Что касается той великой перемены, которая произведена была в Павле этим путешествием, предпринятым к истреблению христианской веры, то некоторые думают, что это важное происшествие потому только нам кажется так внезапным и чудесным, что история представляет нам один исход дела, а не различные предуготовительные обстоятельства и пути, которые вели к этой развязке: и дополнением таких промежутков, какие находят в истории, хотят дать ему естественное объяснение.

Павел, – так говорят те, которые смотрят на обращение Павла с этой точки зрения, – уже был предрасположен в пользу христианства; на его душу, которая всегда так горячо любила истину, не могли не произвести благоприятного впечатления умеренные отзывы Гамалиила, речь Стефана, которого характер был сроден с его характером, зрелище его мученической кончины. Но он еще слишком был связан духом фарисейства, чтобы вдруг предаться этим впечатлениям, действовавшим на него против собственной его воли. Он подавлял их, сколько мог; он смотрел на эти новые мысли, невольно возникавшие в душе его, в пользу нового учения, как на внушения сатаны, от которого производил все это восстание против важности древних священных преданий; и потому еще с сильнейшей ревностью восставал против новой секты. Однако же ему не удалось совершенно подавить их и заглушить голос совести, восстающий против его фанатизма. Началась в душе его борьба. Когда он находился в такой настроенности духа, присовокупилось еще одно внешнее впечатление, которое из искры сделало пожар. Недалеко от Дамаска встретила его и его спутников буря: молния ударила близко подле Павла и повергла его без чувств на землю. В этом он признал теперь наказующую и предостерегающую силу гонимого им Мессии; и, так как в этом состоянии легко было перемешать собственные ощущения с действительностью, объективное с субъективным, – то настоящее впечатление отразилось в душе его действительным явлением Иисуса. Ослепленный молнией и оглушенный громом, пришел он в Дамаск. – Но, как из естественных причин объяснить встречу Павла с Ананией? И здесь нечто можно заметить, что ясно история не упоминает. Так как Анания был муж известный между Иудеями по своему строгому законному благочестию, то не невероятно, что оба они были между собой знакомы в Иерусалиме. В Павле, который слышал о духовных дарованиях сего мужа в христианстве, родилась мысль, что этот уважаемый христианами муж может и ему помочь, освободить его от настоящего жалкого положения; и между тем как он этой мыслью занимался, составилось из того видение. С другой стороны можно думать, что и Анания нечто слышал о великой перемене, происшедшей с Павлом, но этому не поверил, доколе таким же образом психологически объясняемое видение не победило его недоверчивости.

Рассматривая это объяснение, еще можно было бы допустить, что происшедшая с Павлом перемена могла быть приготовлена помянутыми впечатлениями, но по сображении с тем, что представляет нам история, никак нельзя доказать необходимости или даже вероятности такого объяснения. История вообще представляет нам довольно примеров могущества религиозного фанатизма даже над такими сердцами, которые с других сторон открыты для истинного и доброго; – как они умеют обращать в свою пользу все, что могло бы вывести их из заблуждения. Итак, принимая во внимание сильный характер Павла, нельзя почесть невероятным, что он и в мученической кончине Стефана думал видеть только могущество злого духа над духом увлеченного им к отпадению от чистого учения; что поэтому еще сильнее ощущал в себе побуждение противодействовать распространению учения, которое могло увлекать к погибели таких отличных по своему дарованию и сердцу людей. Следовательно отсюда скорее должно было ожидать утверждения Савла в принятом направлении, нежели перемены. – Далее, как непохоже на бурю изложение обстоятельств происшествия! Если бы не было действительного явления Иисуса, а только буря произвела такое действие, то как изъяснить то, что и спутники Павла видели и слышали нечто подобное тому, что видел и слышал апостол? Конечно, нужно допустить, что и они были в подобном расположении духа, как и Павел, т. е., что они были уже или христиане, или на пути к христианству. Но такие люди верно бы не согласились быть гонителями христиан. Да и как обман, принятый Павлом – будто явился ему Спаситель – мог служить причиной такого переворота, какой совершился в жизни Павла? – Разности в повествовании об этом происшествии в главах 9, 22 и 26 ничего не доказывают против его действительности. Они легко могли произойти при повторении повествования о событии, так далеко выходящем за круг обыкновенных явлений, нет нужды приписывать их различному образу повествования самого Павла; их можно изъяснить из неточности передачи речей его. Если допустить, что спутники Павла получили только общее впечатление от явления, а не такое определенное, как Павел, для которого собственно и было это явление; что они видели свет, но никакого определенного облика; слышали слова, но ничего определенного не различили и не поняли, то объяснится, каким образом одно и то же явление могло быть представлено различно с различных сторон. Так как об этом явлении, по самой его природе, нельзя судить по законам обыкновенного земного сообщения и ощущения, то не имеет никакой силы против его объективной действительности то возражение, что Павел и его спутники не одно и тоже видели и слышали. Мы еще не знаем законов, по которым бывают сообщения из мира духовного людям живущим в мире чувственном, чтобы иметь возможность что-нибудь сказать об этом определенное.

Другие не сомневаются в действительном явлении Иисуса Христа, но все это событие признают за одно внутреннее явление в духе Павла, допускают одно духовное откровение Иисуса Христа без внешнего.

При таком объяснении опыты борьбы его с самим собой в фарисействе, впечатления речи и мученической кончины Стефана были бы точно приготовлением к этому внутреннему откровению. Божественность и истинность события при таком взгляде ничего не потерпела бы, потому что как ни смотреть на внешнее, все оно будет только средством, которым Павел должен был быть приготовлен для того внутреннего откровения Иисуса Христа, от которого зависела вся апостольская его деятельность. И чувственные ощущения не более могут иметь несомненности и действительности, как и события духовные. (Что это не был какой-нибудь обман, который можно изъяснить психологически, за это ручалось бы необычайное изменение, происшедшее в Павле от сего внутреннего события, вся его апостольская деятельность: она свидетельствует о всем, что он испытал внутри себя, как действие о причине). Но и такому объяснению противоречит то, что этим событием были вместе поражены и спутники Павла, – что Павел лишился зрения.

Мнение, что видение, от которого зависело обращение Павла, есть то самое, которое он описывает во втором послании к Коринфянам (12:2), – мнение в новейшее время восстановленное, не может быть принято. Здесь Павел описывает свое возношение духа в высшую область мира духовного; в видении, бывшем поводом к обращению, описывается нисшествие Иисуса к нему, при чем он не лишался сознания того, что он живет на земле. Впечатление этого явления было подавляющее: а то событие соединялось с необычайным восторжением духа; от первого получило начало его христианское сознание; второе было одним из тех высочайших моментов внутренней жизни, когда человек, уже долгое время живший в общении с Христом, после многообразных браней, какие должен был выдержать, упокоивается предощущением небесного бытия и снова оживляется для своих земных трудов. Упоминаемые здесь 14 лет должны бы были означать, что это послание написано спустя 14 лет после обращения Павлова. Но это совершенно перепутывает всю хронологию.

Всего лучше посмотреть, как сам Павел в своих посланиях изображает это происшествие, которое во всяком случае было важно для него, как начало нового периода его жизни. – Он часто свидетельствуется против врагов своих Иудеев, которые не хотели признать его апостольского призвания, тем, что ему так же, как и прочим апостолам, препоручено апостольское служение самим Иисусом Христом, напр. Галат. 1:1, но это можно разуметь и не о внешнем событии, а, как сказано было, и о внутреннем. В указанном месте в 16 ст. апостол как будто говорит о внутреннем (έν έμοί) откровении Господа в его самосознании, которое сделало его способным возвещать Христа независимо от всякого человеческого наставления. Не совсем тоже, когда апостол 1Кор. 9:1 ссылается на то, что он видел Господа Иисуса и что потому самому, что видел Его, стал Его апостолом. Но и то можно разуметь о видении в каком-нибудь экстатическом состоянии, подобном тому, которое описывает сам апостол 2Кор. 12:1. – Но совсем другое дело, когда он в 15 гл. своего первого послания к Кор. бывшее ему явление Господа Иисуса ставит наравне со всеми прочими явлениями воскресшего Спасителя. И этот отзыв апостола тем более имеет важности, что он, как показывает приведенное место из 2 послания к Кор., умел различать состояние экстатическое от состояния обыкновенного самосознания.

Источник

Горский А. В. прот. История Евангельская и Церкви Апостольской. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1902. С. 263-271

Деяния апостолов, Глава 26, стих 16. Толкования стиха