Читать толкование: , Глава , стих . Толкователь — Александр Горский протоиерей

Семейство Иосифа находилось кроме того в родственных отношениях к дому одного священника, именем Захарии. Как близко было это родство и через кого эти два дома соединялись, неизвестно: только Елизавета, супруга Захарии, была в тесной связи с Марией.

Захария был один из тех мужей, которые при всеобщем упадке религии и нравов старались вести жизнь сколько можно безукоризненную и беспорочную; он исполнял обязанности израильтянина и в особенности – своего звания не по одному только навыку, но со страхом Божиим. Такой муж тем сильнее должен был ощущать желание скорее видеть Мессию, который бы все преобразил, который бы дал людям – как сам говорил он – служить Богу преподобием и правдой все дни живота. Елизавета, супруга его, происходившая также по прямой линии от Аарона, была женщина известного благочестия. Что оба супруга были происхождения священнического – это давало им некоторый род благородства между Иудеями и, кажется, эта фамилия в своем месте пользовалась особенным уважением¹. Они жили в одном городке, лежавшем в нагорной части колена Иудина². Захарии, для исправления своих обязанностей, нужно было по временам отправляться в Иерусалим, но нечасто – два раза в год, – и не надолго – не более как на одну неделю. Эта чета была уже в преклонных летах – и не имела у себя детей: у народа, который благоплодный брак считал за особенное благословение Божие, – у которого длинные родословные, идущие по прямой линии от Авраама через множество поколений, были в великом уважении, – бездетство вдвойне казалось огорчительным. Долго оба супруга молились Господу, чтобы он даровал им сына: обоим казалось прискорбным, что с ними должен угаснуть свет их благородного поколения: но чем они становились старее, тем менее оставалось надежды на потомство.

В один раз, во время чреды служения во храме, Захария должен был возлагать фимиам на алтарь кадильный. С горстью фимиама он входит во святилище

Народ в это время обыкновенно совершал тайные молитвы пред Господом.

Я пришел возвестить тебе, что услышана молитва твоя: слушай! твоя Елизавета родит тебе сына; ты должен дать ему имя: Иоанн (милость Божия, благодать Божия). Имя радостное: оно и должно быть таким: потому что не только тебе в твоей старости он будет отрадой, но его рождение будет спасительно и для весьма многих.

Он-то, как вторый Илия, исполненный ревности назначен идти вперед царя божественного,– Мессии, возбудить благочестивые расположения отцов в сердцах потомков и приготовить народ к принятию Господа, который идет за ни

 Страх и радость в Захарии были слишком сильны в это время, чтобы он мог совладеть с собою: при том он уже привык считать невозможным – не только что маловероятным, – то, что возвещал ему теперь ангел, так что уже никакая надежда не имела места в сердце его... И он отвечал: «Этому трудно поверить. Где уже мне в таких летах и моей Елизавете – иметь детей?»

 Ангел возразил: «Я Гавриил – служитель Иеговы. По божественному повелению я пришел тебе возвестить это: следственно мои слова имеют непременно исполниться. 

Ты все еще недоумеваешь! – Отселе ты не будешь в состоянии произнесть ни одного слова, доколе не придет тот день, когда возвещенное тебе мною от Бога исполнится. Это за то, что ты не хотел мне поверить без знамения». С этого же мгновения у Захарии отнялся язык. 

Кажется не без особенных целей было положено на Захарию такого рода наказание – молчание. Лишившись языка, Захария тем самым вразумлен был, что событие сие до времени должно быть тайной. И между тем, какие бы вредные следствия могли произойти из того, если бы хотя малейшая часть возвещенного небесным посланником стала известною всенародно! Припомним, какие следствия повлекла за собой подобная молва, распространившаяся по случаю отыскивания новорожденного Царя иудейского восточными мудрецами.

Все действие священника было очень непродолжительно. Но на этот раз Захария слишком замедлил. Что было тому причиной, после он сам объяснил.

Итак, Зaxapия невольно должен был теперь хранить при себе тайну. И когда вышел потом из святилища к народу, – из его встревоженного вида, немотствования и замедления уже можно было заключить, что с ним случилось что-нибудь необычайное. Его спросили, не видение ли ему было какое? он отвечал мановением утвердительно, и только. Что это было за видение, это не было объяснено, и его онемение, конечно, казалось случаем естественным – особенно, когда видели его потом снова исправляющим свою должность до конца своей чреды, также как и прежде. Итак в Иерусалиме об этом происшествии ничего более не осталось известного, кроме того, что священник Зaxapия, как можно было гадать из его мановения, имел в храме какое-то видение, по поводу которого потерял и язык, но и это еще не у всех могло находить веру.

Между тем, когда окончилась его неделя, он возвратился в свой город. Супруге своей он мог дать знать о чудесном событии также каким-нибудь знаком¹. Но весьма вероятно, что и ей, не только кому-нибудь другому, он не открывал всех обстоятельств сего видения в подробности. Елизавета действительно стала беременна, – и в благодарность ли за благословение Божие, или для того, чтобы не разгласить цель, на которой положена была печать молчания в лишении языка ее мужа, – только она пять месяцев держала себя так тайно, что и близкие к ней не знали перемены, с ней происшедшей.

Сколько ни были таким образом сокрыты под завесой молчания первые обстоятельства явления великого пророка, который должен был приготовить путь чаемому Мессии: однако в самой сокровенности своей они более имели торжественности, нежели благовествование о рождении самого Мессии и Его непостижимое зачатие. Величие Спасителя там более и открывалось, где Он нисходил до глубочайшего уничижения. Иоанну, как посланнику нужна была слава, достойная Царя, которого он возвещал; ему не дано будет силы чудотворений: только эти чудесные события, ознаменовавшие первые минуты его существования, и будут свидетельствовать о его божественном посланничестве.