«Разыщи, исследуй и хорошо расспроси» Втор. 13:14.. «Судьи должны хорошо исследовать» Втор. 19:18.. «Синедрион, умерщвляющий одного человека в семь лет, есть бойня» Makhoth, I, 10: Synedrium, si quem interficiat unum heptaAteride vocatur perditorium. R. Elieser, filius Asariae, ait: si unum LXX annis (Surenh, pars IV, pag. 275).. «Если судья произносит решение несогласно с истиною, он удаляет величие Божие от Израиля. Но если он судит согласно с истиною, хотя бы только в течение одного часа, то он как бы укрепляет весь мир, ибо в суде именно и выражается божественное присутствие в Израиле». «Что говорит Бог, – спрашивает рабби Мейр, – когда человек терпит (должную муку за свое преступление)? Если так можно выразиться (Он говорит): Моя голова и Мои члены страждут. А если, говоря человекообразно, Он так сокрушается о крови людей непотребных, то тем более должен Он сокрушаться о крови невинных» Sanhedr. VI, 5 (Surenh. pars IV, pag. 236).. – Эти и другие им подобные изречения библейские и талмудические ясно указывают на тот характер, каким должно было отличаться древнееврейское судопроизводство. Чувство правды и закона, доведенная до педантизма, осторожность на суде и гуманность отношений к подсудимому глубоко проникали его, особенно в тех случаях, когда решался вопрос жизни и смерти подсудимого. Уголовный процесс древних евреев был обставлен до мелочей такими условиями, среди которых подсудимому давалась полная возможность доказать свою невинность. «Точность в обвинении, гласность в разбирательстве, полная свобода для подсудимого и обеспечение против всех опасностей или ошибок свидетелей» I. Salvador. Histoire des institutions de Monse et du peuple hhbreu. T. I. Paris. 1862. p. 365. – вот четыре великие правила еврейской уголовной юриспруденции. Распадаясь в Мишне на подробные и точные предписания, все они клонятся в пользу обвиняемого.

Уголовное дело начиналось разбором положений и обстоятельств, служивших к оправданию подсудимого и только потом уже следовал разбор оснований обвиняющих Sanhedr. IV, 1: in his (capitalibus judicibus) tantum ab absolventibus fit exordium neutiquam a condemnantibus (Surenh. pars IV, pag. 225).. Свидетелями могли быть только лица высокой нравственности и незаинтересованные в разбираемом процессе. Поэтому склонные к азартным играм (игроки в кости, дрессировщики голубей), ростовщики, торговцы, обвешивающие и обмеривающие покупателей (тем более явные воры), равным образом родственники между собою, родственники судьям или обвиняемому – не могли давать показаний по уголовному делу Sanhedr. fol. XXV. Bava bathra fol. 43. Kidduschin fol. 40. Baba Kama fol. 72. Pesachim, fol. 49; Chagiga fol. 22. Makhoth fol. 6. He допускались к показаниям также рабы и женщины. Schebujoth. IV, 1 (Surenh. pars IV, pag. 302).. Кто из свидетелей уже раз высказался в пользу обвиняемого, не имел права говорить против него, но наоборот было возможно Sanhedr. V, 5: qui condemnaverat, ei licet absolvere: at qui absolverat, ei non est licitum, mutata sententia, poenae reum adjudicare (Surenh. pars IV, pag. 232). Сравн. IV, 1 (ibid. pag. 225)..

Показания свидетелей должны отличаться точностью и касаться не только места, времени и образа совершения преступления, но даже мельчайших подробностей его обстановки. Уже во времена пророка Даниила практиковались эти строгие требования. Так, старцы, объявившие себя свидетелями преступления Сусанны, должны были, разлученные друг от друга, ответить на вопрос: под каким деревом они видели преступление? – и их разногласие в обозначении вида дерева уничтожило все предыдущее их показание, обнаружив его ложь Дан. 13:51–62.. В талмудическом праве уже малейшего противоречия в показаниях свидетелей было достаточно для того, чтобы разрушить все их свидетельство Sanhedr. V, 2 (Surenh. pars. IV, pag. 231: si alter (testis) alten contradicat, tum in pervestigationibus, tura in rimation- ibus par ratio est. Nec enim testimonium accipitur). Срав. Histoire d. instit. de Moroe par I. Salvador. T. I, p. 373. До каких частностей доходили при этом вопросы судей, см. Sanhedr. fol. 41.. Мало того. Если свидетельские показания, ни в чем не противореча друг другу, твердо устанавливали факт преступления в главных и побочных его чертах и приобретали силу непреложного доказательства виновности подсудимого, то в таком случае судьи искали возможности, по крайней мере, смягчить эту виновность. С этою целью председатель каждому из свидетелей предлагал вопрос: старался ли он увещаниями отклонить преступника от его злого дела, и знал ли последний об угрожающем ему наказании? Makhoth. fol. 6. Sanhedr. V, 1 (Surenh. pars IV, pag. 230). Обвинители св. Стефана, желая придать силу своему свидетельству, говорили: «этот человек не перестает говорить хульные слова на святое место сие и на закон». Деян. 7:13.. И если свидетели отвечали отрицательно, приговор над подсудимым должен быть смягчен.

Судьи, прежде чем прийти к окончательному решению, должны уяснить себе дело путем тщательного и подробного обсуждения мельчайших его обстоятельств, внимательно взвесить все данные за и против преступника и подробно разобрать предписания закона относительно данного случая «Будьте медленны в суде» (estote moram trahentes juditio. – Surenh. pars IV, pag. 409) – одно из трех завещаний мужей великой синагоги. Pirke avoth 1,1. Сравн. Sanhedr. fol. VII.. При этом давался большой простор прениям и дебатам, в которых могли принимать участие и присутствовавшие в зале кандидаты, но лишь когда их мнение было в пользу подсудимого, в противном случае, они были только молчаливыми слушателями рассуждений действительных членов синедриона Sanhedr. V, 4 (Surenh. pars IV, pag. 232)..

Подача голосов, следовавшая за дебатами, начиналась «со стороны», т.е. с самых младших членов синедриона In pecuniariis judiciis, item de pollutionibus et purificationibus, eatate et prudentia provectior primus sententiam dicit: in capitalibus a latere (מוהצר) fit exordium. Sanhedr. IV, 2 (Surenh. pars IV, pag. 227).. При этом имелось в виду, что эти незнатные члены могли более беспристрастно обсудить дело и самостоятельно высказать свой взгляд, говоря первыми, в противном же случае их могло соблазнять раньше поданное мнение важных членов синедриона.

Исход дела, конечно, зависел от большинства голосов. Но в то время, как простое большинство было достаточно для оправдательного приговора, для обвинения необходимо было большинство, по крайней мере, двух голосов In his (capitalibus judiciis) ut fiat absolutio unico suffragio condemnantes superari satis est; ut autem condemnationis sententia obtineat, duo vincere suffragia necesse est. Sanhedr. IV, 1 (Surenh. IV, 225).. Поэтому, если из 23 судей, – maximum’s, при котором мог совершаться уголовный процесс, – 12 высказывались за, а 11 против обвиняемого, последний оправдывался; но если 12 обвиняли, а 11 говорили за подсудимого, то число судей увеличивалось на два и подача голосов возобновлялась сначала. При неопределенном результате число членов снова увеличивалось и так поступали до тех пор, пока или получался оправдательный приговор, или необходимое большинство для обвинения Sanhedr. V, 5 (Surenh. IV, p. 232).. Для такого пополнения состава суда допускались в ряды вотирующих и кандидаты. Если, наконец, достигался приговор оправдательный, он сообщался подсудимому немедленно и дело оканчивалось в тот же день; если же большинство высказывалось за виновность подсудимого, окончательное составление приговора откладывалось до следующего дня Sanhedr. IV, 1 (Surenh. IV, pag. 226)., чтобы дать этому приговору время «перебродить». В это промежуточное время судьи собираются друг у друга и, «вкушая немного пищи, но весь этот день не употребляя вина», совещаются о деле, стараясь спасти подсудимого. На следующее утро снова открывается формальное судебное заседание. Оно имеет в виду возможность перемены мнений только тех, кто высказался за обвинение подсудимого, так как раз ставший на стороне оправдания уже не имел права отказываться от своих слов. Таким образом, всякий желающий мог свободно отказаться от обвинения; в противном случае в протокол заносилась обычная фраза: «остаюсь при прежнем мнении и осуждаю» Ibid. V, 5 (Surenh. ibid., p. 232).. Только если и теперь большинство было за обвинение подсудимого, обвинительный вердикт был неизбежен. Но до исполнения присужденного рода казни все еще оставалось время, в которое преступник, даже достигнув места казни, еще мог быть оправдан и отпущен на свободу, потому что уже во время шествия на казнь «один из служителей правосудия стоит у двери судилища, держа платок в руке, другой же, сидя на лошади, сопровождает шествие до такого пункта, с которого он еще может ясно видеть первого. Если бы явился кто-нибудь с желанием доказать, что осужденный невинен, первый машет платком, а верховой с поспешностью возвращает осужденного» и дело разбирается опять Sanhedr. VI. 1 (Surenh. IV, 233)..

Таков был дух и характер древнееврейского уголовного судопроизводства. Теперь, познакомившись с высшим судебным учреждением древних евреев, перенесемся в зал его заседания в ночь с четверга на пятницу и постараемся внимательно проследить, насколько соблюдены были эти гуманные предписания в судебном процессе Господа Иисуса Христа.

Источник

Археология истории страданий Господа Иисуса Христа. Киев, "Пролог", 2006. С. 69-73.

***

Значит, час ночи был, действительно, очень поздний, и всякое судопроизводство в такое время было преступлением по еврейским законам.

Но не так были настроены люди, собравшиеся судить Господа, чтобы их мог смущать незаконно поздний час ночи. Смело можно сказать: вожаки этого собрания не остановились бы теперь и пред большим преступлением, если бы оно лежало на пути к достижению их целей. Итак, по знаку Каиафы, стража вводит Подсудимого в синедриональную залу. Траурная одежда Зах. 3:4., распущенные волосы, смиренный, покорный вид обыкновенно настолько выделяли личность обвиняемого в зале суда, что каждый из присутствующих легко мог узнать его Бесстрашный Самей даже Ироду Великому поставил в вину то, что он явился на суд синедриона не «в робком и смиренном виде, с опущенными волосами и облеченный во вретище», а «в багрянице, с убранною и украшенною головою». Antiqu. XIV, 9, 4.. Но обыкновенная одежда Спасителя, в которой застала Его стража в саду Гефсиманском, и теперь оставалась на Нем. Так как никто, кроме свидетелей, не мог начать судебный процесс, то, вслед за Господом Иисусом Христом, в зале суда является толпа свидетелей. В противоположность судьям, и обвиняемый, и свидетели должны были стоять при разборе процесса. Так было во времена до синедриона Исх. 18:13–14; 3 Цар. 3:16; Иер. 26:17.; такой порядок остался неизменным и в период великого судилища Schebuioth fol. XXX. Коммент. Маймонида на Sanhedr. c. 21 § 3. Соблюдение этого порядка требовалось даже от лиц высокопоставленных. Когда царь Янней по делу о своем слуге-убийце явился в залу синедриона и сел, президент суда, обратившись к нему, сказал: «Нет, царь Янней, встань, потому что этот процесс относится к тебе, – это твой слуга, и ты стоишь не пред нами, судьями, а пред Тем, велением Которого создан мир». См. Sanhedr. ful. XIX.. Подсудимый становился прямо против председателя синедриона, а свидетели-обвинители – на правой, защитники – на левой стороне обвиняемого Зах. 3:1.. При этом первые, в знак того, что их рука не дрогнет при казни преступника, поднимали руку над головою подсудимого, произнося свое свидетельство. По словам евангелистов, благодаря стараниям вожаков собрания, толпа свидетелей против Господа Иисуса Христа была не малочисленна Мф. 26:59–60; Мк. 14:55–56..

«Не будьте несведущи, – поднявшись со своего места, должен был громко произнести председатель, обращаясь к этой толпе свидетелей, – что иное дело денежная тяжба и иное – суд, на котором решается вопрос о жизни. В первой, если твое свидетельство будет ложно, все дело может быть исправлено деньгами. Но если ты солжешь в суде, решающем вопрос о жизни, кровь обвиняемого и кровь его семени до скончания века вменится тебе... Посему-то и человек был создан один, чтобы научить тебя, что если какой-либо (свидетель) погубит одну душу из среды Израиля, то Писание признает его как бы погубившим весь мир; а того, кто спасет одну такую душу, – как бы спасшим мир. Ибо человек одною печатью своего перстня может сделать много оттисков, но только совершенно сходных между собою, а Он, Царь царей самых высоких, Он, Святый и Благословенный, со Своего образа – первого человека – взял образы всех людей, но так, что нет ни одного человека, совершенно подобного другому. Посему каждый должен думать, что все в мире создано для своей цели. Может быть, вы скажете: что нам до всех этих несчастий? Но разве вы не знаете того, что написано: если свидетель видел или слышал что-нибудь и не показывает, то на него падает ответственность (Лев. 5:1). Или вы, может быть, станете отговариваться: зачем мы будем причиною смерти человека сего? Но написано: в погибели нечестивых торжество». (Притч. 11:10) Sanhedr. IV, 5 (Surenh. pars IV, pag. 229)..

Очень вероятно, что это типичное увещание, в его сильных и убедительных выражениях, произнес и Каиафа пред собранною его же стараниями толпою свидетелей, желая придать формально законный вид ночному судебному процессу, хотя в нем самом было одно желание – во что бы то ни стало осудить стоявшего пред ним Узника. Но что значило для этих «лжесвидетелей», как прямо называет их евангелист Мф. 26:60., такое увещание, в искренности которого они имели полное право сомневаться!

«Многие лжесвидетельствовали на Него, – говорит св. евангелист, – но свидетельства сии не были достаточны» Мк. 14:56.. В короткий, сравнительно, промежуток времени на сцене суда прошли один за другим целая толпа людей, говоривших против Господа Иисуса Христа. Но почему же их свидетельства не были достаточны для своей цели?

Мы видели, какою осторожностью и гуманностью было проникнуто древнееврейское уголовное судопроизводство вообще и как строго относилось оно к свидетельским показаниям, в частности. Относительно последних здесь необходимо сделать еще несколько замечаний. «Не достаточно одного свидетеля, – говорится в самом древнем кодексе еврейского права, – против кого-либо в какой-нибудь вине и в каком-нибудь преступлении, в каком-нибудь грехе, которым он согрешил» Втор. 19:15.. «По свидетельству двух свидетелей или трех свидетелей должен умереть умерщвляемый; не должно предавать смерти по свидетельству одного свидетеля» Втор. 17:6; Чис. 35:30; Мф. 18:16; Ин. 7:17; Евр. 10:26.. Так, желая предупредить ту массу злоупотреблений, какая могла возникнуть из признания юридической силы за единичным свидетельством, уже древнейшее еврейское право считало недостаточным одного свидетеля для доказательства какого-нибудь уголовного преступления. Для этого требовалось, по меньшей мере, два свидетеля. И этот древний закон о числе свидетелей, всегда строго соблюдавшийся на практике См. Втор. 21:18–20; 3 Цар. 21:12; Дан. 13., остался неизменным и в синедриональный период, в век земной жизни Господа Иисуса Христа. «Свидетельство двух правоспособных лиц по силе равняется показанию сотни других свидетелей», – читаем мы в позднейшем еврейском праве Makhoth. fol. V., которое в то же время за одиночным показанием не только не признает доказательной силы, а даже считает его греховным. Одиночный свидетель должен сам подвергнуться телесному наказанию как нарушающий ясные узаконения Моисея Peza fol. 113..

Предъявляя такие требования относительно числа свидетелей, еврейское уголовное право еще с большею строгостью относилось к самому характеру свидетельских показаний. В этих последних свидетели должны были основываться только на непосредственном восприятии фактов, а отнюдь не на догадке или словах другого. Закон прямо требовал от свидетелей говорить на суде только то, что они сами видели или слышали от обвиняемого Schebuiot, fol. 31. Sanhedr. fol. 29. Сравн. Sanhedr. III, 6 (Surenh. pars VI, pag. 224). Как требователен был закон иудейский в этом отношении, смотр. Sanhedr. fol. 37.. После того как по меньшей мере двое из присутствующих в зале суда объявляли себя непосредственными свидетелями преступления подсудимого, начиналось испытание их показаний. С этою целью свидетелей отделяли друг от друга и затем подвергали тщательному одиночному допросу относительно главных и побочных обстоятельств доказываемого ими уголовного преступления Дан. 13:48–60. Sanhedr. fol. 29. Комментар. Маймонида на Edujoth, XVII, 2.. Предметом «допроса» в собственном смысле были, впрочем, только главные обстоятельства: время, место и способ совершения преступления. Что касается обстоятельств побочных – обстановки, при которой совершилось преступление, качеств предметов, окружавших преступление и самого преступника, – то они составляли так называемый «расспрос», которым процесс свидетельских показаний уже оканчивался. Только при полном согласии во всех этих пунктах показания свидетелей получали юридическую силу доказательства преступления.

После этих замечаний для нас становится понятным, почему не привели ни к какому результату показания целой толпы лжесвидетелей против Господа Иисуса Христа. Эти свидетели, о показаниях которых евангелисты не нашли нужным даже упомянуть, не представляли из себя группы. Их было много, и обвинения, принесенные ими, были самого разнообразного характера; но с еврейской юридической точки зрения они не имели доказательной силы, потому что каждый из обвинителей стоял совершенно особняком, одиночно, не имея никакой поддержки в других свидетелях. Все такие показания, как бы ни велико было их число, составляли так называемые «пустые», недостоверные свидетельства. Очень может быть, что при таком единичном характере многие из этих показаний к тому же еще основывались на слухах и догадках, а не на собственном знании показываемых фактов. Вот почему вся эта вереница свидетелей бесследно прошла на сцене суда.

Источник

Археология истории страданий Господа Иисуса Христа. Киев, "Пролог", 2006. С. 79-83.

Евангелие от Матфея, Глава 26, стих 60. Толкования стиха