Когда Иуда удалился из залы суда, все множество (Лк. 23:1) членов синедриона отправилось к Пилату, куда повели и Иисуса.

Суд Пилата

Пилат был язычник, и потому члены синедриона не вошли в его дворец, боясь оскверниться от такого общения с ним. По закону (Чис. 9:6—11) еврей становился нечистым для совершения в установленное время пасхи только от прикосновения к мертвым; но фарисеи считали всех язычников и даже вещи, принадлежащие им, такой нечистью, от прикосновения к которой еврей становился оскверненным и, вследствие этого, лишался права есть пасху одновременно со всеми. В тот день предстояло им есть пасхального агнца, и они, из боязни сделаться нечистыми для такого дела, не вошли к Пилату. Заведомо Невинного осудить на смерть, по мнению их, можно было, это их не осквернило, но случайно занести на своих сандалиях пыль из дома язычника — это было бы ужасно для фарисея! Забыли они, как Господь обличал их, гордящихся своей внешней чистотой, но внутри преисполненных всякой мерзости.

Синедрион был не в дружелюбных отношениях к Пилату, не мог рассчитывать на его сочувствие, и потому, опасаясь противодействия с его стороны, явился к нему в полном составе своем.

Религиозную сторону мнимого преступления они оставили в стороне и стали обвинять Иисуса в возмущении народа против кесаря. Мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем (Лк. 23:2).

Пилат не поверил, конечно, такой ревности первосвященников в охранении власти римского императора над ними же; он прекрасно знал, что они о том только и мечтают, как бы свергнуть эту власть. Он не обратил бы никакого внимания на то, что Обвиняемый синедрионом называет Себя Христом, то есть Мессией, если бы не знал, что ожидаемый евреями Мессия будет, по их понятиям, Царем Иудейским и должен будет восстановить самостоятельное Иудейское царство. Как бы нелепо ни было подобное обвинение, но Пилат счел своей обязанностью рассмотреть его, чтобы узнать, не угрожает ли какая опасность императорской власти со стороны Обвиняемого.

Не желая, вероятно, допрашивать Иисуса в присутствии Его обвинителей, Пилат велел Ему войти в преторию, то есть в следственную или судейскую палату внутри дворца. Вошел туда же и Пилат и, посмотрев на кроткое, чуждое даже и тени воинственности, лицо Иисуса, тотчас же пришел к заключению, что такой Человек не опасен для могущественного кесаря. Поэтому он и спросил Иисуса, может быть, не без некоторой доли насмешки: Ты Царь Иудейский? (Ин. 18:33).

Прежде чем ответить на этот вопрос, надо было выяснить, спрашивает ли Пилат об этом сам от себя, понимая под словом «царь» обыкновенного царя с верховной государственной властью, или же спрашивает потому, что ему сказали об этом первосвященники, которые должны были понимать, что Мессия — духовный Царь всего мира. Это необходимо было выяснить для того, чтобы сообразно смыслу вопроса дать ответ. Поэтому Христос и спросил у Пилата: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне? (Ин. 18:34).

«Разве я Иудей? — сказал Пилат, — какое мне дело до этих тонкостей? Но Твой народ и руководители его, первосвященники, привели Тебя ко мне на суд и обвиняют Тебя в присвоении царской власти. Скажи же, что Ты сделал такого, что дало им повод взвести на Тебя такое обвинение? Сам-то Ты признаешь ли Себя Царем?»

«Царство Мое, — отвечал Христос, — не такое, как царства мира сего. Если бы оно было похоже на эти известные тебе царства, то у Меня были бы подданные, которые вступились бы за Меня и не допустили бы, чтобы Я был предан синедриону. И они могли бы быть у Меня, если бы Я, например, захотел воспользоваться той торжественной встречей Меня в Иерусалиме, о которой и ты, конечно, знаешь. Но Я отклонил от Себя все, что только могло бы придать Моему Царству хотя малейшее сходство с существующими царствами мира сего, потому что Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36).

Пилат мог бы вполне удовлетвориться таким ответом, но так как Иисус все-таки не сказал, в чем же заключается Его царская власть и над кем Он намеревается царствовать, то Пилат спросил: «Итак, Ты все-таки считаешь Себя Царем? Какой же ты Царь? Скажи же прямо: Ты Царь?» (Ин. 18:37). Задавая такой вопрос, Пилат как бы хотел дать Иисусу понять, что при таком понимании Им Своего Царства не следовало бы и называть Себя Царем и тем навлекать на Себя обвинение в присвоении царской власти. Но Христос, отдав Себя добровольно во власть врагам Своим, не захотел, конечно, пользоваться такими средствами защиты, на какие явно намекал Пилат, и потому на вопрос — Ты Царь? — ответил утвердительно: «Да, Я Царь (выражение — ты говоришь, что Я Царь, — равносильно словам: да, Я Царь); Я не отрекаюсь от этого, потому что это — истина. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об этой истине (Ин. 18:37), с какой бы опасностью это свидетельство ни было сопряжено, и всякий, кому дорога эта истина, поверит Мне».

Убедившись теперь окончательно, что Иисус не опасен для Римского императора, Пилат торопился окончить разбор дела, спросил Иисуса: «А что такое истина?» И, не дождавшись ответа, вышел из претории к ожидавшему его синедриону и всенародно провозгласил: я никакой вины не нахожу в Нем.

Источник

Гладков Б.И. Толкование Евангелия. Глава 43. - Воспроизведение с издания 1907 года. М.: Столица, 1991. (с дополнениями из издания 1913 г.) - С. 627-30

Евангелие от Марка, Глава 15, стих 2. Толкования стиха