говорится: Тело мое одето червями и комьями пыли. Ибо, как мы уже говорили чуть выше, человек самовольно оставил свою внутреннюю стабильность, и погрузился в пучину тления: и, следовательно, теперь он либо идет, скользя в нечистых делах, или осквернен запретными мыслями. Ибо, если можно так выразиться, склонившись под своим собственным грехом, наша природа сама по себе выталкивается из лона природы, и даже когда человек не осуществляет плохие дела, в то же время он затемняется под весом воображения о плохих делах. Таким образом, при выполнении запрещенного поступка, «тление» заражает плоть, в то время как в легкости злой мысли, пыль, как это было, поднимается перед глазами. Соглашаясь с дурными практиками, мы опустошаемся тлением, но, если сердце страдает от образов злых дел, мы осквернены пятнами пыли; и поэтому он говорит: Тело мое одето червями и комьями пыли. Как будто бы простыми словами: «Плотская жизнь, которой я подвергаюсь, либо испорчена распутными делами, либо облаком жалких мыслей в воспоминании злых путей». 23. И все же, если мы примем это, как сказанное голосом Святой Вселенской Церкви, без сомнения, мы находим ее в одно время падающей до земли по «тлению» плоти, а в другое время по «скверне пыли». Потому что она имеет многих в ней, которые в то время как они посвящены любви плоти, тлеют в гниении избытка. И есть некоторые, которые на самом деле удерживают плоть от ублажения, но пресмыкаются всем сердцем своим в земных практиках. Так пусть Святая Церковь скажет и словами одного из ее членов, и пусть она скажет словами о том, что она проходит во всем роде человеческом: Тело мое одето тлением и комьями пыли. Как будто она сказала простыми словами, говоря: «Есть очень многие, которые являются моими членами в вере, но они не чисты либо по своим чувствам, либо по практике потому, что, либо, поддаваясь нечистым желаниям, они падают в гниение тления; либо, будучи посвящены земным практикам, они покрываются пылью. Ибо в тех, кого я должна нести полными разврата, я явно оплакиваю плоть, что подвержена тлению; и в тех, кого я несу ищущими земного, что еще я делаю, если не несу скверну пыли? 24. И, следовательно, он правильно добавляет в то же время в отношении и тех и других: моя кожа высохла и сморщена. Ибо в теле Церкви, те, которые посвящены только одним внешним проблемам, соответствующим образом называются «кожа», которая также, став сухой, стягивается, потому что душа плотских людей, в то время как их сердца установлены на теперешних объектах, и желает того, что находится под рукой, не имеют ума, чтобы растянуться в желании вещей будущего мира в великодушии. И эти люди, в то время как они игнорируют богатство внутренней надежды, высыхают так, что они становятся сморщенными; ибо, если бы безысходность не обездвиживала бы их сердца, лихорадка небольшого ума никогда не сжимала бы их. Этого же сморщивания псалмопевец страшился, когда в страхе засыхания он сказал то же самое: Пусть моя душа да будет сыта и в своей сути, и в полной мере Пс. 63:5. Ибо душа «сыта и в своей сути, и в полной мере», когда она обновляется вливанием небесной надежды против жара нынешних вожделений. И поэтому «кожа» высыхает и сморщивается, когда сердце отдается внешним объектам и высыхает в безнадежности, не вытягиваясь в любви к своему Творцу, но сложено в себя, так сказать, в сморщенных мыслях. 25. Но следует учитывать, что плотские умы радуются только от временных вещей, потому что они никогда не оценивают правильно, насколько преходяща жизнь плоти. Ибо, если бы они учитывали скорость, с которой она пролетает, они никогда бы не любили ее, даже в те мгновенья, когда она улыбается им. Но Святая Церковь, в своих избранных членах, ежедневно держит в уме, как быстро пролетают внешние вещи, и поэтому она ставит стопы на серьезные цели внутри. И, следовательно, это хорошо приобщается:

Стих 6. Дни мои проходят быстрее, чем ткач обрезает свое полотно Иов. 7:6. МОРАЛЬНОЕ ТОЛКОВАНИЕ 26. При помощи очень подходящего образа черты плоти сравниваются с полотном. Ибо, как полотно продвигается вперед присоединением нитей, также и эта земная жизнь продвигается вперед присоединением дней; но в той же мере, в какой полотно растет, в той же мере оно и продвигается к тому, чтобы быть срезанным. И так же, как мы уже говорили выше, в той мере, в какой время в наших руках проходит, время, оставшееся впереди, сокращается. И все пространство нашей жизни, которое должно прийти, сокращается в той мере, насколько увеличивается число, что уже прошло. И полотно, которое крепится сверху и снизу, привязывается с обоих концов к двум кускам дерева, для того, чтобы оно могло быть соткано; но по мере того, как нижняя часть сплетается и сворачивается, часть выше, которая еще остается не сплетенной, уменьшается, и при помощи того же акта, посредством которого полотно прибавляет себе роста, та часть, которая еще остается, становится меньше. Точно также с периодами нашей жизни, мы, как это есть, сворачиваем снизу те периоды, которые уже в прошлом, и оставляем наверху те, которые должны прийти, потому что в той же мере, в какой прошлое становится больше, будущее уменьшается. Но поскольку даже изготовление полотна недостаточно для отображения нашего промежутка времени, ибо быстрота хода нашей жизни превосходит скорость и быстроту изготовления полотна, тоже хорошо сказано в этом месте: дни мои проходят быстрее, чем ткач обрезает свое полотно. Ибо в изготовлении полотна случаются задержки и промедления, но в нынешней жизни не существует задержек в ее ходе к концу. Ибо для полотна, в тот момент, когда рука рабочего останавливается, конец завершения откладывается, но в нашей жизни, потому что мы потребляем время, не останавливаясь, каждое мгновение, даже во время отдыха, мы идем к концу нашего пути, ибо по ходу нашего пути мы идем дальше даже во сне. Поэтому избранные, видя, что моменты нынешней жизни пробегают так быстро, никогда в этом путешествии не устанавливают цели своего сердца на быстро движущихся вещах. И, следовательно, он также добавляет справедливо: И проходят без всякой надежды Иов. 7:6. 27. Умы потерянных грешников связаны такой любовью с днями их нынешней жизни, что они желают таким же образом жить вечно здесь. Так что, если бы это было возможно, они не хотели бы, чтобы ход их жизни подходил к концу. Потому что они слишком равнодушны, чтобы принять во внимание будущее, они ставят все свои надежды на преходящие вещи, они стремятся не иметь ничего, кроме таких вещей, что преходящи. И, в то время как они слишком много думают о тех вещах, которые преходящи, они никогда с нетерпением не ждут тех, которые должны остаться, глаза их сердца настолько замкнуты в бесчувственности слепоты, что они никогда не фиксируются на внутреннем свете. Потому это часто бывает, что бедствие уже сотрясает оболочку, и приближающаяся смерть отрезает силу дыхания жизни, но они даже тогда не перестают думать о том, что от мира. И уже мститель тащит их на Суд, и все же они сами, занятые проблемами временными, только и думают о том, как бы им все еще жить в этом мире. На деле оставляя каждую вещь, они распоряжаются всем, как будто надежда на эту жизнь не нарушена, они как бы владеют ими, даже в тот самый момент, когда жизнь подходит к концу. Они уже были вынуждены ощутить это, но они до сих пор прилепляются к тюрьме своих товаров в заботливости. Ибо затвердевшая в смерти душа все еще считает, что смерть далеко, даже когда ее прикосновение ощущается. И душа настолько отделена от плоти, что, сохраняя себя в чрезмерной любви к вещам присутствующим, когда она приводится к вечному наказанию, она не знает даже саму ту вещь, которой она ведома; и оставив с оковами все, что она не хотела бы, она вдруг обнаруживает без оков вещи, о которых она никогда не предполагала. Но, с другой стороны, ум праведного, растянут в пристальном ожидании вечного мира, даже тогда, когда настоящая жизнь проходит гладко для него. Даже имея высокое здоровье плоти, дух никогда не впадает в заблуждение от этого. Ни одна частица смерти пока не пробивается вперед, но все же он ежедневно рассматривает ее как настоящее. Ибо, потому что жизнь, не переставая, уходит, ожидание жизни полностью прекращается для него. Поэтому хорошо сказал он о проходящих днях: и проходят без всякой надежды. Как будто это было объявлено прямо: «Я не размещал надежду сердца на настоящей жизни, потому что все, что проходит, я убрал из своей надежды, бросив под ноги». И, следовательно, справедливо добавляют сразу же после этого:

Стих 7. О, вспомни, что моя жизнь ветер Иов. 7:7. 28. Ибо те люди любят жизнь плоти незыблемо, которые не осознают, как бесконечна вечность жизни грядущей; и, в то время как они не заботятся о прочной твердости вечного состояния, они принимают место своего изгнания за свой дом, тьму почитают светом, проходящее - неизменным. Так они, ничего не зная о больших вещах, никогда не могут судить справедливо о вещах меньших. Ибо порядок судейства требует, чтобы мы находились выше того, о чем мы собираемся судить. Так, если ум не в состоянии подняться над всеми вещами, он вообще не имеет определенной точки зрения по отношению к тем вещам, которые его превосходят. И вот именно по этой причине, что потерянная душа недостаточна, чтобы оценить ход настоящей жизни, от любви к ней же она преклоняется в восхищении ею. Но святые люди, в той мере, в какой они поднимают свои сердца к вечному миру, считают и себя недолговечными, как все, что быстро закрывается в окончании. И все, что проходит, не заслуживает оценки их чувств также как то, что проливается в свете лучами постижения, будучи получено, уже никогда не уходит. И как только они созерцают бесконечную степень вечности, они перестают больше желать то, что имеет конец, каким бы великим это не было. И ум при подъеме вверх оказывается за пределами времени, даже когда по плоти он находится в быстротекущем времени, и чем с большей высоты он смотрит вниз на все, что имеет конец, тем вернее он знает вещи без конца. Теперь само рассмотрение краткости промежутка, на который человек помещается здесь, само по себе является предметом для особой благодарности нашему Творцу. Потому заслуженная жертва справедливо предлагается вместе с молитвой, когда он говорит: О, вспомни, что моя жизнь ветер. Как будто это было сказано простыми словами: «Смотри с особой любящей добротой на того, который быстро проходит, и я прошу, чтобы Ты смотрел на меня с тем большей жалостью, чем больше я сам не могу оторвать взгляд от созерцания краткости моего промежутка». Но, видя, что, когда период нашей нынешней жизни обрывается, нет больше возврата к труду ради нашего прощения, справедливо добавляется: Око мое не возвратится к тому, чтобы увидеть хорошее Иов. 7:7. 29. Глаз мертвых не возвратится к тому, чтобы увидеть хорошее, потому что, в отношении добрых дел, душа, будучи однажды отрезана, уже не знает туда возврата. Это значит, что богатый человек, которого пожирает огонь ада, знал, что он никогда не сможет восстановить себя, выполнив какие-либо работы; потому он даже не просит сделать добро самому себе, но просит о своих братьях, которые были им оставлены: Я молю тебя, Авраам, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Лк. 16:27-28. Ибо надежда, даже если необоснованная, используется, чтобы подбодрить споткнувшуюся душу; но потерянные, чтобы они могли чувствовать их горе обостреннее, теряют даже надежду, чтобы простить. И поэтому, когда он был передан карающему пламени, он не стремился помочь себе, как мы уже говорили, но своим братьям, потому что он знал, что он никогда не покинет пламя этих внешних мучений, и наказание отчаянием было ему добавлено внутри. Поэтому Соломон говорит: все что руке твоей по силам делать, делай это изо всех сил; ибо нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости в могиле, куда ты пойдешь. Еккл. 9:10. Таким образом, глаз не возвратится к тому, чтобы увидеть хорошее потому, что душа, встретив воздаяние, никогда больше не призывается к делу практики. И потому что все, что видимо, также и быстротечно, вещи, которые следуют терпеть, благословенный Иов по праву объединил в одном стихе, говоря: вспомни, что моя жизнь ветер и око мое не возвратится к тому, чтобы увидеть хорошее. Ибо, глядя на бренность вещей присутствующих, он говорит: О, вспомни, что моя жизнь ветер. Но, размышляя о вечности, о тех вещах, которые приходят после, добавил он: око мое не возвратится к тому, чтобы увидеть хорошее. И здесь, кроме того, он справедливо продолжает принимать на себя голос всей человеческой расы, нуждающейся в искуплении, говоря:

Стих 8. Глаз человека не увидит меня (Иов. 7:8). 30. Ибо «глаз человека» - это милость Искупителя, который смягчает твердость нашей нечувствительности, когда смотрит на нас. Следовательно, сказано в Евангелии: И Господь, обратившись, взглянул на Петра. И вспомнил Петр слово Господне. И он вышел и горько заплакал (Лк. 22:61-62). Но когда душа лишается плоти «глаз человека» впредь уже не на нем, и Его глаз никогда не смотрит после смерти на того, которого благодать не делает восстановленным в помиловании перед смертью. Ибо ап. Павел, следовательно, говорит: вот, теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения (2 Кор. 6:2). Поэтому псалмопевец говорит: Ибо милость Его в нынешнем состоянии бытия; (Пс. 117:1), потому что человек, которого милость не станет спасать сейчас, после того, как нынешнее состояние бытия кончится, справедливость предаст наказанию. Поэтому Соломон говорит: И если дерево упадет на юг или на север, в том месте, где дерево упадёт, там оно и останется. (Еккл. 11:3). Ибо, когда в момент отхода человеческого существа, будь то Дух Святой или злой дух, получает душу ушедшего из палат плоти, он будет держать ее с собой навсегда без изменений; так что ни возвышенный уже никогда не будет опущен в беды, ни однажды погрузившийся в вечные беды, больше не получит средства спасения. Поэтому пусть святой человек, созерцая недуги человечества, а именно, как люди удаляются из настоящего мира и остаются без взгляда своего Искупителя, и хоронятся в вечное пламя без исцеления, и высказывая своим голосом слова от их имени, скажет: и глаз человека не увидит меня. Ибо человека, которого благодать Искупителя не видит сейчас, чтобы исправить, не станет и потом посещать, чтобы сохранить от разрушения. Ибо Господь, когда Он придет на Суд, смотрит на грешника, чтобы поразить, но Он не видит его, чтобы признать его, даровав благодать спасения. Он знает счет грехов, но не знает жизнь тех, которые погибают. Поэтому после того, как святой человек сказал, что он больше не может быть «виден глазом человека» после нынешней жизни, он справедливо добавил сразу: Твои глаза на мне, и я не смогу стоять (Иов. 7:8). 31. Как будто он говорил простыми словами: «Ты, когда ты приходишь в строгости Суда, как будто не видишь, чтобы спасти, и в то же время видишь, чтобы поразить его; того, которого Ты не видишь в нынешней жизни с милостью Твоего спасительного попечения, затем Ты окидываешь взглядом, чтобы поразить законом Своего правосудия». Пока грешник отбрасывает прочь страх Божий и все же живет, хулит и все же процветает, потому что милость Творца не в том, чтобы наказать его, которого Он предпочел бы, терпя и ожидая, изменить; как написано: и моргает на грехи людей за их покаяние (Прем. 11:23). Но, когда на грешника потом бросается взгляд, он «не может стоять», ибо, когда строгий судья поминутно рассматривает его заслуги, осужденный грешник не может выстоять против своих мучений. 32. Это также согласуется с голосом праведников, чей ум всегда с тревогой устремлен на грядущий Суд. У них всегда есть опасения по поводу всего, что они делают, потому что они рассматривают с тщательностью, кто они сами есть, и перед каким Судьей им придется стоять. Они видят силу Его могущества, и они понимают сумму вины, которой они связаны из-за их собственного несовершенства. Они считают злые дела их собственной деятельности, и напротив них видят награды от своего Создателя. Они осознают, насколько жестко Он судит злые дела, как ежеминутно Он исследует хорошие; и они предвидят, без тени сомнения, что они будут потерянными, если они будут судимы без милости: ибо даже в самой этой жизни, которую мы, кажется, проживаем праведно, есть грех, если, когда Он принимает во внимание нашу жизнь, милость Бога не учтет это в своих собственных глазах. Ибо написано, следовательно, в этой самой книге: Да, звезды не чисты пред очами Его (Иов. 25:5). Ибо по строгому Суду в Его глазах даже те самые лица, в действительности также несут пятна скверны, которые светят ярко в чистоте святости. Поэтому хорошо сказано: Твои глаза на мне, и я не смогу стоять. Как будто это было сказано прямо голосом праведника: «Если бы я оценивался с точным пристальным вниманием, я не смог бы стоя пройти Суд, ибо жизнь не сможет выстоять против наказания, если беспощадность справедливого возмездия обрушится со строгостью на нее». Теперь о грехе и наказании человечества хорошо добавлено в нескольких словах, что говорятся сразу же после этого:

Стих 9. Как облако тает и исчезает, так сошедший в ад не выйдет больше Иов. 7:9. 33. Ибо облако висит в более высоких областях, но оно образуется и движется ветром, так, что оно летит, но оно тает при жаре солнца так, что сходит на нет. Таким образом, истинно, сердца людей, которым способности разума пожалованы на высоте, но которые движимы порывами злого духа, вынуждены носиться туда-сюда от плохих побуждений своих желаний, но перед глазами Судьи выше, они тают, как будто от тепла солнца и, будучи однажды сведены в регионы горя, никогда не возвращаются для пользы труда. Пусть святой человек тогда, излагая возвышение, жизненный путь, и затмение человеческого рода, воскликнет: Как облако тает и исчезает, так сошедший в ад не выйдет больше. Как будто он говорил простыми словами, произнося: «Летя с высоты, он превращается в ничто, тот, кто по возвеличиванию себя продвигается к разрушению, тот, которого, если грех однажды привел к наказанию, милосердие никогда больше не восстанавливает в помиловании». Следовательно, еще далее добавил:

Он не возвратится более в дом свой Иов. 7:10. 34. Поскольку дом тела - это телесное жилище, также для каждого ума «свой дом» это та вещь, в которой он привык обитать в желании. И он не возвратится более в дом свой, потому что, когда однажды человек отдан вечным наказаниям, он отныне больше не вернется туда, где он находился в любви. К тому же, под обозначением «ада» может быть также обозначено отчаяние грешника, о котором сказал псалмопевец: В аду кто будет славить Тебя? Пс. 6:6. О чем снова написано: Когда нечестивый приходит в яму грешников, он презирает. Притч. 18:3. Теперь тот, кто отдает себя нечестию, несомненно, бросает жизнь праведности для соответствующей смерти. Но когда человек после того, как согрешил, погружен в могилу отчаяния, что еще это, если не то, что после смерти он похоронен в адских муках? Поэтому справедливо сказано: Как облако тает и исчезает, так сошедший в ад не выйдет больше; ибо это очень часто бывает, что при совершении беззакония и отчаяние присоединяется, и путь возвращения отныне отрезан. Но сердца отчаявшихся справедливо сравниваются с облаками, потому что они сразу темнеют от тумана ошибки, и растут в количестве грехов; но, тая, они исчезнут, потому что, осветившись яркостью света окончательного решения, они разрываются, как на ветру. «Дом» еще часто понимается как жилище сердца. Поэтому говорится тому, который был исцелен: возвратись в дом свой Мк. 5:19; ибо это наиболее необходимо, чтобы грешник после прощения вернулся в свой собственный ум, чтобы не делать ни в коем случае во второй раз то, что может по праву подвергнуть его бичу. Но он что «спустился в ад», не сможет уже войти в дом свой, потому что его отчаяние переполняет, и оно выталкивает его из жилища сердца. И он не может вернуться назад во внутреннее, потому что, когда он был извлечен во вне, подгоняемый изо дня в день, он падает в худшие крайности. Ибо человек был сотворен, чтобы созерцать своего Творца, чтобы он мог всегда искать Его подобия, и жить в празднике Его любви. Но, будучи выброшенным из себя самого непослушанием, он потерял место своего ума, потому что он остается во вне, в темных путях, и блуждает далеко от жилища истинного света. Потому дополнительно уместно добавляется: И место его не будет уже знать его Иов. 7:10. 35. Этим «местом» человека, не ограниченным местом, есть Сам Творец, Который создал его, чтобы он имел свое бытие в Нем, это же самое место человек сам оставил, когда, услышав слова обманщика, он пренебрег любовью Творца. Но когда Всемогущий Бог в деле искупления явился, даже появляясь телесно, то он сам, так сказать, следуя по стопам Его пути, приходит к месту, которое может сохранить человек, который ранее Его потерял. Ибо, если бы Творец не мог ни в каком смысле быть назван «место», псалмопевец, восхваляя Бога, никогда бы не сказал: дети рабов Твоих будут жить там Пс. 101:29. Ибо мы никогда не говорим «там», за исключением того, когда мы выделяем место в той или иной форме. Но есть очень многие, которые даже после того, как они получили помощь Искупителя, осаждаются в темноту отчаяния, и они погибают более отчаянно, в той мере, в какой они презирают сами предлагаемые средства милосердия. И так справедливо говорится о том, кто проклят: и место его не будет уже знать его. Потому что его не знает Творец в Своем сочувствии при тяжести Суда, в той же мере, в какой он не вспоминал Его, даже получая дары благодати восстановления. И, следовательно, отдельно нужно заметить, что он не говорит: «он не будет уже знать свое место», но говорит именно: место его не будет уже знать его. Ибо, раз «знания» приписывается не человеку, но его месту, Сам Творец явно указан под названием «место», Кто, когда придет в строгости последнего Суда, должен сказать всем, кто пребывает в беззаконии: я не знаю вас, откуда вы Лк. 13:25. Но избранные, в той мере, в какой они осознают, что потерянные грешники будут отрезаны от милосердия, изо дня в день очищают себя с большим усердием от пятен беззакония, что они сделали; и когда они видят, что другие на грани руин остыли в любви к жизни, они искренне воспламеняют себя слезами раскаяния. Следовательно, хорошо добавляется:

Стих 11. Поэтому и я не буду удерживать уст моих Иов. 7:11. 36. Ибо тот человек «воздерживает уста», которому стыдно признать зло, что он сделал. Ибо заставить уста трудиться,- значит использовать их в исповедании совершенного греха. И праведник «не удерживает уст своих», потому что, опережая гнев Судьи, он падает ниц, ругая себя в словах само-исповеди. Поэтому псалмопевец говорит: предстанем пред лице Его с исповеданием Пс. 94:2. Следовательно, доносится Соломоном: Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха; а кто сознается и оставляет их, тот будет помилован. Притч. 28:13. Поэтому написано снова: праведник сначала обвиняет себя Притч. 18:18. Но уста никогда не будут открыты в исповеди, если при мысли о зорком Судье, дух не находится в проливах страха; и, следовательно, он справедливо сказал после этого: Я буду говорить в стеснении духа моего Иов. 7:11. 37. «Стесненный дух» устанавливает язык в движении, так что голос исповеди выравнивается против вины злых дел. К тому же, следует иметь в виду, что часто даже отверженные исповедают грехи, но слишком горды, чтобы оплакать их. Но избранные судят со слезами тяжелого самоосуждения те грехи, которые они раскрывают в словах исповеди. Следовательно, это хорошо, что после того, как блаженный Иов обязался не щадить его уста, он добавил, непосредственно, и «стесненный дух». Как будто он сделал ясно общеизвестным следующее, говоря: «язык так рассказывает вину, что дух никогда не останется среди других вещей, свободным от жала печали; но, рассказывая мои грехи, я раскрываю мою рану, и обдумывал свои грехи, чтобы их исправить, я ищу лекарство от раны в медицине печали». Ибо тот, кто говорит на самом деле о злых делах, что он сделал, но удерживается от оплакивания того, о чем он сказал, как бы снимая покрытие, обнаруживает рану, но в мертвости ума он не применяет никакого лекарства для раны. Поэтому необходимо, чтобы печаль нажимала на голос исповеди, чтобы раны, открываясь, не были оставлены в пренебрежении, в той мере, как он отныне более свободно прикоснулся через знания к тому, что, чем тверже он, тем хуже. Напротив, псалмопевец не только раскрыл язву своего сердца, но, кроме того, применил к оголенному месту лекарство плача, когда он сказал: я признаю свой грех к Тебе, и мое беззаконие, и Я думаю, что дальше Пс. 31:5. Ибо, «признавая» он обнаружил скрытую рану, и, таким образом, «думая», что еще он делает, если не применяет лекарство на рану? Но из-за сокрушения и тревожных дум о своих собственных недугах, возникает борьба себя против себя же самого. Ибо, когда он призывает себя к скорбям раскаяния, он раздирает себя тайной бранью. И, следовательно, справедливо добавляется следующее: Я буду разговаривать с горечью моего духа Иов. 7:11. 38. Ибо, когда мы в горе от страха Божьего Суда, в то время как мы сетуем о некоторых вещах, что мы сделали неправильно, мы самой только силой нашей горечи встряхиваем себя, чтобы взглянуть более глубоко в себя, и мы находим в себе другие вещи, которые заслуживают слез даже в большей мере. Ибо часто случается, что неизвестное для нас в бесчувственности, становится известным нам более точно в слезах. И беспокойный ум находит конечно же, больше ран, что он сделал, и о которых не знал, и его внутренняя брань обнаруживает для него истинную точку зрения, насколько далеко он отклонился от мира, который истинный; и в чем его вина он обнаруживает в себе, когда потревожен, в то время как в безопасности он не думал об этом. Ибо горечь покаяния, увеличиваясь, мгновенно приносит домой в сердце знание о незаконных вещах, что оно совершило, являет преступления, выстроившиеся напротив него по степени тяжести, поражает глубокими угрозами наказания, сокрушает душу испугом, переполняет сердце стыдом, упрекает незаконные движения сердца и нарушает покой ложной собственной безопасности; и все хорошие подарки, что Создатель сподобил даровать ему, все зло, что он сам сделал в обмен на эти хорошие вещи, полученные из Его руки, сосчитываются; как он был создан Им удивительным образом, что он был поддержан свободой и даром, что он был наделен веществом разума при его создании, что он был назван по милости своего Творца, что он сам даже, будучи призван, отказался следовать Ему, что милость Призывающего не игнорировала его, даже когда он был глухим и сопротивлялся, что он был просвещен дарами, которые по своей собственной воле, даже после того, как эти дары были получены, он ослепил сам злыми делами, что он был очищен от неправильных поступков своего состояния слепоты ударами отеческой заботливости, что с помощью боли этих ударов он был восстановлен в радости спасения здоровья, с помощью средств правой защиты, что несмотря на милость дарованную, все еще подвергаясь некоторым плохим практикам, хотя и не худшего сорта, он не перестает грешить даже в разгар этих ударов; что благодать Божия, даже когда притесняется им самим, не отказывается от грешника. И таким образом, в то время как он корит себя с таким большим количеством вещей во взволнованном уме, в одно время по виденью даров Божьих, в другое время по упрекам своего собственного поведения, горечь духа толкает свой собственный язык в самом сердце праведника, который говорит тем более испытующе, чем более он слышит внутри. И, следовательно, он не сказал: «Я буду говорить в горести моего духа», но Я буду разговаривать с горечью моего духа; потому что сила горя, которое принимает каждый грех отдельно, стимулирует притупленный ум к плачу, оформляет слова в беседе, в котором он, будучи поруган внешне, может оказаться в дальнейшем поднявшимся, и с большим вниманием безопасно хранить себя внутри. Итак, пусть праведник скажет и своим собственным голосом, и от имени Святой Церкви, и пусть скажет от нашего имени тоже: Я буду разговаривать с горечью моего духа. Как будто он говорит это простыми словами, произнося: «Внутри я держу противоречие с мукой моего сердца против самого себя, и этим я укроюсь от плети Судьи». Теперь ум, что подвержен труду самих мук раскаяния, собирается в себе, и оторванный сильной решительностью от всех удовольствий плоти, он стремится, чтобы перейти к вещам выше, но он по-прежнему чувствует противодействие со стороны тленной плоти. И, следовательно, справедливо приобщается сразу:

Стих 12. Разве я море или кит, что Ты окружил меня тюрьмой? Иов. 7:12. 39. Человек «окружен тюрьмой», потому что он очень часто стремится установить себя на высоту добродетельных достижений, и, в то же время, в этом ему препятствует тленность его плотской части. Потому и псалмопевец молится, чтобы он был освобожден от этого, говоря: забери мою душу из тюрьмы, чтобы я славил имя Твое Пс. 141:7. Но что мы понимаем под названием «море», если не сердца плотских людей, избитых отеками мысли? и что под названием «кит», если не нашего старого врага? который, когда он завладевает сердцами детей этого мира, прокладывает свой путь в них и делает так, что они, в определенном роде, плавают в своих скользких мыслях. Но и кит скован в тюрьме, потому что злой дух, после низвержения ниже, находится под тяжестью своего собственного наказания, и он не имеет никакой силы, чтобы взлететь до небесных сфер, и ап. Петр свидетельствует об этом, который говорит: Бог ангелов согрешивших не пощадил, но, связав узами адского мрака, предал блюсти на суд для наказания 2 Пет. 2:4. «Кит» тоже скован в тюрьме, потому что он не может заманить столько добрых, столько он пожелает. Море тоже «окружено тюрьмой» потому, что, даже набухая неистовыми желаниями, плотские умы в делании зла, что они жаждут, ограничены и стеснены своей неспособностью. Потому они, например, часто желают иметь власть над своими братьями, но Божественным упорядочением, которое регулирует все вещи, на удивление, они сами оказываются под ними. Они желают, будучи вознесены высоко, навредить хорошим, но сами попадают под их власть, и ищут утешения у них. Ради угождения желаниям плоти, они хотят долгих лет теперешней жизни, но они забираются из нее с поспешностью. По поводу таких хорошо сказал псалмопевец: И Он поставил воды, оградив их кожей Пс. 77:13. Ибо «воды, огражденные кожей» - это их свободные желания, что держатся внизу плотского сердца, когда они не находят исполнения на деле. Поэтому кит и море окружены тщательным давлением тюрьмы, ибо в том, что касается злого духа или его последователей, в чьих умах он собирает себя и возбуждает волны бурных мыслей, по строгости Самых Высоких границ, они не имеют никакой силы, чтобы совершить зло, на которое они нацелены в желании. 40. Но, святые люди, в той мере, в какой они рассматривают Тайны небесных истин с более совершенной чистотой сердца, с ежедневным увеличением пыла любви, все тяжелее дышат. Они желают отныне быть заполненными в полной мере из того источника, от которого они вкусили лишь каплю через устье созерцания. Они желают полностью подчинить побуждения плоти, больше не подвергаться любой незаконной вещи даже в воображении сердца, что проистекает от тления. Но так как написано: ибо тленное тело тянет вниз душу, а земная скиния тянет вниз ум, что занят многими вещами Прем. 9:15, поэтому они поднялись над собой в целях ума, но, будучи по-прежнему подвержены изменчивым движениям их несовершенной природы, они жалуются, что они заключены в тюрьму тления. Разве я море или кит, что Ты окружил меня тюрьмой? Как будто бы простыми словами было сказано: «Море или кит, т.е. нечестивые и их основная движущая сила - злой дух, из-за того, что они хотят иметь свободу только для совершения беззакония, справедливо связаны в тюрьме наказанием, возложенным на них. Но я, что уже долгое время жажду свободы Твоего вечного состояния, почему я до сих пор заключен в тюрьме моего собственного тления?». Это не значит, что в гордости праведники требуют что-то, но, будучи воспалены любовью Истины, они желают, чтобы полностью преодолеть узкий путь своего несовершенного состояния; и это вовсе не несправедливо, что по справедливому упорядочению Творца, откладывается исполнение желания Его избранных, ибо Он добавляет им боль, но в боли и очищает, чтобы они получили больше именно из-за этой задержки в получении того, что они желают. Но избранные, до тех пор, пока они находятся вдали от внутреннего покоя, возвращаются назад в свои сердца, и хоронят себя там от плоти, стремясь к бесконечной радости. Но и находясь там, они часто чувствуют на себе укусы искушений, и подчиняются движениям плоти, и получается, что даже там они встречаются с тяжелейшими испытаниями, где они рассчитывали найти идеальный отдых от тяжелого труда. Поэтому святой человек после тюрьмы своего состояния тления, о котором он сказал, торопясь вернуться к спокойной области сердца, и видя, что он испытывает и внутри все тот же раздор, которого он пытался избежать вовне, добавляет сразу, говоря:

Стихи 13, 14. Когда я говорю, моя постель успокоит меня, я ослабеваю в разговоре с самим собой на ложе моем, Ты страшишь меня снами и пугаешь меня видениями Иов. 7:13-14. 41. Ибо в Священном Писании слова «постель», «одр», или «ложе», обычно используется для тайной глубины сердца. Ибо, это же значит, когда, по подобию каждой отдельной души, Супруга, побуждаемая пронзительными стрелами святой любви, говорит в Песни Песней: Ночью на ложе моем я искала того, которого любит душа моя Песн. 3:1. Ибо «ночью ищет на ложе любимого», потому что появление невидимого Творца, в отличие от любых образов, появляющихся телесно, находится в камере сердца. И, следовательно, говорит Истина для тех, кто любит Его: Царство Божие внутри вас есть Лк. 17:21. И опять же: если я не пойду, Утешитель не придет Ин. 16:7, как будто было сказано простыми словами: «Если я не заберу вас в Своем Теле от того, что вы видите вашими привязанными к телу глазами, я не приведу через Утешителя, через Дух, к восприятию невидимого». Поэтому сказал псалмопевец о праведных: Да торжествуют святые во славе, да радуются на ложах своих Пс. 149:5; ибо, когда они бегут во внутрь от вещей внешних, не останавливаясь, они радуются в безопасности в тайниках своих сердец. Но радость сердца будет полной, только когда борьба плоти прекратится и внешне. Ибо пока плоть манит, содрогаются стены нашего дома, и само ложе, потому, содрогается тоже. И, следовательно, правильно сказал об этом псалмопевец: Ты сотворишь ложе его в болезни его Пс. 40:4. Ибо, когда соблазн плоти беспокоит нас, наша немощь дрожит, и даже тревожит ложе души. Но, что мы понимаем в этом месте под «снами» и «видениями», если не последний Суд? Ибо у нас уже есть некоторые незначительные проблески знаний об этом через страх, но мы не видим это, как на самом деле. Таким образом, святые люди, как мы уже говорили, когда возвращаются к тайникам сердца, уходя от внешнего мира, они либо встречаются с успехами вне их желания, или с невзгодами за пределами их силы, и, утомленные мытарствами внешними, они ищут постель или ложе в местах отдыха сердца. Но, в то время как в некоторых картинах своего воображения они видят, как ищут суждения Бога, для них, как бы нарушается отдых, как видением сна. Ибо они видят, насколько строгий Судья грядет, Кто с силой Бесконечного Величества осветит тайные уголки сердца и раскроет каждый грех перед нашими глазами. Они видят, какой это будет позор - быть посрамленными в глазах всего человечества, всех ангелов и архангелов. Они осознают, какая агония следует за этим, когда в одно и то же время чувство вины охотится на душу, что нетленно тлеет, и ад огня охотится на тело, что, не падая, падает вечно. Когда же ум потрясен столь ужасным видением, что еще это, если не страшный сон, приснившийся в постели? Поэтому пусть он скажет: Когда я говорю, моя постель успокоит меня, я ослабеваю в разговоре с самим собой на ложе моем, Ты страшишь меня снами и пугаешь меня видениями. Как будто он признавался открыто, говоря: «Когда, убегая от внешних вещей, я поворачиваю обратно во внутреннее, мне очень хочется там отдохнуть на ложе моего сердца; но, в то время как Ты будишь меня и там для научения и созерцания тяжести Твоей, Ты заставляешь меня бояться ужасно одним видением того, что мое предвидение поднимает передо мной». Теперь хорошо сказано: я ослабеваю в разговоре с самим собой на ложе моем, потому что когда мы возвращаемся, утомленные, к тишине наших сердец, как когда мы ложимся опять в наши постели, мы обдумываем тайные слова мысли внутри себя. Но даже это наше возвращение само по себе превращается в страх, потому что, тем более пугают нас видения, чем ярче мы видим ужас Суда. БУКВАЛЬНОЕ ТОЛКОВАНИЕ 42. Но, если кто-то постарается изо всех сил, чтобы понять эти слова и в буквальном смысле, это будет иметь большое значение, если он выяснит, каким большим количеством способов приходят в наш ум образы из сновидений. Ибо, иногда сны порождены полнотой или пустотой живота, иногда воображением, иногда воображением и мыслями в сочетании, иногда откровениями, а иногда они порождены и воображением, и мыслями, и откровениями одновременно. Теперь, те два явления, которые мы назвали в первую очередь, все мы знаем по опыту, в то время как четыре, что приобщились после, мы находим на страницах Священного Писания. Ибо, если бы сны очень часто не были бы причиной проникновения в наше воображение нашего тайного врага, мудрый человек никогда бы не указывал на это, говоря: сны и напрасные фантазии многих обманули Сир. 34:7, или: не используйте ворожбу, ни наблюдайте сны Лев. 19:26. По этим словам показано нам, насколько велика мерзость их, потому что они соединяются с «ворожбой». Опять же, если бы не приходили они от мыслей и фантазий вместе, Соломон никогда бы не говорил: сон приходит через множество забот Еккл. 5:2. И если бы сны иногда не получали бы их происхождение в тайне откровения, Иосиф никогда не видел бы себя во сне назначенного быть поставленным над братьями своими, и Мария не была бы предупреждена ангелом во сне, что нужно взять Дитя и идти Египет. Опять же, если бы сны иногда не исходили и от мысли, и от откровения одновременно, пророк Даниил, отвечая на видение Навуходоносора, никогда бы не отталкивался от мысли, как от корня видения, когда говорил: ты, царь, на ложе твоем думал о том, что будет после сего? и Открывающий тайны показал тебе то, что будет. Дан. 2:29. И вскоре после этого: Тебе, царь, было такое видение: вот, какой-то большой истукан; огромный был этот истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою… Дан. 2:31. Таким образом, в то время как Даниил описывает в ужасных словах сон, который должен сбыться, и показывает, в каких мыслях он имел свое начало, этим показано нам четко и ясно, что сон очень часто исходит и от мысли, и откровения вместе взятых. 43. Теперь ясно, что, поскольку сны появляются от такого множества случаев, мы должны тем менее легко в них верить, чем тяжелее разобраться в причине их возникновения. Ибо часто бывает, что для тех, кто отрезает злой дух в бодрствовании, он через любовь к настоящей жизни обещает успехи удачи даже в то время, когда они спят, и те, кого он видит в страхе несчастий, он угрожает еще более жестоко представлением сновидений, так чтобы оказывать на неосторожную душу различного рода влияния, и либо, приподняв ее в надежде, либо, утопив ее в страхе, нарушить ее равновесие. Часто он тоже ставит перед собой задачу влиять на души самих святых во сне, чтобы застать их в тот краткий миг, когда они могут потерять линию устойчивой мысли, хотя по их собственным поступкам они тотчас уводят ум подальше от обманчивой фантазии. И наш хитрый враг, в той мере, в какой он совершенно не в состоянии получить желаемое от них, когда они бодрствуют, совершает смертоносное нападение на них во сне. И все же это устроение Всевышнего только, в Его благости, позволяет его враждебности делать, чтобы в душах избранных даже сам их сон не проходил без страданий. Поэтому он хорошо говорил Тому, Кто властвует над всем: Когда я говорю, моя постель успокоит меня, я ослабеваю в разговоре с самим собой на ложе моем, Ты страшишь меня снами и пугаешь меня видениями. Конечно, поскольку Господь упорядочил все чудесным образом, Он Сам творит любую вещь, которую злой дух стремится сделать беспричинно и несправедливо, в то время как Он позволяет, чтобы это было сделано только справедливо. Теперь, поскольку даже жизнь праведника подвержена нападкам искушений, и преследуют его во сне фантазии; и проходит она в тлении, и болезненно несет в себе незаконные мысли; что может быть сделано для того, чтобы вырвать ногу сердца из лабиринтов таких бесчисленных заграждений? Да, благословенный человек, во всех отношениях ты сделал так, чтобы мы узнали и испуг, и беспокойство; теперь скажи нам, какой план ты имеешь, чтобы встретить это. И далее продолжается:

Стих 15. Так что душа моя желает повешенья и моим костям смерть Иов. 7:15. НРАВСТВЕННОЕ ТОЛКОВАНИЕ 44. Что тут представляет «душу», если не склонности души, а «кости», если не сила плоти? Теперь каждая вещь, которая «подвешивается», несомненно, приподнимается от вещей внизу; поэтому «душа выбирает повешенье, чтобы кости могли умереть», потому что, в то время как намерение ума поднимает себя на высоту, это гасит все силы внешней жизни само по себе. Ибо святые знают это как наиболее определенную истину, что они никогда не могут наслаждаться отдыхом в настоящей жизни, и поэтому они выбирают «повешение», потому что, отказавшись от вдыхания земных объектов желания, они поднимают ум на высоту. Но, в то время, что они висят высоко, они причиняют смерть своим костям, ибо для любви к тому, что выше земного, имея чресла свои под прессом и в погоне за добродетельными достижениями, все, где они были раньше сильными в мире, они сковывают цепью самоуничижения. Это хорошо, чтобы отметить, как у ап. Павла была его душа подвешена в воздухе, который сказал: тем не менее, я живу: не я, но живет во мне Христос Гал. 2:20. И снова: Имея желание разрешиться и быть со Христом Флп. 1:23, Ибо для меня жизнь - Христос, и смерть - приобретение Флп. 1:21. Кто, ссылаясь на ум и достижения земной силы, подсчитал, как это было, так много костей в себе, говоря: Еврей от Евреев, по учению фарисей; по рвению - гонитель Церкви Божией Флп. 3:5-6. Но, что «подвесив» душу, он доводит до смерти эти кости в себе, потому он тут же заявляет, и добавляет: но какие вещи для меня были преимуществом, то я почел тщетным ради Христа Флп. 3:7. Эти же кости он предполагает еще более безжалостно рассматривать и разрушать в себе, когда он добавляет: для Которого я от всего отказался, и не сосчитать все, но все сор Флп. 3:8. Но каким образом он висел безжизненный, имея все кости мертвыми в себе, он являет в том, что он добавляет в этом месте, говоря: чтобы я мог получить Христа и найтись в Нем не со своею праведностью, которая от закона, но с тою, которая через веру во Христа Флп. 3:9. Вот, объединив его заявления, мы доказали, что ап. Павел был подвешен в воздухе и мертв для мира, давайте теперь покажем и благословенного Иова, наполняющегося тем же Духом, и отстраняющегося от желаний внешней жизни. Это продолжается:

Стих 16. Я оставил надежду, я не буду больше жить Иов. 7:16. 45. Ибо есть некоторые из праведных, которые вовлечены в желания небесных вещей, но, несмотря на это, они не отрывают себя полностью от надежд на вещи земные. Получая подарки от Бога, они держат также возле себя и все необходимое, теперешние почести, которыми они были награждены, они сохраняют; они не желают вещей других, но они законно используют свои собственные. Тем не менее, они чужды этим же вещам, что у них есть, потому что они не связаны любовью с этими самыми вещами, которые они держат в своем владении. И есть некоторые из праведных, которые готовятся, чтобы ухватить сами высоты совершенства; и, в то время как они направлены на более высокие объекты, они отказываются от всех вещей внешних, удаляют от себя вещи, которыми обладали, лишают себя славы почестей, с постоянством влияют на свои сердца с жаждой вещей внутренних, отказываются получить утешение от тех, которые являются внешними; это те, кто, в то время как в духе они пьют из внутренней радости, они полностью гасят в себе жизнь телесного наслаждения. Ибо сказано ап. Павлом таким, как они: Ибо вы умерли, и ваша жизнь сокрыта со Христом в Боге Кол. 3:3. Псалмопевец говорит их голосом, когда он произносит: Истомилась душа моя, желая во дворы Господни Пс. 83:3, ибо они «устали», но не «истомились», которые уже пропитаны действительно небесными желаниями, но, несмотря на все, еще не устали от радостей земных объектов. Но он «истомился» до смерти, «желая во дворы Господни», который в то время как он желает вечный мир, не держится вообще ни за что в любви временной. Поэтому псалмопевец говорит опять же: душа моя умирает о спасении Твоем Пс. 118:81. Следовательно, учит Истина нас Своими собственными устами, говоря: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя Лк. 9:23. И снова: Всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником Лк. 14:33. Таким образом, святой человек, когда его душа расстается с земными объектами желания, ставит себя в число их, когда он говорит: Я оставил надежду, я не буду больше жить. Так как для праведника «оставить надежду» означает бросить хорошие вещи настоящей жизни в принятии выбора вечности, и не возлагать никакого доверия на временные владения. И делая это, он заявляет, что он «не будет больше жить», потому что с помощью животворящей смерти он ежедневно убивает себя к жизни страсти. И пусть будет далеко от нас мысль, что святой человек мог отчаяться в обилии милости Божьей, что он мог отвернуть шаг сердца от продвижения на внутреннем пути, что оставленный любовью Творца он как бы остановился на дороге, как тот, у которого нет проводника, и проткнутый мечом отчаяния, разрушился. Но чтобы нам не показалось, что мы по собственной прихоти трактуем его высказывания в угоду нашей точки зрения, мы должны сформировать нашу оценку того, что следует после этого. Ибо, в каком смысле он это сказал, он сам сразу указывает, когда он добавляет: Пощади меня, Господи, ибо мои дни ничто Иов. 7:16. 46. ​​Ибо эти два утверждения не согласовываются друг с другом: «я оставил надежду» и «пощади меня». Ибо тот, кто «оставил надежду», больше не просит «пощады»; и тот, кто по-прежнему стремится к тому, чтобы его пощадили, безусловно, далек от того, чтобы «оставить надежду»; но тут, для одного он «оставляет надежду», а для другого святой человек молится, чтобы его «пощадили»; вот, в то время как он оставляет хорошие вещи этой преходящей жизни, «он оставляет надежду» на то, что под ним, и он поднимается более действенно в надежде на закрепление того, что выше, и ради чего он должен терпеть. Так что, чем более он «оставляет надежду», тем более действенно он надеется на прощение; ибо тот ищет вещи, что придут потом, тем более решительно, чем более тщательно он отрекается от тех, на которые больше не надеется в настоящем. И мы хотим обратить внимание, что показывая нам силу своего сердца, он сказал это один раз о себе, но чтобы научить нас, он повторил это трижды. Ибо он сказал выше: душа моя желает повешенья, и как бы повторяя это, он добавил слова: я оставил надежду, и направленный на благословения вечности, и оставляя позади те времена, он в последнюю очередь произносит: «Помилуй». И то, что он сказал выше: и моим костям смерть, это же он добавил: я не буду больше жить, и чтобы закончить: ибо дни мои ничто. Но он легко соглашается, что его «дни ничто», потому что, как мы уже часто отмечали немного выше, святые люди, чем более тщательно они знакомы с вещами выше, тем более они презирают вещи земные с возвышения высоты. И поэтому они видят, что дни нынешней жизни есть «ничто», потому что у них есть глаза их просветленной души, установленной в созерцании вечности. И когда они возвращаются оттуда к себе, что же они находят в себе, если не пыль? И, осознавая свою немощь, они находятся в страхе быть судимыми со строгостью; и когда они осознают силу этой огромной Энергии, они дрожат, испытывая и осознавая, что они есть. И, следовательно, дополнительно добавляется уместно:

Стих 17. Что такое человек, что Ты ценишь его? и что Ты устанавливаешь Твое сердце на нем? Иов. 7:17. БУКВАЛЬНОЕ ТОЛКОВАНИЕ 47. Бог возвышает человека, потому что Он обогащает его обильным даром разума, посещает его вдохновением благодати, возвышает его величием данной силы; и, в то время как он ничто сам по себе, через щедроты Его благости, Он сподобляет его, чтобы тот стал причастником познания Его. И Господь «устанавливает Свое сердце на человека» так возвеличенного, потому что после того, как тот получает Его дары, Он выносит суждение, взвешивает достоинства с точностью, строго испытывая весы жизни, и взыскивает наказание с него впоследствии тем более строго, чем более обильно здесь были пожалованы дары благодати. Итак, пусть святой человек видит необъятность Верховного Величества, и вспоминает отражение своей собственной слабости. Пусть он увидит, что плоть не может понять то, чему Истина через Дух учит о Себе. Пусть он увидит, что дух человека, даже когда поднимается вверх, не в состоянии вынести решение, которое Бог держит над ним по строгости возложенного Суда, и пусть скажет: Что такое человек, что Ты ценишь его? и что Ты устанавливаешь Твое сердце на нем? Как будто он сказал простыми словами, произнося: «Человек усиливается духовным даром, но все же он есть плоть, и после Твоих даров, Ты ведешь строгий учет его путей; но, если он будет судим без милосердия, тяжесть, которая лежит на нем по Твоей строгости, даже дух, который поднимается к праведности, не имеет силы выдержать; и хотя Твои дары не позволяют выйти ему за пределы его правильного пути, но на суде Твоего строгого контроля его собственная немощь ограничит его»; и, следовательно, справедливо он добавляет еще:

Стих 18. И что Ты посещаешь его на рассвете, и испытываешь его внезапно? Иов. 7:18. 48. Кто из нас не знает, что это называется «рассвет», когда время ночи меняется на яркость света? так что мы слишком замкнуты в темноте ночи, когда мы бездеятельны из-за практики нечестия; но ночь превращается в свет, когда темнота нашего беспутного состояния освещается знанием Истины. Ночь превращается в свет, когда яркость праведности освещает наши сердца, которые слепота греха отяготила. Этот рассвет ап. Павел видел поднимающимся в сознании учеников, когда он сказал: Ночь прошла, день рядом Рим. 13:12. И так Господь «посещает нас на рассвете», потому что он освещает темноту нашего состояния ошибки светом познания Себя, возвышает нас даром созерцания, поднимает нас к твердыне добродетели. Но, следует заметить, что после того, как Бог «посещает его на рассвете», Он испытывает человека «внезапно», потому что, посещая, Он продвигает наши души к добродетельным высотам, и, забирая Себя, Он позволяет им быть под нападением искушений. Ибо, если после того, как были подарены дары добродетели, душа не будет тронута каким-либо нападением искушения, она может похвастаться, что это все есть ее собственное в ней самой. Поэтому, чтобы она могла в одно и то же время наслаждаться дарами устойчивого состояния, и смиренно признавать свое собственное состояние немощи, по посещению благодати она поднимается на высоту, и отнятием этой же благодати, ей показывается, что она есть сама по себе. Что хорошо показывается нам в одной из историй книги Священного Писания, в которой Соломон описывается, как только что получивший мудрость свыше, и, тем не менее, сразу после того, как мудрость была получена, его одолели спорившие блудницы (см. 3 Цар. 3:16 и далее). Ибо сразу после того, как он получил благодать этого великого просветления, он подвергался испытанию распрями этих женщин; ибо часто, когда посещение внутренней щедрости освещает наш ум добродетелями, которых мы сподобились, даже грязные фантазии немедленно стараются разрушить этот порядок, чтобы душа, будучи вознесена в ликовании от необъятности дара, в то же время, пораженная искушением, могла обнаружить, что она есть. Таким образом, Илия, «посещаемый на рассвете», открыл двери неба словом, и в то же время «был испытан внезапно», спасаясь беспомощным бегством через пустыню, боясь одной женщины 3 Цар. 19:3. Таким образом, и ап. Павел, вознесенный до третьего неба, и проникший в тайны Рая, проходит это в созерцании; и все же, когда он возвращается в себя, он страдает от нападений плоти, что его члены подчинены другому закону, из-за бунта которых в нем он скорбит, но видит, как закон духа помогает 2 Кор. 12:2 и далее. Поэтому Господом он «посещается на рассвете», но, после этого посещения, он «испытывается внезапно», потому что Он даром удостаивает свое творение, но и у этого же творения на некоторое время дар отзывает, показывая ему, что есть человек без Его помощи, что есть человек сам по себе. И этому, несомненно, мы подвержены до того времени, пока загрязнение греха полностью не отнимется, и мы не обновимся к веществу обещанного нетления. Поэтому он справедливо добавил еще дальше:

Стих 19. Доколе Ты не пощадишь меня, и не оставишь меня в покое, пока я не проглотил слюну мою Иов. 7:19. 49. Слюна бежит в рот от головы, а изо рта она попадает в живот, будучи проглочена. А что наша голова, кроме Бога, через Которого мы берем начало нашего существования, таким образом, чтобы быть «существом», как ап. Павел свидетельствует, который заявляет: глава каждого человека есть Христос, а Христу глава – Бог 1 Кор. 11:3; и что означает живот, если не наш ум, который, в то время как он принимает пищу, то есть небесное восприятие, будучи активным в рассудительности, безусловно, управляет действиями других членов. И если бы Священное Писание не обозначало бы иногда ум под названием «живот», Соломон, конечно, никогда бы не сказал: Дух человека является свеча Господа, испытывающий все глубины чрева Притч. 20:27. Ибо, в то время как благодать небесного посещения озаряет нас, она раскрывает даже все глубины ума, которые скрыты от нашего взгляда. Что же тогда подразумевается под словом «слюна», если не благоухание внутреннего созерцания, которое спускается от головы до уст, потому что, выходящая из яркости Творца, в то время как мы все еще установлены в этой жизни, она касается нас вкусом откровения. И, следовательно, Искупитель в Пришествие Свое смешивает слюну с глиной, и восстанавливает глаза того, кто родился слепым Ин. 9:6, ибо в этой небесной благодати просвещает плотскую вогнутость наших сердец смесью созерцания Себе, и от его первоначальной слепоты восстанавливает человека заново к восприятию. Ибо, в то время как природа его оказалась в месте ссылки, так как он был изгнан из всех радостей Рая, человек, как это есть, рождается без глаз. Но, как учит святой человек, слюна бежит в рот, но чтобы она не проникала в живот, она не должна быть проглочена, потому что созерцание Божественного Существа задевает чувства, но не освежает ум, потому что душа не может полностью узреть то, представление о чем до сих пор закрывает туман тления, и что видится только как мгновенные проблески. 50. Ибо узрите, как душа избранного уже поставила все земные желания под себя, уже находится над всеми объектами, которые он видит изменчивыми и проходящими, уже вознесена от наслаждения внешними изысками, и внимательно ищет невидимые хорошие вещи, и, делая то же самое, уносится в сладость небесного созерцания; уже очень часто она видит что-то из внутреннего мира как бы сквозь туман, и горя желанием, стремится сделать все возможное, чтобы быть допущенной к духовным силам ангелов, пробует на вкус Свет Непознаваемый, и вдруг тонет обратно в себе; ибо тело, которое находится на пути тления, по-прежнему давит на душу, и она не имеет власти прикрепляться к свету надолго, к тому свету, что она видит как мгновенный проблеск. Ибо немощь плоти сама по себе тащит вниз душу, так как она связана с ней, и опускает ее вниз, так как она стремится обеспечить себя в низких заботах и желаниях. Итак, слюна течет из головы и попадает в рот, но никогда не достигает живота, потому что наше понимание действительно отныне поливается росой небесного созерцания, но душа не может быть полностью удовлетворена. Ибо во рту вкус, но полнота в животе; и поэтому мы не можем «проглотить нашу слюну», потому что мы не в состоянии заполнить себя превосходством небесной яркости, которую мы до сих пор пробуем на вкус во рту, но не можем проглотить. Но, в то время как мы уже в какой-то незначительной степени ознакомлены с тем, что над нами, по милости Одного Того, Кто милует, ибо в то время, что мы пока не можем получить совершенное восприятие, из-за наказания старого проклятия, справедливо теперь говорится: Доколе Ты не пощадишь меня, и не оставишь меня в покое, пока я не проглотил слюну мою? Как будто бы простыми словами сказано: «Тогда Ты совершенно пощадишь человека, когда Ты допустишь его в совершенной мере к созерцанию Тебя; чтобы, возносясь, он мог созерцать Твою яркость внутренне и никакое тление его плоти не удерживало его. Тогда Ты оставишь меня в покое, пока я не проглочу слюну мою, когда Ты пополнишь меня благоуханием яркости Твоей до самого крайнего предела полноты, чтобы я никогда отныне не был алчущим, имея вкус во рту, но не имея пищи внутри, чтобы пребывать всегда в Тебе, и чтобы мой живот тоже был наполнен». Но чтобы получить хорошее, что он желает, он должен признать то зло, которое он сделал. И вот, следует дальше:

Стих 20. Я согрешил; что мне сделать Тебе, о, Ты, Страж людей? Иов. 7:20. 51. Узрите, как он признает больным то, что он сделал, но то хорошее, что он должен представить Богу в качестве компенсации, он нигде не может найти, потому что, какие бы добродетели человек не являл на практике, они не имеют силы, чтобы смыть вину греха, если только Его милосердие в пощаде не простит их, а Его справедливость в суде не будет давить слишком тяжело на них. Потому хорошо сказал псалмопевец: ибо милость Твоя лучше, чем жизнь; Пс. 62:4, ибо, насколько бы невиновным он не казался, по строгому Суду наша жизнь не устанавливает нас в свободе, если милость Его милосердия не простит ему долг его вины. Или, на самом деле, когда говорят: что мне сделать Тебе?- это ясно показывает нам, что эти самые хорошие вещи, к которым мы приводимся на практике, не являются выгодой для Него, Того, Кто приводит нас, но являются выгодой для нас. Потому снова сказал псалмопевец: Боже мой, блага мои не Тебе Пс. 15:2. Теперь, презренность нашей немощи показана, когда Бог называется «Хранителем людей», ибо, если Его спасающая рука не защитит нас от козней тайного противника, глаз нашей тщательности спит на часах, как псалмопевец снова изрекает, который говорит: если Господь не охранит города, сторож бодрствует, но тщетно Пс. 126:1. Ибо из-за самих себя мы пали на землю, но подняться снова собственными силами – это за пределами нашей способности. По вине нашей собственной воли мы пали низко один раз, но наказание из-за нашей вины топит нас все глубже с каждым днем. Мы стремимся усилиями наших стараний поднять себя в непорочности, которую мы потеряли, но мы удерживаемся внизу под тяжестью себя самих. И, следовательно, он добавил справедливо: почему Ты поставил меня противником Тебе, так что я в тягость самому себе? Иов. 7:20. 52. Тогда Бог «поставил человека противником Себе», когда человек пренебрег Богом, согрешив. Ибо, будучи взят в плен уговорами Змея, он стал врагом Тому, Чьи заповеди он презирал. Но праведность Творца «установила человека противником Себе», потому что он стал Его врагом по гордости. И само это противостояние греха создает тяжесть наказания человеку, потому что он, будучи неправильно свободным, может служить своему собственному тлению, тот, который, служа праведно, ликовал в свободе нетления. Ибо, уйдя от целебного оплота смирения, он был окован из-за растущей гордости игом немощи, и в возведении сразу же склонил шею сердца, потому что, отказавшись подчиниться заветам Бога, простерся в подчинении под своими собственными нуждами; особенно хорошо мы это видим, когда ставим в этих нуждах на первое место нужды плоти, а потом духа, который попал в подчинение после того, как был низвержен на землю. 53. Ибо очевидно, что тот подвержен боли и страдает, кто лихорадочно дышит; само состояние нашего тела, которое называется здоровье, стеснено своей собственной болезнью. Ибо, опустошаясь от праздности, оно падает от работы; падая от недостатка пищи, оно обновляется пищей так, чтобы снова встать; но переедая, оно теряет умеренность, и опять перестает быть энергичным; оно купается в воде, и перестает быть сухим; оно вытирается полотенцем, потому что из-за этого самого купания оно становится слишком влажным; оно оживляется трудом, чтобы ему не было слишком скучно от покоя; оно обновляется отдыхом покоя, чтобы не упасть при физической нагрузке труда; находясь в бодрствовании, его тянет в сон; утомленное сном, оно пробуждается к активности бодрствования, чтобы не быть еще больше утомленным от своего собственного отдыха; оно покрывается одеждой, чтобы не быть пронизанным холодом; падая от жары, оно ищет освежающего дуновения ветра. И в то время как оно сталкивается с неприятностями, исходящими от той же самой стороны, откуда оно стремилось от этих неприятностей укрыться, будучи тяжело ранено, так сказать, оно препятствует своему собственному излечению. Поэтому лихорадка причиняет боль не из-за какого-то нашего действия, а само наше дыхание есть болезнь, которое не желает необходимого введения лекарства. Вот в каждом удобстве, что мы ищем для каждого случая жизни, мы как бы находим лекарство от нашей болезни; но само это лекарство тоже превращается в болезнь, потому что, как только мы принимаем лекарство, которое мы искали, мы еще больше падаем из-за того, что, как мы думали, даст нам выздоровление. И вот, сама самонадеянность на исправление приводит к тому, что гордыня падает. Ибо, если мы даже когда-либо принимаем высокий дух, каждый день мы все равно несем грязь, которая изливается. 54. И сам наш ум, тоже будучи изгнан из безопасного восторга внутреннего тайного места, то обманут ложной надеждой, то мучается страхом; в одно мгновенье он низвержен горем, в другое – светится от ложного веселья; он упорно привязывается к преходящим вещам, и постоянно страдает от их потери, потому что он также постоянно претерпевает изменения, проходя по пути, который уносит его; и, будучи подчинен изменчивости, он также вступает в противоречие с самим собой. Ибо, ища того, чего у него нет, он с тревогой получает это, и как только он начинает обладать этим, он заболевает от получения того, что он искал. Очень часто он любит то, что он когда-то презирал, и презирает то, что раньше любил. Он учится посредством боли, какие вещи действительно вечны, но он забывает их в момент, если он перестает испытывать боль. Это занимает много времени, чтобы искать то, что действительно стоит найти, но получив только малость от того, что выше, быстро падает обратно в его привычные пути, не сохраняя даже малой частицы вещей, которые он обнаружил. Желая стать просветленным знаниями, с трудом он достигает того, чтобы уйти от своего невежества, и став знающим, он ведет жесткую борьбу с гордостью из-за этих же самых знаний; с большим трудом он подчиняет узам свою плотскую часть, но она все еще являет образы греха внутри, даже будучи одолена и связана внешне. Он поднимает себя в поисках своего Творца, но, будучи отброшен, он сбит с толку туманом, который присоединяется. Он желает обследовать себя и посмотреть, как бестелесное может иметь власть над телом, и он не может. Он спрашивает удивительным образом то, на что он не может найти ответ, и, оставаясь без ответа, находится в недоумении по поводу того, что вопрошал с мудрой целью. Видит себя и большим, и малым одновременно, и не понимает, как сформировать правильную оценку себе, потому что, если бы он не был велик, он не исследовал бы вопросы столь глубокого, и снова, если бы он не был мал, то он был бы в состоянии найти то, что он вопрошает у себя. 55. Вот поэтому он сказал: Ты поставил меня противником Тебе, так что я в тягость самому себе, ибо человек, будучи изгнан, одновременно подвержен тяготам плоти, и растерянности ума, и конечно, он несет сам себя как тяжкое бремя. С каждой стороны он сталкивается с болезнями, с каждой стороны ему трудно бороться с недугами, потому что тот, кто отказавшись от Бога, счел себя самодостаточным, но не смог найти ничто в себе, и в суматохе беспокойства, он пробует улететь из себя в поиске, но, поставив своего Творца в ничто, у него нет того места, куда лететь. О бремени этого состояния немощи и мудрец справедливо восклицает: тяжелое иго на сынов Адама, от того дня, когда они выходят из чрева матери, до того дня, когда они возвращаются к матери всех вещей Сир. 40:1. Но благословенный Иов относительно этих вещей, ища со стонами, почему они были так упорядочены, не упрекает справедливость, но умоляет о милости; чтобы спрашивая, он мог в самоуничижении нанести себе удар, чтобы Божественная милость могла в пощаде изменить его. Как будто он говорил простыми словами: «Почему Ты презираешь человека, ставшего врагом Тебе, Кто, я уверен, не восхотел, чтобы погиб даже тот, которого Ты презираешь?». Потому он справедливо продвигается дальше, чтобы одновременно выразить покорность, исповедуя, и приобщить голос свободного вопроса в словах: