Читать толкование: , Глава , стих . Толкователь — Григорий Нисский святитель

И чтобы более ему познать сообщаемую свыше силу, по Божию повелению, делает опыт над тем, что у него в руках. Опыт же был следующий: жезл, падши из руки, одушевляется, делается живым существом (и это живое существо был змий), но взятый в руку опять, становится тем, чем был до превращения в зверя.
*** Да и превращение жезла в змия да не смущает христолюбцев тем, что понятие о таинстве приспособляем к животному противного вида: ибо Сама Истина не отвергает сего изображения, когда говорит в Евангелии: «яко же Моисей вознес змию в пустыне: так должно вознесену быть Сыну Человеческому» (Ин. 3:14). Слово сие ясно: ибо если отец греха в Божественном Писании наименован змием, и рожденное змием, без сомнения, есть змий; то следует, что грех соименен с породившим его. Апостольское же слово свидетельствует, что Господь ради нас сделался грехом (2 Кор. 5:21), восприняв на Себя греховное наше естество. Следовательно гадание сие справедливо прилагается ко Господу. Ибо, если грех есть змий, и Господь соделался грехом; тот, кто есть грех, соделывается для нас и змием, чтобы поглощать и истреблять египетских змиев, оживотворяемых волхвами, а по совершении сего снова обращаться в жезл, которым уцеломудриваются согрешающие, и упокоеваются восходящие крутым и неудобопроходимым путем добродетели, в добром уповании опираясь на жезл веры: потому что «вера... есть осуществление ожидаемого» (Евр. 11:1).

И поверхность руки, сперва вложенной в недро, превращается в нечто подобное белизною снегу, а когда снова вложена была в недро, возвращает себе естественный свой вид.
*** Посему, как тогда достигший сего (ведения Истины) Моисей, так ныне всякий, кто, подобно ему, отрешает себя от земной оболочки, видит свет купины (т. е. обращает взор в воссиявшему для нас от плоти — сего тернового куста лучу, который, как говорит Евангелие, есть «Свет истинный» (Ин. 1:9) и «истина» (Ин. 14:6)), делается таковым, что может послужить ко спасению других, истребить превозмогающее на зло мучительство и привести в свободу все подпавшее жестокому рабству, между тем как измененная десница и жезл обращенный в змия творят чудеса, чем, как думаю, загадочно изображается тайна во плоти Господней явившегося человекам Божества, которым совершается низложение мучителя и освобождение им обладаемых. К этой же мысли приводит меня евангельское и пророческое свидетельство; ибо Пророк говорит: «изменение десницы Всевышнего» (Пс. 76:11); потому что, хотя Божественное естество умопредставляется неизменяемым. однако же, по снисхождению к немощи естества человеческого, изменилось в наш образ и вид. Ибо и там рука законодателя, вложенная в недро, изменила цвет в противоестественный, и опять, быв в недре, возвратила себе собственную природную красоту. И единородный Бог, сущий в недрах Отчих, Он есть десница Вышнего; когда явился нам из недр, — изменился в подобное нам; когда же, понесши на Себе наши немощи, бывшую у нас и подобно нам изменившую цвет руку возвратил в собственное недро свое (недро же Десницы — Отец): тогда бесстрастного естества не изменил в страдании, но изменяемое и страстное общением с неизменяемым преложил в бесстрастие.

Последует же за ним и супруга — иноплеменница; потому что и из внешнего обучения допускается нечто в сожитие с нами к плодоношению добродетели. И нравственное естественное любомудрие, и высокому по жизни может иногда служить сожительницею, подругой и сообщницею, если только ее порождения нимало не принесут иноплеменной скверны.

История говорит также, что и мучитель ожесточен Богом. За что был бы осужден, кто по необходимости получил бы свыше жестокое и упорное расположение сердца? Подобное сему говорит негде и божественный Апостол: «И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства» (Рим. 1:28), разумея сие о мужеложниках и опозоривших себя бесчестными и несказанно распутными нравами. Но хотя так выражено сказанное в божественном Писании: однако же не Бог делает предающимся страсти бесчестия того, кто стремится к этому. И Фараон не по Божию изволению ожесточается, и не добродетелью производится эта кипящая жабами жизнь. Ибо если бы угодно сие было Божией воле, то, без сомнения, такое изволение простиралось бы равно на всех, так что относительно к жизни не усматривалось бы различия между какою-либо добродетелью и пороком. Если же каждый по своему пользуется жизнью, — одни преуспевают в добродетели, а другие впадают в порок; то никто не имеет основания высшим каким-либо необходимостям, установленным Божьею волею, вменять сии разности в жизни, которые содержит во власти своей произвол каждого. Посему, кто предается страсти бесчестия, о том ясно можно дознать у Апостола. Кто «не заботился иметь Бога в разуме», того не Бог, наказуя за то, что не познано им бытие Божие, предает страсти, но то самое, что не познает он Бога, служит причиною, по которой вовлекается он в жизнь страстную и бесчестную. Как, если бы кто сказал, что такого-то ввергло в ров солнце, на которое он не взглянул, то не заключим, что светило, предавшись гневу, столкнуло в ров не хотевшего увидеть его, но каждый, рассуждая основательно, поймет сказанное так, что не смотрящему на солнце и не пользующемуся светом его сие самое служит причиною падения в ров: так законно будет понимать и апостольское слово, что не разумеющие Бога предаются в страсти бесчестия. И египетский мучитель ожесточается Богом: — не в том смысле, что Божиим изволением в Фараонову душу вложено упорство, но в том, что Фараонов произвол, по наклонности к пороку, не принял слова смягчающего упорство.
... См. Еккл. 1:13

Идет Моисей в Египет, ведет с собою супругу иноплеменницу и рожденных ею детей, – и когда, как повествуется, «встретил его Господь», приводящий в страх угрозою смерти, жена умилостивляет его сыновнею «кровью обрезания».
*** И нравственное естественное любомудрие, и высокому по жизни может иногда служить сожительницею, подругой и сообщницею, если только ее порождения нимало не принесут иноплеменной скверны. Ибо пока не обрезана и не отъята сия скверна, чтобы истреблено было все как вредное и нечистое, угрожает страхом смерти сретающий Ангел, но его умилостивляет сожительница отнятием отличительного свойства, по которому познается иноплеменное, доказывая, что порождение ее чисто. Думаю же, что выразумившему сие историческое повествование из сказанного делается явною последовательность преспеяний в добродетели, какую показывает слово, непрерывно следующее за связью исторических гаданий. Ибо в уроках любомудрого порождения есть нечто плотское и закрытое, но что остается по отнятии покрова, то не лишено израильского благородства. Например: и внешнее любомудрие говорит, что душа бессмертна — вот порождение благочестивое. Но утверждать, что будто бы душа из одного тела переходит в другое, и словесное естество меняет на бессловесное, — это есть уже плотское и иноплеменное необрезание. А подобно сему и многое другое. Любомудрие говорит, что Бог есть, но признает Его вещественным; исповедует, что Он Создатель, но для создания имеет нужду в веществе: соглашается, что Он всемогущ и благ, но во многом уступает необходимости судьбы; и что если пересказать в подробности, как добрые учения внешнего любомудрия оскверняются нелепыми прибавлениями? По отнятии только сих последних Ангел Божий соделывается к нам милостив, радуясь истинному порождению таковых учений.

Тогда происходит встреча с Аароном, который Богом также побужден был идти «во сретенье».
*** Но возвратиться должно к последовательности слова, чтобы и нам, когда будем близки к египетским подвигам, встретилось со временем братское вспомоществование. Ибо знаем, что у Моисея, в начале добродетельной его жизни, происходит бранная и воинственная встреча: Египтянин притесняет Еврея, и также Еврей восстает на единоплеменника. Если же он своими добродетелями при долговременной попечительности, в следствие бывшего в высшей степени озарения, достигнув большого из душевных преспеяний, имеет дружественную и мирную встречу, по Божию внушению, во сретение ему исходит брат: то (если сие историческое событие применить к иносказательному воззрению) и мы найдем это не бесполезным для своей цели. Ибо действительно преуспевающим в добродетели оказывается от Бога данное естеству нашему вспоможение, которое по первоначальному бытию предваряет, но является и познается тогда уже, как при внимательности и попечительности достаточно освоившись с высшим житием, приуготовишся к труднейшим подвигам. Но, чтобы не разрешать нам гадания гаданием же, мысль свою об этом изложим открытее. Есть некое учение, заимствующее достоверность из отеческого предания, и оно говорит: когда естество наше пало в грех, Бог падения нашего не оставил Своим промыслом, но в помощь жизни каждого приставляет некоего Ангела из приявших бесплотное естество; но и с противной стороны растлитель естества ухищряется на тоже посредством некоего лукавого и злотворного демона, который бы вредил человеческой жизни. Человек же, находясь среди сих двух сопровождающих его, так как цель каждого из них противна другому, сам собою делает одного сильнейшим другого. Добрый Ангел предуказывает помыслам блага добродетели, какие преуспевающими открываются в уповании. А другой показывает вещественные удовольствия, от которых нет никакой надежды на блага, только настоящее, вкушаемое, видимое порабощает чувства малосмысленных. Посему, если кто чуждается того, что манит к худому, устремив помыслы к лучшему, и порок как бы поставил позади себя, а душу свою, как некое зеркало, обратился лицом к упованию благ, чтобы в чистоте собственной его души напечатлелись все изображения и представления указуемой ему Богом добродетели: то сретает его тогда, и оказывает ему вспоможение, брат; ибо по дару слова и по разумности души человеческой Ангел некоторым образом делается человеку братом, (как сказано), являясь ему и при нем находясь тогда, когда приближаемся к Фараону. Но в той мысли, что таковой взгляд ума можно во всей связи приспособить к целому изложению истории, если что либо в написанном окажется не подходящим под сие разумение, ради того самого никто да не отвергает всего, а напротив того пусть всегда помнит цель нашего слова, которую имея в виду, излагаем сие. наперед сказав в самом начале, что жития мужей благоискусных предлагаются потомству в образец добродетели. Для соревнующих же делам их невозможно идти по тем же самым следам: найдется ли например еще народ, по переселении размножающийся во Египте? Также найдется ли порабощающий его мучитель, неприязненно расположенный к мужескому полу и заботящийся о размножении пола более нежного и немощного? Найдется ли где и все прочее, что содержит в себе сия история? Итак, поскольку оказывается невозможным чудесам сих блаженных подражать в тех же самых событиях; то заимствуемое из действительного последования событий пусть будет прилагаемо к какому-либо нравственному учению и ревнителям добродетели да послужит это некоторым пособием для таковой жизни. Если же какое либо из исторических событий самая необходимость вещей принуждает оставаться вне связи принятого разумения: то, отложив оное в сторону, как не полезное и не служащее к нашей цели, должны мы не прерывать учения о добродетели. А говорю это, имея в виду мнение об Аароне, и предупреждая то возражение, какое можно сделать на основании последующих событий. Иной скажет: у Ангела, как существа разумного и бесплотного, есть сродство с душою, и несомненно то, что он старее нас по устроению, оказывает помощь вступающим в борьбу с супротивными; но нет основания в образе ангела представлять себе Аарона, который содействовал Израильтянам в идолопоклонстве. В ответ таковому, отступив от связи речи, скажем тоже, что сказано прежде: если что не служит к цели, то ради сего да не опровергается в слове согласие в прочем; и брат и Ангел есть нечто одноименное, по своему значению равно прилагаемое к тому и другому из существ противоположных: ибо в Писании именуется не только Ангел Божий, но и ангел сатанин; и не только доброго, но и злого называем братом; Писание так говорит о добрых: «Друг любит во всякое время и, как брат, явится во время несчастья» (Притч. 17:17), и о противоположных им: «ибо всякий брат ставит преткновение другому» (Иер. 9:4). Упомянув же о сем не в связи речи кратко, и точнейшее обозрение отлагая до места, собственно сему принадлежащего, коснемся теперь того, что предлежит нам. Итак, кто сам себя укрепил явившимся ему светом, и приобрел себе такого брата — поборника и помощника — тот смело ведет с народом слово об истине, напоминает об отеческом благородстве и подает мысль, как освободиться от брения и тяжкого плиноделания.

Потом оба они живущий в Египте народ созывают в общее собрание, и тем, которые злострадали, утружденные работами, возвещают освобождение от рабства, и самому мучителю изрекается о сем слово.
*** Итак, кто сам себя укрепил явившимся ему светом, и приобрел себе такого брата — поборника и помощника — тот смело ведет с народом слово об истине, напоминает об отеческом благородстве и подает мысль, как освободиться от брения и тяжкого плинфоделания. Посему чему же научает нас этим история? Тому, чтобы не отваживался говорить народу, кто таковою же жизнью не уготовал слова для собеседования со многими. Ибо видишь: Моисей, будучи еще юным, пока до такой меры не возрос в добродетели, не признан способным к тому, чтобы стать советником мира и для двоих враждующих между собою, а теперь ведет речь со многими вдруг тысячами. И едва не громогласно вопиет тебе сия история: не отваживайся, как учитель, подавать советы слушателям, если великою и продолжительною попечительностью не укрепил для этого сил своих.