Читать толкование: , Глава , стих . Толкователь — Александр Горский протоиерей

В то время как Павел находился в Афинах, Тимофей хотя и возвратился к нему из Македонии (Деян. 17:15; 1 Фес. 3:1), но Павел, заботясь о новой церкви Фессалоникской, послал опять его в Фессалонику для укрепления ее в вере и утешения в страданиях, какие она должна была терпеть. Тимофей сообщил ему некоторые очень неприятные известия о гонениях, коснувшихся этой церкви.

Поэтому апостол из Афин один пришел в столицу Ахаии, Коринф. Этот город, за пятьдесят пред тем лет разрушенный Юлием Цезарем и потом опять восстановленный, снова был средоточием торговли и сношений между восточной и западной римской империей; к этому назначало его самое его положение: две его пристани, одна от Малой Азии Κεγχρέαι, другая от Италии Λέχαιον. По такому своему положению Коринф мог быть очень важным средоточием для распространения христианства в большей части римской империи; и Павел, принимая во внимание эту выгоду по местности, избрал его местом долговременнейшего пребывания. Но здесь были особенно сильные препятствия распространению христианства, и те же самые причины, которые препятствовали первому приятию Евангелия, угрожали опасностью чистоте христианства в учении и жизни даже и тогда, когда, преодолев препятствия, оно будет там принято. Оба противоположные направления религиозного духа, которые вообще тогда препятствовали распространению христианства, господствовали в Коринфе с нарочитой силой: во-первых, одностороннее любоведение в религии, заглушавшее собой живые практические потребности, – направление, которое Павел назвал «исканием премудрости», во-вторых, чувственность, покоряющая себе религиозное чувство, грубое плотское чувство, которое хотело сделать божественное предметом чувственного опыта, – направление, которое Павел назвал «исканием знамений». Первое господствовало в большей части тех из Коринфян, которые имели притязание на образованность: новый Коринф отличался от древнего тем, что был вместе покровителем литературы и школ философских. Второе направление господствовало в особенности между Иудеями, которых в Коринфе, как торговом городе, было много; в них преобладало обыкновенное чувственное понятие о Мессии. Кроме этого распространению и действиям христианства противилось здесь сильное развращение нравов. Хотя оно господствовало тогда во всех великих городах римской империи, но в Коринфе было усиливаемо почитанием Венеры, которой здесь был построен знаменитый храм, и всеми удобствами для удовлетворения чувственности в торговом и приморском городе.

Для действования Павла в Коринфе некоторым пособием было то, что он нашел здесь ревностного сотрудника в деле Евангелия из Иудеев Акилу из Понта, у которого мог и жить в доме и находить работу дли снискания себе содержания. Вероятным кажется, что Акила имел большие заведения по тому ремеслу, которым содержался Павел, и что он, не имея постоянного пребывания в Риме, в различные времена останавливался в различных на пути лежащих торговых городах, как то, Коринфе, Ефесе и др. поэтому нигде не был чужой. Но в это время он против воли должен был оставить Рим по указу императора Клавдия, которым он всех Иудеев, живших здесь в великом количестве, за беспокойный и возмутительный дух осуждал на изгнание. Был ли он до этого времени христианином, с достоверностью определить нельзя. Но во всяком случае его обращение с Павлом должно было иметь великое влияние на образование его христианских сведений. Акила является с этого времени ревностным проповедником Евангелия, и его различные путешествия и перемены жительства могли доставлять ему довольно к тому случаев. Даже жена его Прискилла отличалась деятельным усердием в пользу христианства; почему обоих их Павел (Рим. 16:3) назвал сотрудниками своими в деле Господнем.

Можно себе представить, что прием проповеди Евангелия в Афинах должен был произвести очень неприятное впечатление на сердце апостола. Поэтому он сам говорил, что пришел к Коринфянам в чувстве своей человеческой немощи, со страхом и трепетом, когда т. е. смотрел на свою человеческую силу, но вместе тем с большим упованием на силу Божию, действующую чрез него в проповеди. Он уже в Афинах испытал, что ничего не помогало быть для еллинов еллином по мудрости коль скоро внутренняя потребность не откроет доступа в сердце. Итак в Коринфе он хотел все действие предоставить простому слову об Искупителе, умершем за спасение растленного грехом человечества. И он не хотел ничего знать, кроме Иисуса Христа и Того распятого. Даже в Коринфе он не столько вступал в сношения с высшим классом людей, как в Афинах, но по большей части с людьми низших состояний, которые не имели такой образованности; уже довольно спустя времени после этой проповеди, когда христианство могло распространиться и между высшими состояниями, Павел мог сказать, что в Коринфе между христианами немного находилось людей, отличных по человеческой образованности и высокости состояния, что Бог избрал себе между ними уничиженных миром, чтобы в них тем яснее явить силу Евангелия (1 Кор. 1:26 и след.). Между этими людьми низших состояний были такие, которые доселе предавались порокам, господствовавшим в этой столице развращения нравов, – и которые проповедью апостола были обращены к раскаянию и испытали в своем сердце силу проповеди об отпущении грехов (1 Кор. 6:11). Хотя мог Павел ссылаться и на чудеса в засвидетельствование своего апостольского призвания (2 Кор. 12:12); однако не в этих чувственных действиях проповедь Евангелия находила себе преимущественное подкрепление в Коринфе. Как для любомудрствующих еллинов, доколе они пребыли во мраке своей мудрости, Евангелие казалось буйством: так для ищущих знамений Иудеев, доколе они требовали только внешних чудес и не открывали своего сердца для принятия духовных действий божественной силы, Евангелие, проповедовавшее Мессию, как царя духовного, преобразователя всей жизни, всегда должно было оставаться соблазном. Доказательства, какие употреблял Павел в Коринфе в пользу Евангелия, были доказательства, которые во все времена самым сильным образом подкрепляли проповедь, – без которых всякие другие доказательства и пособия были напрасны – доказательства Духа и силы (1Кор. 2:4), т. е. опыты тех действий Евангелия, какие оно своей божественной силой производило на сердца, к тому приготовленные чувством нравственных потребностей. В таком случае ищущие знамений Иудеи, обращаясь к вере, могли видеть в Евангелии силу Божию) гораздо в яснейшем свете, нежели во всех чувственных чудесах, и верующие из ищущих мудрости эллинов находить в Евангелии божественную премудрость, в сравнении с которой всякая премудрость философов ничто.

Хотя проповедь Евангелия в синагоге Коринфской была не так хорошо принята большей частью Иудеев, Павел однако же не переставал свидетельствовать им о Иисусе Христе, особенно когда прибыли к нему еще Тимофей и Сила. Но не видя более успехов, он обратился с своею проповедью к язычникам, и новая церковь образовалась по большей части из язычников; к ним пристали весьма немногие из Иудеев. В сих трудах он был подкреплен Божественным видением, которое раскрыло ему, что здесь много найдется людей, готовых к принятию проповеди.

Между тем усердие, с каким принято было Евангелие язычниками, возбудило тем сильнейшую ненависть в Иудеях, и они воспользовались прибытием нового проконсула Аннея Галлиона, брата знаменитого философа Сенеки, чтобы обвинить пред ним Павла. Так как им предоставлено было право отправлять все религиозные действия по своим уставам, то они отсюда выводили, что тот, кто распространением между ними учения противоречащего их уставам, производит между ними разделения, тот, как нарушитель их прав, виновен в преступлении законов империи. Но проконсул, человек с нежным сердцем (dulcis Gallio), не изъявил нисколько охоты вмешиваться в религиозные споры Иудеев, которые римскому политику могли показаться пустыми словопрениями. И язычники не опустили случая сами выразить свое неудовольствие против обвинителей: они бросились на Сосфена, начальника синагоги, и прибили его пред самим судилищем. После того апостол тем с большим спокойствием мог продолжать свои действия в этих местах и по всей Ахаии (1 Фес. 1:8; 2 Фес. 1:4 и 2 Кор. 1:1).

Тимофей возвратился к нему из Фессалоник с известием о состоянии тамошней церкви, впрочем, не совсем радостными. Хотя христиане Фессалоникские и сохраняли свою веру при непрерывных гонениях, но некоторые не совсем были чисты от соблазна языческой развращенности (1 Фес. 4:3 и след. 5:4 и след.). В некоторых ожидание пришествия Иисуса Христа получило мечтательное направление, так что они оставили свои работы и ожидали себе содержания от щедрости зажиточных членов церкви. В церковных собраниях являлись пророки, которые смешивали внушение Духа Божия с мечтами собственного воображения; другие, зная эту их мечтательность, так далеко заходили в противоположную от них сторону, что уничижали и всякия явления истинного вдохновения (1 Фес. 5:19. Духа не угашайте). Принимая все это во внимание, Павел нашел нужным отправить к этой церкви ободрительное и увещательное послание.

Он напоминает в этом послании христианам Фессалоникским, как он действовал между ними, какие давал наставления, указывает на собственный пример трудолюбия; успокаивает их опасения относительно судьбы умерших в это время, предостерегает от покушений назначать время пришествия Иисуса Христа. Это время придет неожиданно; этого времени не высчитаете; христиане всегда должны быть к нему готовы. Они не должны блуждать во мраке, чтобы не застал их этот день, как тать в ночи; как дети света, они всегда должны ходить во свете: постоянно бдеть над собой, чтобы с радостью встретить день явления Господня.

Спусти несколько времени Павел узнал, что это послание не достигло своей цели. Мечтательное направление между некоторыми членами церкви Фессалоникской усилилось еще более. Еще тогда он хотел своим посланием отвести их от обеих противоположностей и от совершенного пренебрежения к пророческим внушениям, внушая вся искушающе добрая держать. Значит еще тогда имел причины подозревать опасность со стороны излишнего доверия ко всему, что выдается за пророчество. Теперь узнал он, что действительно в церкви Фессалоникской явились люди, которые думали иметь откровения о том, что явление Господа весьма близко. Разглашались даже искаженные предсказания самого апостола, данные им во время его пребывания в Фессалониках, которыми подтверждались эти откровения. Но так как послание Павлово ясно противоречило этому мечтательному направлению, которое хотело знать что-нибудь определенное о времени пришествия Христова, то один из этих мечтателей зашел так далеко, что выдумал другое послание от имени Павла, которым подкреплялись его ожидания (2 Фес. 2:2). Это направление имело еще и то вредное влияние, что от него усилилась праздность и с пренебрежением своих дел охота вмешиваться в чужие (3:6, 7). Поэтому Павел счел за нужное послать в Фессалоники еще послание. В нем Павел, предостерегая от напрасных ожиданий последнего решительного времени, обращает внимание на признаки, долженствующие ему предшествовать.

Так как Павел по причине множества дел не писал посланий собственноручно (Рим. 16:22), но диктовал их другому, как это водилось у древних, и только прибавлял что-нибудь своей рукой на конце (1Кор. 16:21), то и поставил это постоянным признаком, по которому могут отличаться его подлинные послания от подложных (2 Фес. 3, последние стихи).

Занимаясь таким образом около полутора года распространением христианства в Коринфе и его окрестностях, Павел наконец заключил этот период своих отдельных действий между язычниками отправлением в Иерусалим.

Прежде нежели заняться дальнейшим распространением христианства между народами языческими, Павел положил намерение посетить Антиохию, средоточие церквей, образованных из язычников, где, может быть, приготовлялось свидание с другими проповедниками. С этой целью его путешествия, по-видимому, соединялась и другая. Он всегда старается воспрепятствовать открытию разделения между христианами из Иудеев и христианами из язычников и отнять у иудеев и христиан из Иудеев всякий даже мнимый предлог к обвинению, будто он враг своего народа и отечественной религии. Поэтому он решился посетить теперь и столицу иудейства, чтобы воздать благодарение Богу Отцев своих и при том, по обычаю иудейскому, в храме публично, и таким образом самим делом опровергнуть то обвинение. Тогда у Иудеев было в обыкновении (вероятно взято с обетов назорейства) подвергшимся какой-нибудь болезни, или другому какому-нибудь важному бедствию, давать обет: если избавлюсь от этой напасти, то принесу Иегове жертву благодарения в храме, тридцать суток не буду пить вина, постригу себе волосы (Jos. de bell. 11, 15). Павел мог наложить на себя такой обет по поводу освобождения от какой-либо опасности в последнее время его пребывания в Коринфе или случившейся при отправлении его отсюда; как много опасностей и бедствий у него было, мы знаем из 2 Кор. 11:26, 27. Форма, в которой выражалось это благодарение, была сама в себе безразлична, и обладая духом христианской мудрости, Павел ни мало не затруднялся в отношении к форме – быть для Иудеев иудеем, в отношении к язычникам язычником. Поэтому когда отправился он с Акилой из Кенхреи в Малую Азию, то и начал исполнение своего обета (Деян. 18:18).